Дия Гарина
Бите-дритте, фрау мадам
* * *
Платье получилось сногсшибательным. В том числе и по цене. Жемчужные россыпи, отделявшие белую пену кружев от переливчатых складок атласа, были самыми что ни на есть, настоящими. Да-а-а… Миллионер Челноков не поскупился на свадебный подарок для будущей невестки. Сколько же он в него вбухал, даже подумать страшно. Однако еще больший страх внушал притаившийся на дне шкатулки золотой ободок, который всего через два дня окажется у меня на безымянном пальце. И перевернет с ног на голову всю мою жизнь.
Если бы прошлым летом кто-нибудь заикнулся, что через год мне суждено выйти замуж за взрывоопасного, контуженного, нахального, упрямого садиста и миллионерского сыночка — Павла Челнокова, — я бы умерла от хохота. Как теперь умираю от страха. Мама дорогая, ну почему я боюсь? Никто меня на аркане под венец не тащит — сама в петлю лезу. Причем исключительно по собственной глупости и честности. Ведь это была несусветная глупость — пообещать чокнутому омоновцу выйти за него замуж, если нам повезет остаться в живых! А теперь моя патологическая честность заставляет сдержать обещание.
Вру. Самой себе вру. И с упрямством ослицы отказываюсь поверить в то, что на самом деле почти счастлива. Именно «почти», потому что вот уже третий день цыганская кровь, доставшаяся от прабабки, вынуждает меня пугаться собственной тени и вздрагивать от каждого шороха. Донесшийся из коридора тонкий девичий вопль заставил подскочить на месте и выронить платье из рук.
— Свадьба, свадьба! Кольца, кольца! Я люблю тебя, мое солнце! Свадьба, свадьба. Все будет хорошо! — надрывалась Эля Челнокова, следуя мимо моей двери в ванную комнату. Вот уже неделю это несносное шестнадцатилетнее чудовище при каждом удобном случае напоминало мне о предстоящем кошмаре, выражая свой восторг по поводу моей капитуляции перед ее разлюбезным братцем. Которому, кстати, уже давно пора вернуться с мальчишника, где он вот уже семь часов прощается со своей холостяцкой жизнью. Не то чтобы я переживала по этому поводу, но… Ох уж это «но».
«Что-то должно случиться… Что-то обязательно должно случиться сегодня… С ним, с тобой, с вами.» — вкрадчиво шептал внутренний голос. И поскольку ошибался он крайне редко, то неудивительно, что еще через два часа я готова была отработать на припозднившемся женихе несколько болезненных приемов, им же мне и показанных.
Ну, погоди! Вот внесу в брачный контракт дополнительный пункт, запрещающий мужу любые гулянки без моего особого дозволения. И попробуй только не подписать! Согласилась же я ради тебя бросить работу телохранителя! Хотя многие говорили, что у меня к этому делу настоящий талант. Но разве тебя интересуют такие мелочи, как моё призвание? Первым пунктом это условие в контракт записал, тиран проклятый! Мама дорогая, и почему я только согласилась? Не иначе временное помрачение рассудка, вызванное особой химической реакцией, имя которой…
— Ника! — Возникший на пороге Павел оказался в состоянии полного нестояния. Двое секьюрити поддерживали его под руки, демонстрируя на квадратных лицах стопроцентную политкорректность.
— Сама уложу, — буркнула я, принимая с рук на руки будущего супруга, счастливо улыбающегося мне, охране и кактусу на столике у телевизора.
— Ника, осталось два дня, — сообщил мне Павел, когда я начала стаскивать с него залитую кетчупом рубашку. — Слушай, ты н-наручники мои не видела?
— Нет, — тяжело вздохнула я, вспоминая ровные круги на глади челноковского пруда, куда навсегда канули опасные браслеты. — А зачем тебе наручники?
— В ЗАГС тебя в них поведу, — сонно пробормотал Павел, раскидываясь на кровати и из последних сил пытаясь притянуть меня к себе. — На всякий случай. Чтобы не сбежала.
— Не бойся, не сбегу, — пробормотала я, накрывая индийским пледом засопевшего гуляку, и осторожно погладила его нахмуренный лоб, перечеркнутый бледно-розовой полоской шрама. — Теперь уже не сбегу. Если только небо не упадет на землю.
И оно, конечно же, упало.
Между лопатками у меня засвербило так, будто туда вгрызался отбойный молоток знатного стахановца. Господи, неужели опять?! Слишком хорошо мне было знакомо это ощущение, чтобы я могла его с чем-нибудь спутать. За мной следят. Сквозь раскрытое настежь окно до меня дотянулся чей-то тяжелый пристальный взгляд, усиленный скорее всего двенадцатикратной оптикой.
Как он сюда попал? Ведь охрана у Владимира Андреевича Челнокова не щи лаптем хлебает. А камеры? Ах да. Камеры уже три дня как погорели. И все благодаря новому увлечению самого младшего представителя рода Челноковых. Эх, Генка, Генка… Что же мне теперь делать по твоей милости?
Не показывать вида. Сейчас самое главное не показывать вида, а, лениво потянувшись, подойти к окну и также лениво задернуть тяжелые бордовые занавески. Пускай там, в густых кустах челноковского парка, думают, что я ни о чем не подозреваю, а просто ложусь спать.
Демонстрируя полнейшую безмятежность, я позволила себе исполнить маленький теневой стриптиз, медленно раздеваясь между яркой настольной лампой и задернутыми шторами. Моя четкая тень плавно скользила по бордовому велюру, обрисовывая то, что я позволяла ей обрисовать. И пока она скользила, в голове у меня сплеталась паутина авантюрного плана. Нет, я не брошусь со всех ног к главе семейства, не стану будить Павла и предупреждать охранников. Не дай бог в кустах никого не окажется, и мне придется потом доказывать каждому столбу, что Ника Евсеева не страдает манией преследования вкупе с предсвадебными галлюцинациями. Я сама. Я все сделаю сама. Это будет моя последняя работа. Имею я право быть телохранительницей самой себе?
Прервав стриптиз на самом интересном месте, я проскользнула в глубь комнаты и, лихорадочно натянув джинсы с футболкой, вытащила из сумочки маленький револьвер. Давно уже прошли времена, когда между косметичкой и бумажником у меня лежал безобидный газовик. Теперь здесь обитает семизарядная «беретта». Не знаю, почему я до сих пор не простилась с ней. Оттягивала до последнего, словно револьвер в сумочке был символом не только моей профессии, но и в, каком-то смысле, личной свободы. Или я это делала назло Павлу Челнокову, взрывавшемуся всякий раз, когда я ненароком позволяла ему заглянуть в сумочку? Не знаю. Знаю только, что теперь огнестрельное оружие придется как нельзя кстати.
Осторожно прокравшись полутемными коридорами коттеджа, я воспользовалась черным ходом и оказалась как раз напротив подозрительных кустов. Правда, до них оставалось еще добрая сотня метров залитой лунным светом лужайки. Но это ничего. Человек, от взгляда которого у меня по спине до сих пор бегают нехорошие мурашки, наверняка занят сейчас наблюдением за окном спальни. А значит, я сумею подобраться к нему незамеченной. Тут как раз удобная канавка идет почти до самых кустов. И бог с ней, с испорченной одеждой.
Человек тихо стоял в сплетении колючих ветвей, не сводя бинокля с плотно задернутых штор спальни. Лунные лучи, с усилием пробиваясь сквозь кусты, оставляли неразличимым его смутно белевшее лицо. Маской непрошеный гость пренебрег. Но не осторожностью. Звук, едва уловимый в тревожном шелесте июльской листвы, в одно мгновенье превратил человека в готовую сорваться с места боевую машину. Но даже зудевшие вокруг комары не могли заподозрить, что странного двуногого интересует что-то кроме багровеющего на втором этаже окна. Высокая женская фигура, выросшая словно из-под земли у него за спиной, тоже ничего не заподозрила.
Нас разделяло около двух метров, когда я, подколодной змеей выползла из канавки и уставилась в затылок неподвижно застывшего наблюдателя. Слишком далеко. Еще один бесшумный скользящий шаг — и я смогу… Смогу разглядеть искры, посыпавшиеся из глаз, когда мою руку, крепко сжимавшую «Беретту», вывернуло почти наизнанку. Рот сам собой раскрылся для крика, но широкая жесткая ладонь запечатала его лучше любого кляпа. Мама дорогая, какой же он быстрый… И наглый! Разве это не наглость заявить хриплым шепотом:
— Так и думал, что ты придешь одна. Дурочка. Я тебя уже сто раз мог убить.
— Убей, — потрясенно пробормотала я, едва его ладонь убралась от моих губ. — Убей или уходи. Или убей, а потом уходи.
— Не могу.
— Отпусти. Ты мне руку сломаешь.
— А ты не сопротивляйся. Тогда и больно не будет.
— Зачем ты пришел?
— За тобой.
— Врешь. — Я тряхнула головой, стараясь отогнать наваждение этого хриплого, почти незнакомого и в то же время родного голоса. — Этого не может быть. Ты — давно не юноша. Прошло столько лет. Это не в твоих правилах. Ты не можешь…
— Еще как могу! — заверил он меня и, быстро повернув к себе лицом, пояснил ситуацию: — Знаешь, я тоже думал, что уже все закончилось. Но когда год назад мы встретились снова, я вдруг понял, чего на самом деле не смогу. Не смогу больше жить без тебя. А ты бросила меня в реанимации и сбежала. От жениха своего нынешнего, кстати, тоже. Я думал, что привыкну. Я даже не стал искать тебя. Не любишь — не надо. Но неделю назад в интернете прочитал о скорой женитьбе сына миллионера на простой телохранительнице — и как с цепи сорвался. Не отдам я тебя этому молокососу.
