Алексей Макеев
Нежная улыбка смерти
Четыре долгих дня его терзали видения. Черное море преследовало его неотступно, слизывая песок с пяток. Он бежал – по полям и лугам родной низменности, обливался потом, перескакивал овраги и речушки, летел сломя голову по улицам городов, и каждый раз, когда оглядывался, море было тут, блестело, играло всеми оттенками от лазури до индиго, выбрасывало волны на галечный пляж…
А последней ночью ностальгия побила все рекорды – он вертелся, как юла. Море пощипывало лодыжки, солнце гладило кожу, а с неба свешивался самолетный трап, и женщина с роскошными волосами обнимала его. «Не уходи, Максимов, не уходи…» А в спину подталкивала благообразная старушка Клавдия Яковлевна: «Поспешите, Константин Андреевич, у меня опять сегодня кто-то побывал – за хлебом отлучилась, а пришла – фарфоровая статуэтка со стола испарилась. Ей цена четыре копейки, но как память о покойном муже, и… знаете, Константин Андреевич, очень страшно находиться в доме. Прихожу и не знаю, что произойдет…»
– Эй, родитель! – потрясла за плечо Маринка. – Вставай, засоня… Ну и дал ты сегодня по снам! Почему я слышу твой будильник через три стены, а ты и ухом не ведешь?
– А разве сегодня не выходной? – пробормотал Максимов, возвращаясь в жестокий мир из красивого кино.
– А это у кого как, – засмеялась Маринка. – У людей сегодня вторник. У меня каникулы. А у тебя, подозреваю, нет. А ну, кыш на работу – деньги зарабатывать! Разлегся тут. Море, понимаешь, ему чудится, разнежился на солнышке…
– Да встаю я, встаю… – проскрипел Максимов, сползая с дивана. – Разоралась тут…
– Это пиво твое виновато, – справедливо укорила Маринка. – Избавляйся от дурной привычки пить пиво перед сном. Раньше ты этого не делал. Эй, родитель! – снова потрясла его родная дочь. – Ау! Ты где?
– Я уже здесь. – Максимов звучно почесал щетину. – Скверные предчувствия меня гнетут, Мариша. Такое ощущение, что ночевать домой сегодня не приду.
– Замечательно, – восхитилась Маринка. – Ты знаешь, пап, я сегодня тоже приду домой поздно, пьяная и не одна. Разрешаешь?
– Только не кури, – пробормотал Максимов…
На работу он опять отправился на общественном транспорте. Догнал автобус, забился в дальний угол и сладко задремал. Замечательно, когда не нужно давить на педали и следить за «чайниками» и «джигитами», которых полный город. Нет машины – только и думаешь, как ее купить и избавить себя от необходимости мучиться в автобусе. Есть машина – только и мечтаешь не садиться за руль.
По дороге он лениво размышлял о ночных видениях и их тоскливой подоплеке. Пик ностальгии пришелся на сегодняшнюю ночь. Дальше она пойдет на спад, а через неделю он войдет в привычное русло, и начнется нормальная жизнь. Или не начнется? Кто десятилетиями прозябал в ожидании нормальной жизни? Вот-вот придет. Вот ребенок вырастет из пеленок, и начнется нормальная жизнь. Вот закончим надоевший ремонт, и начнется нормальная жизнь. Разменяем квартиру, и начнется нормальная жизнь. Отстанет налоговая, и заживем. Расквитаемся с прилипчивым клиентом и вздохнем свободно. Переживем похмелье – и наконец-то… Все кончается: и ребенок из пеленок вырастает, и налоговая отстает, и похмелье проходит, и даже ремонт имеет отрадное свойство заканчиваться. А нормальная жизнь – хоть ты тресни, не приходит. Решаешь одну проблему – выползает другая – и так до полной математической бесконечности. А жизнь, что характерно, на месте не стоит, поджидая, когда же у тебя начнется нормальная жизнь.
Почему ему приснилась Клавдия Яковлевна? Эта милая интеллигентная старушка пришла вчера утром и заявила, что хотела бы нанять частного сыщика. Можно и троих (чем больше, тем лучше). Мол, живет она в известном доме «Под строкой» – в центральной части города (центральнее не бывает), в огромной полногабаритной квартире и не испытывает проблем с дензнаками. Сложилось так. А если честно, очень стыдно – все порядочные пенсионеры тянут с хлеба на воду от пенсии до пенсии, а Клавдия Яковлевна кушает на завтраки икру с буженинкой (еще и котика подкармливает) да зимние шубки приобретает в салоне «Mexx». Она не виновата. Муж покойный перед смертью продал акции одного преуспевающего заполярного предприятия, да квартиру слева от Оперного, которую, будучи не последним завотделом в облисполкоме, выкупил лет двадцать назад за щадящую цену – у одного голосистого оперного певца, имеющего проблемы с алкоголем. А в прошлом году скончался сын Клавдии Яковлевны, а поскольку с женой он уже развелся, то и эта квартира на Фабричной отошла к старушке (внаем сдала молодой обеспеченной семье). Так что проблем с финансированием у старушки нет. А проблемы у старушки теперь иного свойства. Стали пропадать вещи из квартиры… Выйдет, скажем, старушка в ЖЭУ или за кефиром, вернется, а с комода подсвечник старый раз – и испарится. Или бусы коралловые – со шкатулки на трюмо. Или та же статуэтка со стола в мужнином кабинете… А на память божий одуванчик не жалуется. Она прекрасно помнит приезд Никиты Сергеевича Хрущева в наш город в 56-м году, какие слова говорил, кого разносил – а уж о том, что все упомянутые предметы к моменту выхода из квартиры присутствовали на местах, она помнит еще лучше. Следов взлома не наблюдалось, грязи не видно, следов когтей на подоконнике нет… Пропадает исключительно сувенирная мелочь, которой грош цена в базарный день. И подобных прецедентов Клавдия Яковлевна насчитала целых четыре. Поначалу терпела, списывая на происки барабашки (поиграет да вернет), но поскольку похищенные предметы не возвращались, да и воспитание в духе диалектического материализма не позволяло сильно верить в потусторонние силы, старушка решила прогуляться в «Профиль».
Впечатления сумасшедшей она не производила. Интеллигентной закваски. Рассуждала здраво, взвешенно, с инженерной точностью описывая расположение комнат, балкона, устройство замка и даже ширину вентиляционных отдушин. А также рассказала о квартире этажом ниже, хозяева которой уехали на юг, ключи оставили Клавдии Яковлевне – присматривать за цветочками, и как удобно в ней разместить пульт наблюдения за квартирой.
– Но учтите, господа детективы, датчики движения меня не спасут, – строго сказала грамотная старушка. – В доме имеется кот, а он имеет привычку не только ходить по полу, но и лазить по шкафам.
– А давайте его в квартиру ниже переселим, – предложил находчивый Вернер.
– Не советую, – покачала головой старушка. – Отлучать кота от дома – это хуже, чем собаку от хозяина. Вы можете, конечно, попробовать, но лечение в хирургическом отделении я спонсировать не буду.
Старушка, не торгуясь, предложила тысячу долларов, заявив, что при себе больше нет, но еще зайдет, если мало – добавит, и, оставив сотрудников в состоянии легкого помешательства, ушла.
– А давайте у кота спросим, кто орудует по дому? – нашелся, как прокомментировать ситуацию, Вернер.
Невозможно даже представить, что за ночь у сотрудников родились гениальные идеи. К девяти утра на «планерке» сидела меланхоличная Екатерина и взъерошенный Олежка Лохматов, имеющий куда более веские причины грустить по утраченному морю. Но Олежка не жаловался – радость жизни придавало обещание Максимова отпустить в конце лета парня в отпуск и оплатить перелет до Крыма. Шеф не помнил, обещал ли то же самое Екатерине, но та жарко уверяла, что да, поэтому тоже не особенно грустила. В этом был существенный плюс – до конца лета эти люди будут как шелковые. В отличие от Вернера, который вообще не явился на работу.
– А где Вернер? – спросил Максимов, срывая с календаря листок «19 июля, понедельник».
Зазвонил телефон.
– Это Вернер, – угадала Екатерина.
– Командир… – взмолился на конце телефонной линии отсутствующий, – задержусь на часок, не убивай… – и резко замолк, подыскивая причину опоздания повесомее.
– Только правду, – строго сказал Максимов. Даже на расстоянии чувствовалось, что Вернер болеет с похмелья.
– А если правду, то ты и сам уже понял, – убитым голосом сказал Вернер.
– Так вроде понедельник был вчера…
– А день недели не имеет значения, командир, когда встречаются старые однокашники… Нет, постой, не то говорю… Не виноват я, сами пришли, старые пьяницы, – я уже спать укладывался! Нехорошо, говорят, забывать былых возлюбленных…
Нестерпимо хотелось сорваться и накричать. Но не хватало духу осуждать чужие слабости. Максимов сам с начала лета пристрастился к пиву. Машинально, на подходе к дому, брал в киоске несколько банок, а Маринке – колу. «Не могу уж, папа, сосать эту колу, – стала жаловаться дочь, – из ушей течет. Почему тебе всегда достается пиво, а мне отравленная химия? Давай уж спиваться веселой дружной семейкой…» – «А ты объяви голодовку, – ухмылялся в этих случаях Максимов. – Мол, без пива есть не буду, и баста».
