Эллери Квин - Приёмыш на заклание.

«Шевроле» серого цвета стоял футах в пятидесяти от входа в госпиталь. Автомобиль был не новый, но и не старый — обычная машина для семейных загородных прогулок по воскресеньям, с обычными вмятинами на крыльях.

Толстый мужчина, втиснувшийся за руль, был в темно-синем костюме с жирными пятнами на лацканах, в белой, уже влажной от утренней июньской жары сорочке и в синем мятом галстуке. Фетровая шляпа с потеками на ленте, купленная в магазине стандартных цен Мэси в прошлом году, лежала рядом с ним на сиденье.

Человек, о котором идет речь, выглядел как миллионы других жителей Нью-Йорка. При его профессии броская внешность была ему ни к чему. Незачем обращать на себя внимание праздношатающихся, всюду сующих свой нос, которые могли бы в один далеко не прекрасный день ткнуть на тебя пальцем в зале суда. К счастью, ему не нужно заботиться о том, чтобы произвести впечатление на своих клиентов. Люди, с которыми он имеет дело (посмеивался про себя толстяк), готовы подлизываться к нему, даже если бы он появился перед ними в бикини.

Толстяка звали Финнер. А. Бэрт Финнер. Девицы, работающие в ночных клубах, звали его запросто — Фин, считая, что его манера засовывать им в нейлоновые чулки шуршащие пятидолларовые бумажки дает им на это право. Он арендовал грязное помещение в конторском здании на 49-й улице.

Финнер поковырял в зубах спичкой, несколько раз втянул внутрь щеки, прочищая зубы.

Он приехал раньше назначенного времени, памятуя о том, что запоздалая пташка может найти гнездо пустым. Пять раз из десяти, жаловался Финнер, его клиенты в самую последнюю секунду меняют свое решение.

Финнер наблюдал за входом в госпиталь без всякого волнения. Его губы сложились колечком, немигающие глазки еще глубже ушли в орбиты, выражение лица, имеющего форму груши, сделалось сосредоточенным, и он принялся насвистывать. Финнер слушал свой свист с удовольствием. Такой уж это был человек. Он насвистывал свою излюбленную песенку «О сладкие тайны жизни». «Мои основная тема» — как часто говаривал он.

Из госпиталя вышла женщина. Толстяк поспешно вылез из машины и с улыбкой приветствовал ее на ступенях крыльца.

— Доброе утро, — сказал он. — Все в порядке?

— Да.

— Никаких осложнений?

— Нет.

— И крошка чувствует себя хорошо, надеюсь?

Финнер хотел было приподнять угол голубого одеяла, чтобы взглянуть на младенца, которого молодая женщина держала в руках, но она оттеснила его плечом.

— Не прикасайся к нему!

— Ну-ну, — примирительно буркнул толстяк. — Бьюсь об заклад, что он душка. Разве он может быть другим у такой красавицы!

Он сделал еще одну попытку взглянуть на ребенка, но так же безрезультатно.

— Ладно, поехали, — кротко сказал Финнер и, взяв из рук женщины прорезиненный мешок с пеленками и бутылочками, вперевалку направился к машине.

Женщина плелась за ним, прижимая к груди ребенка.

Толстяк открыл перед ней переднюю дверцу. Она оттолкнула его руку и села в машину. Он пожал плечами,

— Куда тебя отвезти?

— Все равно... Домой.

Машина тронулась с места.

В зеленой замшевой куртке и в фетровой, похожей на мужскую, шляпе, молодая мать была очень эффектна. Золотые волосы с зеленоватым отливом, большие карие глаза, крупный рот, ни на мгновение не остававшийся в покое. В это утро она не воспользовалась косметикой. Губы у нее были бледные и шероховатые.

Приподняв краешек простыни, она с тоской взглянула на маленькое морщинистое личико.

— Какие-нибудь отклонения или родимые пятна? — спросил толстяк.

— Что?

Он повторил вопрос.

— Нет. — Она баюкала ребенка.

— Ты сделала с бельем то, что я велел?

— Да.

— Никаких меток?

— Я же сказала! — Она яростно обернулась к нему. — Не можешь ли ты помолчать?! Он спит.

— Его из пушки не разбудишь. Все прошло легко?

— Легко?! — усмехнулась женщина.

Финнер изогнул шею, чтобы взглянуть на ребенка.

— Не беспокойся. Товар первый сорт, — отрезала она.

Нежным и трепещущим контральто она принялась баюкать ребенка, когда тот захныкал.

— Родненький мой, что случилось? Не плачь... Мама с тобой...

— Бензином воняет, — сказал толстяк.

Она бросила на него взгляд, полный ненависти. Затем подняла ребенка и пошлепала по задику. Он отрыгнул и тут же снова заснул.

А. Бэрт Финнер вел машину и вежливо молчал.

— Я не могу! Не хочу!.. — вскричала вдруг женщина.

— Конечно. Я понимаю, — тотчас отозвался Финнер. — У меня у самого трое. Но подумай о нем...

Она сжимала младенца в объятиях; на лице у нее было такое выражение, словно она попала в западню.

— В таких случаях нужно забыть о себе, — серьезным тоном продолжал толстяк. — Всякий раз, когда ты поймешь, что думаешь только о себе, остановись и вспомни о малыше. Ну, подумай, что ждет его, если ты сейчас заупрямишься?

— Что ж его ждет? — вызывающе спросила она.

— А то, что он будет расти в вечных разъездах, вот что! Ты будешь таскать его из одного города в другой. Ему придется дышать сигарным дымом и водочным перегаром, вместо того чтобы наполнять свои маленькие легкие чистым, свежим воздухом, — сказал толстяк. — Ты так хочешь вырастить своего сына?

— Я не допущу этого, — отозвалась женщина. — Никогда не допущу этого. Я найму ему хорошую няню...

— Вижу, что ты уже все обдумала, — одобрительно кивнул головой А. Бэрт Финнер. — А ведь у нас с тобой есть железная договоренность. Ладно, предположим, ты найдешь ему хорошую няню. Кто же станет ему матерью? Ты или няня? Ты будешь трудиться день и ночь, словно раба, чтобы иметь возможность платить ей жалованье, покупать молоко и все такое прочее, а он будет любить ее, а не тебя!

Женщина закрыла глаза.

— Итак, с этим вопросом все ясно. А кто окрестит его? Какой-нибудь дежурный по этажу в захудалом канзасском отеле? С кем он будет играть? С каким-нибудь саксофонистом, уволенным из оркестра за ненадобностью? Что он будет совать себе в рот? Пробочники и сигарные окурки? — И Финнер мягко добавил: — И шататься от столика к столику, называя всех «папой»?

— Ах ты ублюдок! — вскричала женщина.

— Именно это я и имел в виду, — кивнул толстяк.

— Я выйду замуж!

Они проезжали по улочке Вест-Сайда, мимо пустыря.

— Поздравляю, — сказал Финнер, остановив машину и подавая ее назад. — Знаком ли я с этим господином, который готов взять себе чужого ублюдка и назвать своим сыном?

— Выпусти меня, слышишь, ты, жирная свинья!

Толстяк улыбнулся.

— Пожалуйста.

Она вышла из машины, сверкая глазами. Он спокойно ждал.

Он понял, что одержал победу, увидев, как вяло опустились ее плечи. Женщина обернулась и осторожно положила сверток на сиденье рядом с толстяком и так же осторожно закрыла дверцу.

— Прощай, — прошептала она.

Финнер вытер потное лицо. Затем вынул из внутреннего кармана пухлый конверт и протянул ей.

— Вот твои деньги, — доброжелательно произнес он.

Она взглянула на него невидящими глазами. Затем выхватила у него конверт и швырнула ему в лицо. Ударившись о его лысую голову, конверт упал, деньги рассыпались по сиденью и полу машины.

Женщина побежала.

— Всего наилучшего! — крикнул ей вслед толстяк, затем подобрал банкноты и запихал в бумажник.

Оглядевшись, Финнер убедился, что улица пуста. Он склонился над ребенком, развернул одеяло и, обнаружив на распашонке фирменную марку магазина, оторвал ее и сунул в карман. Другую марку он увидел на крохотной нижней рубашке и также оторвал ее. Затем, оглядев спящего младенца, вновь завернул его в одеяло и положил рядом с собой.

После этого Финнер принялся рассматривать содержимое прорезиненного мешка. Удовлетворенный осмотром, он задернул замок-молнию.

— Что ж, крошка, тебя ждет долгая и скучная жизнь, — вздохнул он, обращаясь к свертку, лежащему на сиденье. — Тебе было бы куда веселее с ней.

Он посмотрел на часы и тронул машину с места.

Машина шла по Вестсайдскому шоссе, не превышая дозволенной скорости — тридцать миль в час. А. Бэрт Финнер принялся насвистывать, изредка бросая дружелюбный взор на сверток.

Вскоре он запел: «О сладкие тайны жизни, тайны любви, хочу познать вас... »

Семиместный «кадиллак» стоял в пустынном переулке неподалеку от Хатчинсонской набережной, между городками Пелхэм и Нью-Рошель. Это была старомодная, безупречно чистая машина с коннектикутским номерным знаком. Рядом с седовласым шофером сидела полная женщина с хорошеньким носиком. Ей было за сорок. Под пыльником на ней был белый нейлоновый халат.

Позади сидели супруги Хамфри.

— Элтон, он не опаздывает? — спросила Сара Стайлз Хамфри.