Проблема рыболовных крючков
— Нет никаких сомнений в справедливости моей теории: эти кремниевые кусочки — доисторические рыболовные крючки, — сказал мистер Филиппс. — Может быть; хотя вполне возможно, что это всего лишь подделка, сварганенная с помощью обычного дверного ключа.
— Чепуха! — отрезал Филиппс. — При всем моем уважении к вашим литературным способностям, Дайсон, должен признать, что ваши познания в этнологии весьма поверхностны, если не отсутствуют вовсе. Эти рыболовные крючки пройдут любую экспертизу, они абсолютно подлинные.
— Возможно, но, как я уже говорил, вы приступаете к работе не с того конца. Вы не учитываете случайности, которые подстерегают вас на каждом шагу, и исключаете возможность повстречать в бурлящем водовороте нашего загадочного города первобытного человека. Вы проводите долгие, однообразные часы в мирном уединении на Ред-Лайон-сквер, возясь с кремниевыми обломками, которые, на мой взгляд, всего лишь грубая подделка.
Филиппс с волнением поднял одну из лежавших перед ним вещиц.
— Только взгляните на этот срез, — сказал он. — Разве такой подделаешь?
Дайсон в ответ лишь хмыкнул и закурил трубку. Они сидели и курили в полном молчании, глядя через распахнутое окно на детей, играющих на площади. При свете фонарей было видно, как те носятся взад-вперед, мелькая, будто летучие мыши на краю темного леса.
Наконец Филиппс заговорил:
— А вы что-то давно не заглядывали, Дайсон. Все трудитесь над тем же произведением?
— Угадали, — ответил Дайсон. — Вечные поиски точного слова. В них я и состарюсь. Но это и утешает: ведь в Англии не наберется и десятка людей, имеющих представление о стиле.
— Думаю, вы ошибаетесь; впрочем, и этнология — далеко не всем известный предмет. А сколько в ней объективных трудностей! Между нами и первобытным человеком — целая пропасть!
— Кстати, — возобновил разговор Филиппс после непродолжительного молчания, — что за бред вы тут несли о возможной встрече на углу с первобытным человеком? Хотя людей с примитивным мышлением действительно хватает.
— Не пытайтесь придать моей мысли банальный поворот, Филиппс. Помнится, я намекнул, что вы недооцениваете возможность встречи с первобытным человеком в бурлящем водовороте нашего полного тайн города — вот, что я имел в виду. Разве можно точно определить, как долго способен существовать тот или иной вид? Троглодиты, озерные люди или представители еще более древних рас, могут ходить среди нас, современных, одетых с иголочки людей, а в сердцах их будет гореть и клокотать волчья алчба, нечистые страсти болот и мрачных пещер. Иногда, прогуливаясь по Холборн или Флит-стрит, я вижу физиономии, вызывающие во мне откровенное отвращение, однако не сумею назвать вам причину такой яростной неприязни.
— Мой дорогой Дайсон, я отказываюсь принимать участие в ваших литературных домыслах. Мне известно, что некоторые виды действительно могут существовать достаточно долго, но все имеет предел, и ваши предположения абсурдны. Если хотите, чтобы я поверил в вашего троглодита, предъявите мне его.
— Вот здесь вы правы, — подхватил Дайсон, посмеиваясь той легкости, с какой ему удалось вывести Филиппса из равновесия. — Отличная мысль. И вечер для прогулки подходящий, — прибавил он, беря в руки шляпу.
— Что за чепуху вы несете, Дайсон! — отмахнулся Филиппс. — Но против прогулки не возражаю. Вы правы, вечер чудесный.
— Тогда в путь, — предложил Дайсон улыбаясь, — но не забудьте про наш уговор.
Выйдя из дома, мужчины свернули на одну из отходивших от площади узких улочек и направились в северо-восточную часть города. Когда ненадолго смолкал ребячий визг и звуки исполняемой на шарманке «Глории», они, шагая по ярко освещенной мостовой, могли слышать отдаленный гул автомобильного движения на Холборн-стрит. Казалось, этот неумолчный шум производил некий постоянно работающий механизм. Поглядывая то направо, то налево, Дайсон вел за собой своего спутника и через некоторое время они оказались в более тихом квартале, где скверы были пусты, а улицы темны, как ночь. Филиппс уже не понимал, где они находятся; дома, еще хранившие некоторую респектабельность, постепенно сменились бедными и грязными лачугами, оскорблявшими его природный вкус, и Филиппс высказался в том духе, что никогда еще не бывал в более; непривлекательном и убогом месте.
— Более таинственном — будет точнее, — поправил его Дайсон. — Предупреждаю, Филиппс, мы еще не у цели.
Перейдя оживленное шоссе, идущее с запада на восток, друзья углубились в каменный лабиринт; эта часть города не носила сколько-нибудь отчетливого облика: за вполне приличным домом с большим садом следовал запущенный сквер, потом шли фабрики, окруженные высокими, глухими заборами, тупики и темные закоулки; освещение было тусклым, а его источники редкими; тишина же стояла гробовая.
Наконец, когда они шли по унылой улице вдоль стоявших напротив друг друга трехэтажных домов, Дайсон обратил внимание на отходивший от нее темный и мрачный переулок.
— Вот то, что надо, — заявил он. — Многообещающее местечко.
На углу горел фонарь, другой слабо светился в конце переулка. По всему было видно, что днем под первым фонарем работал уличный художник: на камнях остались разноцветные пятна от красок, у стены лежала горка из отломленных кусочков мела.
— Похоже, люди здесь иногда ходят, — сказал Дайсон, указывая на следы трудов уличного художника. — А я уж думал, что такое невозможно. Пойдем-ка сюда, разведаем что к чему…
По одну сторону этого, расположенного поодаль от исхоженных троп тихого проулка стоял большой дровяной склад; над его забором смутным силуэтом высились штабеля бревен. За другим, еще более высоким забором, по-видимому, был сад, на это указывали призрачные тени, в которых угадывались деревья, и хорошо различимый в тишине шелест листвы. Вечер был безлунный; облака, набежавшие после заката, сгустились и потемнели, и пространство между двумя тускло светившими фонарями утопало во мраке. Если остановиться и замереть, то после смолкшего отзвука шагов можно было услышать доносившийся издалека гул лондонской жизни. Филиппс собрался с духом, готовясь заявить, что с него хватит, но в этот момент Дайсон громко вскрикнул, заставив спутника позабыть о его намерении.
— Ради всего святого, остановитесь, а то на что-то наступите! Вон там! Смотрите! Прямо у ваших ног!
Филиппс посмотрел вниз и увидел смутные очертания тела, лежавшего поперек тротуара. Дайсон чиркнул спичкой, та на мгновение осветила белую манжету, и тут же все вновь погрузилось во тьму.
— Пьяный, — холодно произнес Филиппс.
— Мертвец, — убежденно сказал Дайсон и стал громко звать на помощь. Вскоре послышались крики и топот бегущих людей.
Первым на место преступления прибежал полицейский.
— Что тут стряслось? — запыхавшись, произнес он. — Что-нибудь не так? — Он явно не замечал лежавшее на тротуаре тело.
— Посмотрите под ноги, — послышался из темноты голос Дайсона. — Вот сюда! Мы с другом проходили здесь три минуты назад — и вот на что наткнулись.
Полицейский направил свет фонарика на темный предмет и воскликнул:
— Да тут убитый! Он весь в крови — в канавку натекла целая лужица. Но, по всему видно, случилось это недавно. А вот и рана. Его пырнули в шею.
Дайсон склонился над лежавшим на тротуаре покойником. То был явно состоятельный джентльмен: об этом говорила одежда хорошего качества и покроя. Аккуратно подстриженные, чуть тронутые сединой виски — должно быть, ему было лет сорок пять, во всяком случае, так было час назад. Из кармана жилета свисали красивые золотые часы. На шее, между подбородком и ухом, зияла нанесенная искусной рукой огромная рана; кровь запеклась по краям, оттеняя мертвенную белизну шеи.
Дайсон с любопытством огляделся; мертвец лежал поперек тротуара — головой к стене. Тонкая струйка крови сбегала по тротуару, стекая в канавку, где, как верно заметил полицейский, собралась уже целая лужица. Тем временем подошли еще двое полицейских. Постепенно на месте преступления собрались люди из окрестных кварталов, и блюстителям порядка с трудом удавалось удерживать толпу любопытных на расстоянии. То тут, то там вспыхивали фонарики полицейских, изучающих место преступления в поисках улик; при очередной вспышке Дайсон заметил на тротуаре какой-то предмет и привлек к нему внимание полицейского, стоявшего ближе.
— Смотрите, Филиппс, — сказал Дайсон, когда полицейский поднял предмет. — Похоже, это по вашей части.
Полицейский держал в руках темный, плоский, расширявшийся к одному концу и похожий на тесло[1] камень, блеском напоминавший обсидиан.[2] В длину он был дюймов пять — не больше; грубый неотшлифованный конец можно было использовать как рукоятку, противоположный же — заостренный, был обагрен кровью.
