Ведро, тряпка и немного криминала - Мария Самтенко

День начинается средненько. Десять часов утра, я нахожусь на рабочем месте и не особо усердно мою отделанный псевдомраморной плиткой пол (директор школы на холле не экономит). За дверью мерно капает слабенький дождик, разжижая и без того не особо густую грязь. Вчера на улице было сухо, а сегодня мой фронт работ существенно увеличился. К счастью, подавляющее большинство детишек укомплектовано сменной обувью, и основная грязища концентрируется у входа. Правда, бывают и исключения — например, вот эти три восьмиклассника, которые опаздывают на урок и оставляют за собой зловещие грязевые следы. Непорядок!

Останавливаю и начинаю пересказывать сочинение о роли чистоты в нашем мире. Пацаны вяло ругаются в ответ, не переходя, впрочем, на личности (м-да, технички в школе явно не пользуются авторитетом, попробовали бы они препираться с директором или химичкой). Двоих я знаю — это Мишка и Борька из 8 «а», имя третьего не припомню, хотя он точно знает меня. Ну, это не показатель, меня много кто знает — у нас на всю школу всего три уборщицы. Директор не хочет раздувать штат.

— Теть Марин, отпустите, у нас уроки, — ноет пацан. У него круглая, усеянная прыщами физиономия, пухлые губы и маленькие зелено-карие глазки. Так как же его зовут? Не помню, абсолютно не помню. Пора навешивать на детей бейджики.

— Идите.

Восьмиклассники корчат умильные рожицы (которые им так не идут), вытирают ноги о тряпку и с топотом несутся на уроки. Убираю остатки грязи, полощу тряпку и…

— Марина Васильевна! — из-за угла появляется высокая и сутулая фигура директора.

Он подлетает ко мне словно коршун (кривой нос усиливает сходство) и злобно клекочет:

— Я запретил вам общаться с учениками! Почему вы…

Опускаю тряпку в ведро и секунду прикидываю, не стоит ли напомнить Борису Семёновичу его предыдущие директивы. Не далее как вчера он велел мне, Гальке и Катьке гонять детишек за опоздания. Но сегодня, конечно, он об этом забыл.

— Простите. Это больше не повторится.

Не буду оправдываться. Терпеть не могу. Я даже на суде не оправдывалась — что мне потом и аукнулось. Возможно, когда-нибудь придётся начать… но явно не в этой школе.

К счастью, Борису Семёновичу достаточно грустного взгляда — он не нуждается в моём участии и совершенно самостоятельно начинает вещать о том, что взял меня в школу из жалости и что, вообще-то, уголовнице в ней не место, даже в роли технички. Меланхолично киваю, меня пронзают взглядом. Спохватываюсь и спешно благодарю, рассыпаясь в несбыточных обещаниях.

На самом деле, он неплохой: взял меня в школу, платит зарплату (немного, зато стабильно), не обижает и…

— Да вы вообще слушаете?!

Киваю и еле слышно шепчу:

— Борис Семёнович, я пойду? Мне нужно работать.

— Идите!

Подбираю ведро и по стеночке дефилирую в подсобку. С утра работы немного, и мне, по сути, осталось только вынести мусор и навести порядок в кабинетах физики и химии. У физика «окно», зато у химички что-то практическое — а, значит, придётся опять мыть пробирки после девятиклассников. Пробирки ладно, вчера у них натрий по кабинету валялся, и мы с Катькой так и не поняли, рассеянность это или диверсия.

Вообще-то работаю я техничкой, по-простому, уборщицей, и трогать пробирки мне не положено. Вот только профессия лаборантки не пользуется популярностью, и нелёгкое бремя обслуживания физического и химического кабинета лежит на наших с Катькой хрупких плечах — за что господин директор уже полгода выписывает нам премию. На этой неделе я занимаюсь лабораториями, а Катька царит в туалетах, поэтому не известно, кому повезло больше.

До звонка минут пять, и я решаю выпить чаю в подсобке. Прохожу по коридору и сворачиваю направо. Во-он там — железная дверь, скрывающая вход в нашу каморку…. из которой доносятся чьи-то возмущённые вопли! Ну, и кто там орёт? Галина опять поругалась с Катькой? Чую, передохнуть не удастся.

Решаю разведать обстановку и подбираюсь поближе:

— …нельзя доверить!.. — доносится из-за двери.

— А я виновата, что у неё всего одна пара перчаток?

Интересно, что в нашей каморке забыла учительница по литературе? Такое нежное и возвышенное создание не может соприкасаться с пошлым бытом! Со мной, например, она не здоровается — видимо, я символизирую быт особенно активно.

А кто её собеседник?

— Не истери, подберём что-нибудь! — голос явно мужской, и интонации такие… знакомые. Да только и этому типу тут явно не место.

— Давай возьмём идиотский криминальный роман!

— Нет, Люда, здесь нужно…

Чего забыл наш физик в подсобке, и для чего ему сдались мои детективы, я так и не узнаю: над ухом звенит звонок. Увы! Сейчас коридор наполнится учениками, и подслушивать не удастся. Хватаю ведро и тихо, на цыпочках, прохожу метров двадцать, после чего разворачиваюсь и, уже не таясь, шагаю обратно, к каморке.

Тем временем двери ближайшего кабинета распахиваются и в коридор высыпаются гомонящие пятиклашки. В соседней аудитории шумит 8в, а 9б сидит тихо — похоже, ребята пишут контрольную. Четвёртая и пятая двери открываются одновременно, в коридоре становится людно, и тут наконец учительница литературы покидает подсобку в сопровождении физика.

Последний чуть старше меня, но выглядит, зараза, гораздо моложе (но это не его заслуга, а моя, кхм, недоработка). Зовут его Валентин Павлович, и я знаю его очень, очень давно.

Когда-то мы начинали в одном заштатном НИИ, но потом на меня повесили кражу, а он… благополучно продолжил карьеру. Но длилась она недолго — Советский Союз развалился, НИИ протянул пару лет и последовал его примеру, и след Валентина Павловича затерялся. Да я и не особо следила, куда он делся — из тюрьмы особо не проследить.

Ещё через пару лет я освободилась из мест не столь отдалённых и пошла устраиваться на работу. Наличие судимости ну никак не способствует карьерному росту, так что на жизнь я до сих пор зарабатываю уборкой.

Где-то полгода назад меня позвали работать в школу (была там какая-то сложная схема с участием Бориса Семёновича и моего предыдущего работодателя). Познакомившись с коллективом, я с удивлением обнаружила, что физиком в ней работает мой давний знакомый.

С годами он не стал приятней, и мы ожидаемо не пришли друг от друга в восторг. И если я от вида его противной физиономии страдала молча, то драгоценный физик распечатал какой-то закон и махал им часа полтора. А уж зубами