Наконец, когда я убедился, что я — это я и за мной нет хвоста, то нашел нужный мне дом, нужную квартиру, нужную кнопку дверного звонка. Дверь конспиративной квартиры открыла невзрачная, спокойная женщина с домашним пучком волос. Из коридора тянуло домашними пирогами и уютом. Люблю пирожки. С грибами. Съел и окочурился. Если не повезло. Легкая смерть.
— Вот, тетя Люся, проходил мимо, решил проведать, — сказал я пароль. Как вы тут без племянника живете-поживаете?
— Скучаем, дорогой племянничек, — и пригласила в дом. К пирожкам.
Я прошел в гостиную. Она была напичкана всевозможной видео-, радиоаппаратурой. Окно было плотно зашторенным. Мутным квадратом светился телевизионный экран. На экране — картинка: внушительная барская комната, заставленная антикварной мебелью, посудой, картинами, иконами. Над камином пестреет юбилейная афиша Укротителя цирка.
— Вот таким образом, Саша, — улыбнулась тетя Люся. — Чувствуй себя как дома.
— Спасибо. Уже чувствую.
— Пироги любишь?
— Люблю, — признался.
— С грибами? Или с картошкой?
Признаюсь, я выбрал второе. С картошкой. Береженого Бог бережет. Какая-нибудь маленькая, скользкая сморчковая сволочь может испортить всю Операцию. Какая может быть работа, когда маешься болями в желудке? Или тебя промывают посредством клизм? И поэтому, обожравшись домашних пирожков с родным и надежным продуктом, я заснул с легкой душой. Как человек, добросовестно выполнивший свой долг.
Сновидения меня не посещали. Видимо, они не поспели за мной на новое местоположение.
Утром я чувствовал себя прекрасно. Где-то вместе со мной проснулся город и шумел трудовой, кипучей деятельностью: ревели мусоровозы, дребезжали трамваи, кричали на стройке каменщики, оставшиеся без бетонного раствора… Кричали они на понятном мне латинском языке, от которого вяли уши… Милая сердцу, родная сторона… Наверное, я патриот… Я люблю запах отечественного нужника, вечно и одиноко стоящего под дождем на бесконечном картофельном поле среднерусской равнины. Впрочем, зачем слова? Их можно обменять на тридцать мелких сребреников. И поэтому лучше помолчать. В одиночестве.
Картинка телевизионного экрана ожила лишь к вечеру. В хоромах появились двое. Известный мне Укротитель людей и зверей. И она — Дочь самого выдающегося государственно-политического деятеля всех времен и народностей. Была похожа на циркового борца и на родного папу. Дама нервничала, швырнула на пол норковое манто, потоптала его, капризничала:
— А я хочу! Хочу и требую!
— Прекрати, малышка, — морщился Укротитель. — Ты, право, невыносима…
— Налей, говорю, — требовала Дочь. — Или я за себя не отвечаю. Укушу!
— Нет. — Циркач был тверд. — Сделаем дело, будем гулять смело!
— Ну, киса, я тебя умоляю…
И цирковой деятель не сумел укротить свою спутницу, сдался; золотым ключиком открыл сейф-бар. Радостно зазвенело хрустальное стекло — в рюмку плеснулась янтарная жидкость.
— Родная, предупреждаю: будь сдержанна. Ты же умеешь держать себя в руках. Только ленишься…
— Буду держаться, как крейсер «Варяг», — пообещала невыдержанная женщина, цапнула рюмку, жадно проглотила янтарное содержимое, крякнула и, подняв с пола манто, шумно им занюхала. — Вооот, теперь можно и жить, икнула. — Только ты не сильно ему потрафляй… Не очень…
— Хорошо. Но я тебя тоже прошу: молчи.
— Как партизан?
— Именно, милая. Молчание — золото!
— Ох, люблю я золото, золото мое! — фальшиво затянула Дочь.
К счастью, дверь открылась и появился тяжеловесный телохранитель, за ним протискивался Сын… со своей развязно-паразитической улыбочкой.
— И чего это, братья и сестры, забаррикадировались? Боитесь гнева народного?..
Укротитель щелкнул пальцами — и телохранитель исчез; остались одни родственные души.
— Ну вооот, — дурашливо проговорил Сын, осматривая апартаменты. Пришел попрощаться… А богато живете, товарищи… На нетрудовые доходы…
— Говно, — не выдержала Дочь. И была права: если тебя пригласили в гости, будь сдержан в своих чувствах.
— Вот-вот, может, больше и не увидимся, — развел руками Сынишка. Покидаю любимую Родину… Жаль, но надо…
— С собой? — поинтересовался Укротитель.
— Все родное всегда со мной! — последовал твердый ответ.
— Что пить? — неосторожно спросил циркач. Это была его роковая ошибка.
— Все! — горячо ответила Дама.
— Потом, — ответил Сын, — сделаем дело…
— …гулять будем смело! — хихикнула Дочь.
Заслуженный деятель циркового искусства поморщился.
— Где камешек?
— Где чек?
— Чек здесь. — Укротитель вытащил из внутреннего кармана бордового пиджака бумажник. — Камень?
— А камешек тут. — Сын похлопал себя по груди. И удивился: — Вы что, братцы, не верите мне?
— Не верим! — буркнула Дочь. И была права.
— Как и я вам! — проговорил Сын. И тоже был прав.
— Ну ты!..
— Ну я!
— Тихххааа! — гаркнул Укротитель.
Все присутствующие тотчас же успокоились, лишь с ненавистью зыркали друг на друга. Укротитель выложил на стол бумажную четвертушку.
— Пожалуйста!.. Чек… на лимон…
— И сто тысяч тугриков наличными, — напомнил Сын. — Это, товарищи, на всякий случай. Хотя я вам верю, как вы мне…
— Наглый парниша, — заныла Дочь. — Ты у меня… у параши гнить будешь!.. — и цапнула врага за руку.
— Отпусти, зараза такая! — вырвался. — На мне в рай въезжаете?! За бесценок багрю вам…
— Умолкни, — обрезал собеседника Укротитель, подошел к сейфу-бару, вырвал оттуда полиэтиленовый пакет. — Будет тебе, козел, «капуста». Здесь сто! — и швырнул пакет.
Сын этот пакет ловко поймал, открыл его, картинно нюхнул.
— Свободой, граждане заключенные, пахнет!
— Феникс! — потребовал Укротитель.
— Всегда рад помочь голодающим, — хмыкнул Сын и, как иллюзионист, извлек из воздуха ювелирную коробочку.
Деятель циркового искусства тотчас же утопил сигнальную кнопку на письменном дубовом столе. Дверь открылась — прошмыгнул маленький ртутный человечек. Если бы я не знал, что Кац Абрам Львович пал смертью храбрых, то решил бы — это он. Собственной еврейской персоной. Наверное, все ювелиры мира похожи друг на друга. Псевдо-Кац через монокль внимательно рассмотрел алмаз. Молча, умиротворенно кивнул плешивой головой и исчез.
— Ну-с, это дело надо отметить, — ринулась на приступ сейфа-бара Дочь, уже взведенная неосторожными словами любимого.
— Да погоди же ты, малыш, — потянулся за ней Укротитель. Это была его окончательная, роковая ошибка. Неужели он забыл, что к хищным зверям нельзя поворачиваться спиной, нельзя им показывать незащищенный свой загривок…
Алмаз сверкал в коробочке. Коробочка лежала на столе. У стола сидел Сын ГПЧ… Неуловимым движением руки… Кио бы умер от зависти и прекратил выступления под куполом… Неуловимым движением молодой подлец поменял камни… Поменял камешки!.. Поменял алмаз на… На что?.. Не знаю!.. Но поменял. Это была подмена года! Десятилетия! А быть может, и века! Это была работа жулика мирового класса… Я даже не сдержался и зааплодировал. К удивлению тети Люси. Признаюсь, я люблю профессионалов. Без них было бы скучно жить на свете, господа.
— Нет-нет, надо это дельце обмыть. Алмазик мой обмоем, — ворковала радостная и счастливая Дочь. — Дай-ка глянуть на мою птичку…
Счастливый Укротитель зверей бережно вытащил из коробочки фальшивую алмазную птаху. Та вовсю сверкала стеклянными гранями и оперением. То есть в результате манипуляций молодого жулика получился странный гибрид: курица с павлиньим хвостом. И этой пустой птицей восхищались.
— Крррасота! — чмокала от удовольствия и алкоголя Дочь.
— Вещь, — подтверждал деятель цирка.
Опечаленный, что продешевил, Сын поднялся из кресла, хмыкнул и пожелал:
— Ну, счастливо вам оставаться в этом дурдоме…
— Вали, чтобы я тебя в этой жизни более не видела, — процедила сквозь зубы Дочь. — Была б моя воля… грыз бы рельс с кайлом…
Сын галантно раскланивался, отступал к двери.
— Надеюсь, что тоже не увижу мадам… Вашу рожжжу, мадам!
— Аааа! — страшно заорала Дочь выдающегося деятеля современности и шваркнула хрустальной пепельницей в уже закрытую дверь. — Сука! Он меня обидел! Ты слышал?..
— Ааа, пустое, — отмахнулся Укротитель. — За сто тысяч баксов можно и потерпеть…
— А миллион? — удивилась Дама света и полусвета. — Чеком?
— Фальшивый чек, малыш, — улыбнулся деятель циркового искусства. — Ты меня плохо знаешь?..
— Ха-ха! — заржала Дочь и, упав в кресло, задрыгала ногами, как толстый карапуз. — Ха-ха, как мы его сделали!.. Класс!.. Я тебя люблю, киса! Безумною любовью…
— Учись, девочка, пока я живой, — самодовольно проговорил Укротитель. — Вот теперь можно и выпить…
