– Подержи его! – приказал хриплый голос.
Дверь в офис распахнулась; за ней стояли Раф, вцепившийся в ошейник старого, но все еще злобного доберман-пинчера, и рослая, крепкого телосложения дама лет шестидесяти, с крупными, откровенно непривлекательными чертами лица. Подстриженные с геометрической аккуратностью серо-голубые волосы, строгий черный костюм и алая губная помада придавали ей определенный шик. От нее исходила та властность, которая сменяет сексуальную притягательность у добившихся успеха немолодых женщин.
– Его надо вывести, Раф, – велела хозяйка агентства, но при этом ее черные, как маслины, глаза впились в Страйка; за окном по-прежнему лил дождь. – И прихвати побольше гигиенических пакетов: его сегодня немного слабит. Прошу вас, мистер Страйк.
Ее референт с брезгливым видом потащил к выходу крупного, по-бычьи упирающего пса; поравнявшись со Страйком, доберман ощерился.
– Кофе, Салли, – приказала Элизабет Тассел перепуганной девушке, которая успела спрятать губку.
Когда референтка сорвалась с места и скрылась за дверью позади своего стола, Страйк понадеялся, что перед приготовлением кофе она не забудет тщательно вымыть руки.
В душном кабинете литературного агента словно сгустился висевший в приемной застарелый дух табачного дыма и псины. Под столом лежала обтянутая твидом собачья корзина; стены были увешаны старыми фотографиями и репродукциями. На самом большом из многочисленных изображений Страйк узнал Пинклмена – довольно известного, преклонных лет (а может, уже покойного) писателя, автора иллюстрированных детских книжек. Элизабет Тассел молча кивнула на стул по другую сторону своего рабочего стола, но, прежде чем сесть, Страйк вынужден был убрать с него стопку бумаг и старых номеров журнала «Букселлер»; тем временем хозяйка офиса достала сигарету из лежащей на столе пачки, прикурила от ониксовой зажигалки, набрала полные легкие дыма и надолго зашлась дребезжащим, присвистывающим кашлем.
– Итак, – наконец проскрежетала она из кожаного офисного кресла, – Кристиан Фишер говорит, Оуэн в очередной раз отмочил свой знаменитый номер с исчезновением.
– Совершенно верно, – подтвердил Страйк. – Он исчез в тот вечер, когда вы с ним повздорили из-за его книги.
Ответ литературного агента утонул в кашле; из груди женщины вылетали жуткие, раздирающие горло хрипы. Страйк молча дожидался окончания приступа.
– Вам не позавидуешь, – сказал он, когда в конце концов наступила тишина, воспользовавшись которой его собеседница, как ни странно, тут же сделала новую затяжку.
– Гриппую, – объяснила она. – Ничего не помогает. Когда у вас была Леонора?
– Позавчера.
– Неужели ей по карману ваши услуги? – проскрежетала Элизабет Тассел. – Сомневаюсь, чтобы профессионал, распутавший дело Лулы Лэндри, согласился работать за бесценок.
– Миссис Куайн предположила, что мои услуги, по всей вероятности, оплатите вы, – сказал Страйк.
Бугристые щеки зарделись; слезящиеся от кашля черные глаза сощурились.
– В таком случае отправляйтесь прямиком к Леоноре и скажите… – ее грудь под элегантным черным жакетом опять начала вздыматься в преддверии сдерживаемого приступа, – что я не дам ни г…гроша на розыск этого мерзавца. Передайте ей… передайте… – Она вновь содрогнулась от неудержимого кашля.
Дверь открылась, и в кабинет вошла хрупкая референтка, с трудом удерживая массивный деревянный поднос, нагруженный чашками и кофейными принадлежностями. Поднявшись со стула, Страйк принял у нее поднос, но не нашел куда поставить. Девушка попыталась расчистить место на столе. От волнения она смахнула на пол стопку бумаг. Кашляющая начальница яростным жестом приказала ей убираться с глаз долой, и девушку как ветром сдуло.
– Ру…руки-крюки… – прохрипела Элизабет Тассел.
Не обращая внимания на разлетевшиеся по полу бумаги, Страйк опустил поднос на стол и вернулся на свое место. Владелица литературного агентства принадлежала к тому типу старых грубиянок, которые вольно или невольно нагоняют страх на любого впечатлительного человека, пробуждая детские воспоминания о суровой и всесильной матери. Но запугать Страйка было не так-то просто. Во-первых, его родная мать, при всех своих недостатках, была совсем молодой и, несомненно, любящей; во-вторых, в сидевшей перед ним мегере он интуитивно почувствовал уязвимость. Это безостановочное курение, эти выцветшие фотографии, эта старая собачья корзина – все наводило на мысль о сентиментальности, о внутренней слабости, скрытой от молодых подчиненных. Страйк наполнил чашку и, когда Лиз Тассел откашлялась, протянул ей кофе.
– Спасибо, – буркнула она.
– Значит, вы отказали Куайну в своих услугах? – спросил Страйк. – И объявили ему об этом в тот вечер, когда встретились с ним за ужином, так?
– Не помню, – проскрипела она. – Атмосфера накалилась очень быстро. Оуэн вскочил посреди зала и начал прилюдно на меня орать, а потом бросился прочь, предоставив мне платить по счету. При желании вы можете найти множество свидетелей той сцены. Оуэн расстарался, чтобы устроить спектакль.
Она снова взялась за пачку сигарет и, спохватившись, предложила закурить Страйку. Когда они дружно затянулись, Элизабет Тассел спросила:
– Что вам наговорил Кристиан Фишер?
– Ничего существенного, – ответил Страйк.
– Хорошо, если так, а то вам обоим будет хуже, – бросила она.
Страйк молча курил и пил кофе, а Элизабет выжидала, явно надеясь услышать что-нибудь более внятное.
– Он упомянул о «Бомбиксе Мори»? – не выдержала она.
Страйк кивнул.
– И что сказал?
– Что Куайн вывел в этом романе многих известных личностей, даже не потрудившись их замаскировать.
Повисла напряженная пауза.
– Надеюсь, Чард засудит этого молокососа. Чтобы впредь не болтал лишнего.
– Вы не пытались связаться с Куайном после того, как он сбежал из… где вы с ним ужинали? – уточнил Страйк.
– В «Ривер-кафе», – прохрипела она. – Нет, не пыталась. Мне с ним больше не о чем разговаривать.
– И он тоже не давал о себе знать?
– Нет.
– Леонора утверждает, что вы превозносили книгу Куайна как его шедевр, а потом изменили свое мнение и отказались ею заниматься.
– Что? Ничего похожего… я не го…
На нее накатил пароксизм кашля, еще сильнее прежних. Она содрогалась и брызгала слюной; у Страйка возникло сильное искушение вырвать у нее сигарету. В конце концов приступ прошел. Залпом проглотив полчашки горячего кофе, Лиз, судя по всему, испытала некоторое облегчение и окрепшим голосом закончила:
– Ничего похожего я не говорила. «Шедевр» – это он Леоноре такое выдал?
– Да. А на самом деле что вы сказали?
– Я слегла с гриппом, – сипло начала она, будто не расслышала вопроса. – Неделю не выходила на работу. Оуэн позвонил в офис и объявил, что рукопись готова. Раф сообщил ему, что я больна, так Оуэн, недолго думая, отправил текст с курьером на мой домашний адрес. Я вынуждена была встать с постели, чтобы открыть дверь и расписаться в получении бандероли. В этом – весь Оуэн. У меня температура под сорок, я на ногах не стою. Но он же закончил книгу, а значит, умри, но читай немедленно. – Отпив еще кофе, она продолжила: – Я оставила рукопись на столе в прихожей и вернулась в постель. Оуэн принялся изводить меня звонками, буквально час за часом, чтобы услышать мое мнение. Так прошли среда, четверг… Я тридцать лет в агентском бизнесе – и впервые занемогла, – проскрежетала она. – А в конце недели я собиралась уезжать. И очень ждала той поездки. Отменять ее не собиралась, но и не хотела, чтобы Оуэн каждые три минуты донимал меня звонками. Поэтому… чтобы только от него отделаться… У меня ломило все тело… – Она затянулась сигаретой, прокашлялась, взяла себя в руки и закончила: – Роман оказался не хуже двух его последних опусов. Быть может, в чем-то даже лучше. У Куайна получилась интересная затравка. Образность тоже местами удалась. Этакий «Путь паломника»{3} в готическом изводе.
– Вы узнали кого-нибудь в прочитанных главах?
– Персонажи, на мой взгляд, преимущественно символические, – ответила она с легким вызовом, – в том числе и агиографический автопортрет. Множество сексуальных извращений. – Элизабет в очередной раз откашлялась. – Обычная смесь, как мне показалось… но я… я не собираюсь скрывать, что читала по диагонали.
Страйк понял, что ей нелегко признавать собственные упущения.
– Я… в общем, я не дочитала примерно четверть объема, где описаны Майкл и Дэниел. Посмотрела концовку – совершенно нелепую, глуповатую… Если бы не болезнь, которая мешала мне сосредоточиться, я бы, естественно, сразу ему высказала, что он ищет неприятностей на свою голову. Дэниел – непростой человек, крайне обидчивый… – У нее опять дрогнул голос, но она вознамерилась закончить фразу и с присвистом продолжила: – А Майкл – склочник… такой склочник, каких… – Ее душил кашель.
