- Это подарок - напутствие моего дяди, пославшего меня сюда на стажировку. Он член Высшего Совета. И кстати, хорошо тебя знает. Вы вместе с ним начинали.
"Так вот кого мне напоминает эта плутовская физиономия и суетливая торопливость при решении серьезных дел! Значит Себ, всего лишь протеже выбившегося в управители родного дяди. Тот всегда мне завидовал и потому недолюбливал. Вот и теперь злонамеренно подослал способного, но малоопытного родственничка. А я-то думал, что этот парень лишь притворяется несмышленым. Во истину у страха глаза велики. Ну с этой проблемой я, пожалуй, справлюсь".
Вдохновленный разгадкой наградных часов стажера Анатас весело предложил: А теперь взлетим на пару этажей выше и посмотрим, что делает наша главная мишень.
Проворно махая крылышками, серые невзрачные пичуги, вспорхнули ввысь и, стараясь не производить лишнего шума, воодрузились на раскаленный дневным солнцем металлический карниз. Сквозь раскрытое окно была видна скудная обстановка жилища скромной редакторши маленького едва сводящего концы с концами издательства. Литератор, резко жестикулируя, возбужденно метался по комнате. Ограниченный пространством между широким диваном и громадой старого потрескавшегося буфета он делал три мелких семенящих шага, утыкался в очередную преграду, разворачивался и тут же возвращался на исходную позицию. И при этом беспрерывно говорил, смешно разевая рот, и кривя в злом презрении тонкие ниточки губ.
- До чего же он забавно выглядит, словно стреноженная лошадь, мечущаяся в поисках свежей травяной поросли и беспрерывно жующая найденную наконец вожделенную добычу.
И Себ, довольный найденным сравнением, разразился заливистым звонким чириканьем. Обидно хлопнув его крылом по голове, старший наставник предупредил:
- Опять ты отвлекаешься от главного. Какая нам польза от его забавной внешности? Лучше послушай дерзкие и опасные речи этого новоявленного проповедника.
- Зачем?
- Глупый вопрос: чтобы победить противника надо знать его завиральные, смущающие умы людей идеи. Так что не чирикай без нужды, а слушай.
Не обращая внимания на порхающих снаружи воробьев, Волин продолжал свою взволнованную речь:
- Призыв к добру - главное для писателя! Иначе и браться за перо нечего. Описывать и смаковать в подробностях жестокость, потворствуя низменным вкусам читателя - недостойно литературы! А ненаказанное в конце книги зло лишает людей веры в справедливость!
- Допустим, вы правы. Но форма изложения материала должна быть простой, понятной , доступной. С этим-то вы согласны?
- Нет, и сто раз нет! Писатель имеет право распоряжаться временем истории, то заглядывая в будущее, то оценивая прошлое, но всегда возвращаясь в реальное, но мгновенно исчезающее настоящее. И пусть читатель в начале повествования недоумевает, какая связь между разрозненными, на первый взгляд, эпизодами. И лишь в середине повествования отдельные сюжетные ходы внезапно сплетаются в единый тугой узел. И становится понятным, зачем писатель-мастер затеял все это варево!
- Тогда признайтесь самому себе честно и сразу, что вы пишете для элиты. И нечего на издательство пенять, что вас не понимают и не печатают. Любое коммерческое издательство рассчитывает на книги, пользующиеся повышенным спросом. Очень точно выразился известный книгоиздатель: "Читатель за рейтинг нашей продукции голосует - своим кошельком. И мне наплевать, что элита и маститые критики считают низкопробной литературой".
- Зачем вы цитируете этого приверженца грязного чистогана. Литература должна сеять доброе и вечное. Особенно у нас в России. Иначе можно докатиться до заката литературы, а все мировые шедевры выбросить на свалку истории за ненадобностью.
- Ну это вы слишком мрачно настроены. Постарайтесь совместить в своих книгах доступность и занимательность с высокими идеями. Или...
- Договаривайте, Вера не бойтесь. Я привык к критике и осуждению.
- Или оставаясь на ваших высокопринципиальных позициях, смиритесь с нуждой и неизвестностью. Вот видите, я не критикую, а сочувствую. Потому что понимаю и...
Не дав ей закончить фразу, Волин вновь возбужденно заметался на свободном узком пятачке, горячо возражая собеседнице и, не замечая, что та его совсем не слушает.
"До чего же он хорош в своей вере в высокое призвание искусства. В сорок лет быть начинающим писателем и наивно стремиться исправить людей чтением каких-то повестей - просто смешно! Но до чего же я его сильно люблю! Иногда кажется, скажи он мне "умри!" и я без жалости покину этот мир, хоть на долю мгновения ощутив блаженство от исполнения желания любимого человека. О Боже, какие глупые сумасбродные мысли могут приходить в голову влюбленной без памяти женщины!"
Внезапно Волин осекся на полуслове: "Да она же меня совсем не слушает! Смотрит виновато влюбленными глазами. И что она нашла в криминальном репортере пытающемся в сорок лет заняться серьезной литературой? Да ещё женатым и почти вдвое старше ее? Может быть разбушевавшаяся женская фантазия льстиво нарисовала в её воображении мой будущий успех? И она увлеклась не тем, что я есть, а заложенными природой и дремлющими до времени способностями. Надо признать, что и меня неудержимо влечет в её объятия".
Волин оценивающе взглянул на раскрасневшееся от напряженного ожидания мужского решающего натиска милое лицо: "Вера уже готова сдаться. Ее тело уже не подчиняется разуму. Я одержал победу, даже ни разу не поцеловав эту молодую женщину. Она не сделает даже робкой попытки к сопротивлению, если я сейчас бесцеремонно опрокину её на старый скрипучий диван, как делал это десятки раз ранее. Но что-то удерживает меня от этого последнего шага. Как будто я стесняюсь настырных воробьев, беззастенчиво взирающих на нас через раскрытое окно".
Волин непроизвольно бросился к окну и раздраженно сдвинул тяжелые шторы, вспугнув с карниза нахальных пташек.
Резко повернувшись, он шагнул к замершей в томлении со слегка откинутым назад лицом Вере. Но в этот момент разнесшийся по квартире требовательно - нетерпеливый звонок безжалостно разрушил трепетное ожидание любовного сближения. Разочарованно вздохнув, хозяйка направилась к двери.
- Кто там?
- Откройте, милиция! Подполковник Кондратов из МУРа!
Волин удивленно вметнул вверх брови: Он хорошо знал этого опытного сыщика из убойного отдела, часто получая от него материалы по громким преступлениям. Заглянув в "глазок", он узнал высокорослого черноволосого сыщика и разрешающе кивнул хозяйке: Открой!
Войдя в переднюю Кондратов весело присвистнул: Ба, знакомые все лица! Ты, Волин здесь, какими судьбами? Профессиональная необходимость или любовная лихо, закрученная интрига?
Заметив как Вера вспыхнула смущенная под бесцеремонным взглядом сыщика, Волин разозлился: Вам ментам везде крамола чудится. Вера Степановна редактирует мою новую книгу. А какие к ней претензии?
- Абсолютно никаких! Мы смиренно прибегаем к помощи жильцов, проводя поквартирный обход в связи с совершенным в этом доме убийством. Час назад поступило сообщение об обнаруженном трупе некоей Флеровой. Ее соседка заметила полуоткрытую дверь, зашла и подняла тревогу. Наш эксперт уверен: задушили старушку её собственным шарфиком. Ну и сам понимаешь приходится всех жильцов опрашивать, выявляя возможных свидетелей. Ты, Илья, случайно не заметил ли чего-нибудь подозрительного своим профессиональным наметанным глазом?.
"Хитрый сыщик, открыто мне льстит, вызывая на откровенность. Да мне и скрывать особенно нечего.
- Слушай, Кондратов, не знаю поможет тебе или нет, но час назад вместе со мной вошел в подъезд парень, который, похоже, не знал кода замка. Мне он показался подозрительно взволнованным и напряженным. В руке держал тяжелый длинный предмет, завернутый в газету. Я даже предположил, что он по мою душу нацелился. Но обошлось. Я сел в лифт, а он взбежал вверх по лестнице.
- А ну-ка опиши его внешность.
- Высокий, худощавый блондинчик. Лицо овальное, нос прямой, брови белесые, почти не видны. Одет был в светлую рубашку с короткими рукавами.
- Все сходится. Нашли мы одного отставного майора. Он видел твоего парня чуть позже, выходящим из дома с большим коричневым чемоданом, принадлежащим, по словам соседки, загубленной Флеровой. Похоже ты, Волин, обеспечил допуск злодея к телу жертвы. Не привлечь ли тебя за соучастие, чтобы было чем перед начальством отчитаться? Шучу, конечно.
- А если серьезно, Кондратов, то есть ли какие-нибудь соображения?
- Пока маловато. По словам соседей пропала лишь картина под названием "Семь грехов смертных".
- Знаю, видел я эту картину несколько дней назад. Затащила меня старуха вместе с Верой к себе в рукотворный доморощенный музей. Но я долго там не задержался. Жалкая любительская мазня. Правда, мне запомнилась картина, написанная в иконописной манере на редкий религиозный сюжет. Но ни художественной, ни тем более в денежном эквиваленте ценности, эта любительская работа явно не имеет.
