– Константин, – обратился он к Кривошееву, – ты заканчиваешь? Пора вылетать.
– Я сейчас, – ответил Кривошеев, и тот ушел, захлопнув дверь. – И ещё одно, – обратился он уже к Смирнитскому, – желаю удачи. По всей вероятности, она вам понадобится.
И он направился к выходу.
Подняв клубы пыли, вертолёт, крякнув, оторвал шасси от взлетно-посадочной площадки и медленно стал набирать высоту. Провожавшие офицеры 12 пограничной заставы Московского погранотряда: Анатолий Смирнитский, Михаил Майборода и Андрей Мерзликин придерживали фуражки, чтобы не сдуло.
Когда вертолет почти растворился в голубой дали неба, превратившись в еле заметную чёрную точку, совершенно мрачный в лице Смирнитский развернулся и молча направился к себе.
– Эй, – догоняя по дорожке, ведущей к офицерским жилым кубрикам, окликнул Смирнитского командир заставы Майборода, – ты какой-то угрюмый. Что случилось?
Смирнитский остановился, дожидаясь Михаила.
– В том то и дело, что ничего, – с досады пробурчал он, – как всегда ничего. Твою же мать!
И Смирнитский пнул сапогом первый, подвернувшийся под ногу небольшой камушек. Майборода не понимал ни причин таких эмоций Смирнитского, ни самих эмоций.
– Тогда в чём же дело, если ничего не произошло?
Смирнитский показал Майбороде на юго-восток заставы, где петляющая тропа уходила в кишлак Сари-Гор.
– Вот и всё! – ответил Смирнитский.
Майборода сначала непонимающим взглядом всматривался вдаль гор, куда указал Смирнитский, затем перевёл взгляд на Анатолия.
– Это такая шутка? – спросил командир заставы.
На что Смирнитский отрицательно помотал головой и пробурчал:
– Если бы.
* * *
В это же время в нескольких километрах от с. Сари-Гор (Республика Таджикистан)
За небольшим столом сидели трое. Полевой командир группы афганских моджахедов Барами, замотанный в немыслимые арабские одежды и увешанный оружием, словно новогодняя елка игрушками. Бородатый чеченец иорданского происхождения Хаттаб. В отличие от Барами, он не сильно заботился об одежде. И разительно отличавшийся от первых двух западным происхождением сотрудник ЦРУ США Джонатан Питерс.
– Барами, – обратился Питерс к полевому командиру, – я надеюсь, на этот раз не получится, как в Афганистане. И ты не разочаруешь ни меня, ни нашего общего друга, вновь оказавшего тебе доверие?
Барами всполошился как курица-наседка, будто в курятник проник койот, и в прямом смысле слова закудахтал: сначала что-то на фарси, а потом перешёл на ломанный английский.
– Джонатан! – не переставая, восклицал он. – Джонатан! Джонатан!
И собрался обняться, как полагалось по исламской традиции среди равных по положению, но, встретив холодный взгляд Питерса, остановился.
– Барами, – продолжил он в жёстком тоне, – избавь меня от пустых заверений. Запомни одну простую вещь: мы с тобой не друзья и никогда ими не были. ЦРУ купило тебя за американские доллары, – говорил Питерс, смотря на Барами с легким презрением, – и не рассказывай мне сказки о своей чести и вере в Аллаха. Ты служишь нашему «золотому тельцу», так будь добр, выполняй его команды.
Барами, удивленный оскорбительной прямотой Питерса, схватился за висевший на поясе кинжал, но в ту же секунду щелкнул предохранитель нацеленного на него пистолета.
– Негоже псу рычать на хозяина, – процедил Джонатан Питерс, взводя курок.
В диалог вмешался до этого сидевший поодаль и наблюдавший за ними Хаттаб.
– Господин Питерс, – обратился он к Джонатану на чистом английском, – опустите пистолет.
Питерс опустил курок и, поставив пистолет на предохранитель, убрал в подмышечную кобуру. В это время Хаттаб на фарси что-то бросил Барами, и тот, подскочив со своего места, недовольный, пулей вылетел из помещения.
– Теперь, – заметил Хаттаб, усаживаясь рядом, – мы можем поговорить в более спокойной обстановке.
Питерс только кивнул в ответ.
– Если быть честным, – продолжил Хаттаб, – вы зря тратите своё время и деньги на Барами. Подведший вас единожды, он подведёт и второй раз.
– Положим, это не исключено, – с сомнением и интересом ответил Джонатан.
Хаттаб довольно ухмыльнулся.
– Барами – старый волк. Он может скалиться и рычать, но уже не способен кусать. Вкус крови он забыл. Скажу прямо: ваш план заранее обречён на провал, можете мне поверить.
– Хм, – сказал Питерс, – я полагаю, у тебя есть альтернатива, не так ли?
Хаттаб пригладил бороду.
– Если только на долгосрочную перспективу, – начал он. – Вы, американцы, против России действуете не в том направлении. Пытаясь выдавить её присутствие из стран бывшего Советского Союза, вы не сможете поставить её на колени. Будем объективными: русских вообще на колени не поставить. Но, – Хаттаб поднял вверх указательный палец, – в России всегда было одно «больное» место – это Кавказ. Поднимите народы Кавказа «на священную войну», и вы получите яблоко раздора в самой России. И здесь ставка на религию – движение в верном направлении, господин Питерс.
– Вы умный человек, – только и ответил Питерс, – но пока я не услышал предложения.
– Я учился у вас в стране. США – государство больших возможностей. Так же вы говорите? Мне нравятся США, господин Питерс.
– Безумно рад, – с явной иронией в голосе ответил Джонатан Питерс.
– Вы действительно готовы вкладывать деньги, чтобы поставить русских на колени? – прямо спросил Хаттаб.
– Более, чем!
Тогда Хаттаб достал из внутреннего кармана фотографию человека, облаченного в форму генерала Советской Армии. Лицо человека выражало стремление действовать, глаза светились огнём жизни и жаждой безграничной власти. Такой взгляд Питерс мог узнать из миллиона.
– Кто это? – спросил Питерс.
– Джохар Дудаев. Выведите «Араба» на него, и вы всколыхнёте Кавказ на жестокую кровопролитную войну внутри России. Подумайте над предложением.
Хаттаб вышел, оставив Джонатана Питерса одного.
Дачный посёлок «Жуковский», полночь
Дверь дома на несмазанных петлях поддалась с натяжным скрипом.
Перешагнув валявшийся в прихожей мусорный пакет с пустыми бутылками из-под водки и пива, генерал-лейтенант Константин Сергеевич Кривошеев прошёл в зал, осматриваясь по сторонам, дабы не наступить на валявшийся повсюду мусор: от конфетных фантиков до банановой кожуры и пустых бутылок.
В зале работал телевизор: по одному из спутниковых спортивных каналов показывали бои без правил. На кожаном диване посреди комнаты развалился голый мужчина крепкого телосложения. Видимые из-за спинки дивана его плечи и шея были покрыты множественными шрамами от ножевых ранений и затянувшихся пулевых отверстий. Рядом с мужчиной, устроившись калачиком под боком, словно маленький котёнок, мирно посапывая, спала обнаженная девушка, миниатюрная блондинка по имени Анжела.
Мужчина взял с пола початую бутылку водки «Финляндия» и хорошенько к ней приложился, даже не поморщившись.
Кривошеев был уверен, что сидящий на диване мужчина не заметил его прихода.
Но мужчина заговорил:
– Я бы предложил вам присесть, товарищ генерал, – и поставил обратно на пол бутылку водки, – но у меня тут слегка не убрано.
– Сержант, – Кривошеев прошёл вглубь зала и, смахнув с одного из кресел пустые пакеты от чипсов, уселся, – я никогда не жду особого приглашения. Если мне что-то нужно, я беру и делаю это.
Мужчина напрягся. «Сержант» – давно забытое обращение, всколыхнувшее тяжёлые воспоминания, которые он старался заглушить алкоголем уже на протяжении многих лет. Получалось плохо, но он, как профессионал, старался преуспеть, не задумываясь ни о чём другом.
Вспышками проносятся фрагменты:
… взрыв гранаты, прозвучавший неожиданно. Двое дозорных, тела которых взрывом подбросило вверх, словно игрушечных солдатиков….
… яркий свет, ударивший в лицо…
… бесконечные избиения моджахедами, которые отрабатывали на нём приемы с оружием…
…затхлый запах, полный зловония от испражнений…
Прошло столько времени, а этот запах никуда не делся из его сознания, периодически напоминая о себе.
«Сержант» толкнул в бок блондинку Анжелу.
– Что? – спросонья недовольно спросила Анжела, приподнимаясь на локте.
«Симпатичная девушка с тонкими чертами лица», – заметил про себя Кривошеев.
Писаная красавица Пушкинских романов о любви, какой предстала Ариадна Шенгелая в роли Татьяны Лариной из кинофильма «Евгений Онегин». Хрупкая, изящная, воздушная, лёгкая кость, подчёркивающая женственную натуру.
Девушка потёрла маленькими кулачками заспанные глаза.
– Анжела, давай, уматывай, – только и произнёс мужчина, – чтобы через пять минут я тебя тут не видел.
– Не поняла, – растягивая мелодичным голосом последнюю «А», недовольно сказала Анжела, а её глаза, полные непонимания, пристальным взглядом направились на мужчину. – Что означает – уматывай?
