Все так же бережно поддерживая Ларионову под руку, Женя ввел ее в комнату. Под потолком висел сизый табачный дым, у одного из диванчиков стоял столик на колесиках, на нем объедки, огрызки, окурки в пепельнице, недопитая бутылка коньяку и рюмки с остатками вышеназванного продукта.
Бухгалтерша смутилась.
— Извините, — пробормотала она и оттолкнула ногой столик, освобождая пространство, причем сделала это так неудачно, что стоявшая на столе посуда зазвенела, а одна рюмка опрокинулась, выплеснув остатки темной жидкости прямо на пепельницу с окурками.
Только сейчас Женя сообразил, что бухгалтер навеселе, но тщательно скрывает это, а потому движения у нее напряженные и нетвердые.
Он бережно усадил Ларионову на диван, отчего макси-майка — мини-платье укоротилось еще на добрую четверть, и сразу стало ясно, что под сим одеянием у бухгалтерши больше ничего нет.
— Сигарету, пожалуйста, — жалобно, с какими-то ужимками попросила хозяйка квартиры и без сил откинулась на спинке дивана.
Женя взял со стола сигареты, зажигалку, а из серванта достал чистую пепельницу и подал Ларионовой. Помог прикурить.
— Когда, Людмила Дмитриевна, вы вчера ушли из магазина? — спросил он, усаживаясь рядом с женщиной, но на короткую сторону "уголка".
Ларионова выпустила в потолок тонкую струйку дыма.
— В восемнадцать двадцать. Я об этом еще Ильмире сказала. — Она стала приходить в себя, бледность на лице исчезла, голос окреп.
"Все-таки актриса и, кажется, неплохая", — почему-то заключил Женя.
— Покинули вы магазин раньше всех, а вот на свадьбу к Нечаеву пришли последней. Где вы были?
— А вы неплохо осведомлены, — Ларионова показала ровные зубки. — Меня подозреваете?
— Не более чем остальных работников "Бриллианта". Так где же вы задержались?
— Ходила в парикмахерскую. В этом нет ничего необычного.
— Я тоже так думаю. Вас там запомнили?
— Конечно! — Ларионова изобразила на лице недоумение. — У любой женщины есть "свой" мастер.
— Когда вы пришли в парикмахерскую?
— Мне назначили к двадцати ноль-ноль, но я пришла немного раньше.
— Не поздновато?
— Там работают до двадцати двух.
— Адрес и телефон назвать можете?
— Здесь недалеко. Второй жилгородок, рядом с гастрономом, а телефон я вам сейчас скажу. — Ларионова отставила пепельницу на диван, поднялась, взяла с журнального столика телефонную книжку и, полистав ее, продиктовала цифры, которые Женя тут же записал в своем блокноте.
— Фамилия и имя парикмахера?
— Зовут Лариса, а вот фамилии не знаю. Светленькая такая. — Ларионова вновь села, на сей раз предварительно потянув подол майки-платья книзу.
— Из магазина вы ушли в восемнадцать двадцать, в парикмахерской были около двадцати часов. На что же вы потратили полтора часа?
Оборот, употребленный милиционером, почему-то развеселил женщину. Она стрельнула в него глазами и хихикнула:
— Полтора часа я потратила на то, чтобы приехать домой, принять душ, переодеться и подкраситься.
— Подтвердить это, конечно, никто не может?
— Конечно, нет! — бухгалтерша закинула ногу на ногу и беспечно заболтала тапочкой. — Вы же, наверное, знаете — одинокая я, незамужняя… бедная я, бедная…
— Соседи?
— Их я никого не видела.
Говорила бухгалтерша обволакивающим голосом, смотрела вызывающе-иронично. В нерабочее время Женя с удовольствием пофлиртовал бы с ней и остался на часок-другой. Кажется, и хозяйка не против…
— А в котором часу вы ушли со свадьбы?
— Я не смотрела на часы, но думаю, в двадцать три тридцать.
— Отправились домой?
— Разумеется.
— И никуда из дому не отлучались?
Ларионова сказала, что нет, и — черт возьми! — Селиванову показалось, что дамочка подмигнула ему.
— Подтвердить это опять никто не может? — он таращился на хозяйку, пытаясь понять, привиделось ли ему игривое движение век или нет, — но та, как ни в чем не бывало, моргала своими выпуклыми глазами и Женя решил, что почудилось.
— Не может, — подтвердила Ларионова.
— А это? — Женя кивнул на столик с грязной посудой. — Ночью вы явно пировали не одна.
Женщина смутилась, но быстро справилась с собой и выдала очаровательную улыбку.
— Женечка, — проворковала она, — неужели вы всерьез думаете, что это я убила охранника и ограбила "Бриллиант"?
Жене не раз за свою недолгую милицейскую карьеру приходилось слышать подобные слова. В них звучали и горечь, и обида, и негодование, и сарказм, но чтобы их произносили таким тоном, каким хотят соблазнить — никогда. Селиванов потянул за тугой воротничок рубашки.
— Я, Людмила Дмитриевна… — произнес он сдавленно.
Однако фразу Селиванов закончить не успел. Его прервал истошный крик, который заставил Женю вскочить, обернуться и принять боевую стойку. Кричал возникший в дверях, ведущих в смежную комнату, крупный мужчина лет тридцати пяти. Из одежды на нем были только трусы. Темные густые волосы всклокочены и торчали надо лбом, как козырек кепки. Квадратное с орлиным профилем лицо выражало ужас. Пьяный ужас, поскольку мужчина нетвердо стоял на ногах.
— Ты сказала, "Бриллиант" ограблен? — безумно вращая глазами, закричал он.
— Да, — пролепетала бухгалтерша. — Мне об этом милиционер сообщил.
Только сейчас странный мужчина удостоил Селиванова взглядом.
— Это правда? — раненым медведем взревел он.
— Правда. — Продолжая стоять в боевой стойке, Селиванов обернулся к Ларионовой и укоризненно покачал головой: — А вы, Людмила Дмитриевна, плакались, что не замужем…
— Да какой там муж! — рявкнул мужчина. — Я директор "Бриллианта". Кадамов Олег Семенович.
— Ага! — злорадно произнес Женя и опустил кулаки. — Вот вас-то мне как раз и нужно!
— Так что же все-таки произошло? Объяснит мне кто-нибудь? — словно вокруг были глухие, все так же громко спросил директор.
Похоже, время у Ларионовой на ближайший вечер уже расписано. С оскорбленным видом Женя ответил:
— Но вы же не собираетесь беседовать со мной в таком виде?
— Простите, — пробормотал Кадамов и заметался по квартире. Брюки и рубашку он нашел в лоджии, носки под диваном. Сграбастав одежду, хозяин "Бриллианта" скрылся в спальне. Оттуда время от времени на разные лады доносились его выкрики: — Черт возьми! Ч-черт возьми! — Наконец, застегивая на ходу манжеты рубашки, он подошел к столику, налил рюмку коньяку и одним глотком опрокинул ее. Потом с сигаретой в зубах плюхнулся на диван и уставился на Селиванова. — Рассказывайте!
Директор вызывал у Жени антипатию. Скрывая неприязнь, он сообщил:
— Охранник убит, магазин ограблен.
Кадамов хлопнул себя по ляжкам и воздел руки.
— Черт возьми!.. Ч-черт возьми! Володя убит!.. Магазин ограблен!.. Хамство! Какое хамство!.. Много взяли?
— Много. Все самое ценное.
То ли от волнения, а может быть, с перепою директора била крупная дрожь. Он осушил еще одну рюмку и вновь хлопнул себя по ногам.
— Черт, черт, черт! — Он напоминал большую курицу, которая, хлопая крыльями, пытается взлететь с насеста. — Я разорен!.. Ограблен!.. Нищий! Ни-ищий!..
На "старые дрожжи" директора развозило прямо на глазах. Женя встал и под одобрительным взглядом сидевшей между ним и Кадамовым бухгалтера, взял бутылку коньяку и спрятал ее за спинку дивана. Бесцеремонные действия милиционера рассердили директора.
— Что вы себе позволяете? — воскликнул он возмущенно.
— У нас серьезный разговор, — окатил Женя Кадамова ушатом холодной воды. — И ваши показания нам сегодня еще пригодятся.
Фаза возбуждения прошла, наступило торможение. Директор как-то сразу сник, обмяк и превратился в бесформенную рыхлую глыбу. Очевидно, он вдруг осознал всю глубину свалившегося на его голову несчастья.
— Спрашивайте, — уже другим тоном глухо произнес он. — Чем могу, я постараюсь помочь.
— Вот и отлично, — унимая раздражение, сказал Женя. — Когда вы вчера ушли с работы?
Одурманенный коньяком мозг директора работал отвратительно. Заговорил Кадамов медленно, с перебоями.
— Ээ… Ушел я с работы после обеда… Поехал это… в налоговую инспекцию. Гм-гм… Потом домой… Переоделся… На работу э-э… ехать было уже бессмысленно. Кхе-кхе… Поздно… Ну, я и отправился к Нечаеву на свадьбу… А признайтесь, командир, — Кадамов прищурил один глаз, будто разглядывал Селиванова в монокль, — украденное мне вернут?..
— Если найдем, вернем обязательно, — чтобы обещание прозвучало убедительно, Женя произнес его басом. — В котором часу вы ушли от Нечаева?
Кадамов забыл про сигарету, он махнул рукой так, что столбик пепла упал на ковер.
— А черт его знает!.. — проговорил он развязно. — Что я записи веду?
Косившаяся на сигарету Ларионова, наконец, не выдержала.
