— Лола, — продолжил искатель приключений. — Победительница конкурса красоты в Сан-Диего. Титул «Самые…»
Он выразительно показал руками. Экипаж тряхнуло, Д.Э. приложился головой о стену и зашипел сквозь зубы.
— Бешеный темперамент, — добавил он интимнейшим полушепотом, опять склонившись над котелком.
Круглые глаза клиента под полями котелка приобрели отчаянное, как у кролика, выражение. Мгновенный затравленный взгляд, толстая задница подвинулась — и молодой головорез с облегчением упал на сиденье рядом.
— Тридцать Шестая улица! — велел он кучеру.
Дня через два, когда Д.Э. сам замучился по сто раз за день произносить титул, и даже умудрился запутаться, дочь русской певицы и английского графа стала просто русской графиней. Инкогнито. Ее титул сообщался шепотом, на ухо клиенту, и только после того, как тот давал страшную клятву молчать. Маневр этот каждый раз стоил клиенту лишних полтора доллара. Ее патрон удостоился вознаграждения, после которого он весь оставшийся день ходил томный, натыкался на все углы и улыбался, как дурак.
Ширли Страусс, дочь разорившегося лавочника из Чикаго, блестяще освоила роль.
Глава шестая,
в которой Д.Э. Саммерс обнаруживает несколько частей головоломки
Так, — командовал Д.Э. — давай сюда. Ниже. Левее. Левее, говорю!
Разбитый шкаф с трудом выпихивали через пролом в стене, где когда-то находилась дверь в комнату мадам. Шкаф пытался прихлопнуть пальцы дверцами. Далеко его пронести не получилось, но главное, что избавились. Диван, и козетку, и два кресла извлекли на свет Божий из обломков, отряхнули, почистили, проковыряли наспех завитушки, в которых застряла штукатурка, и комната мадам Клотильды стала личным офисом двоих джентльменов. Музыкальный автомат, машинку «Что видел дворецкий» и уцелевшую мебель перетащили в одну из осиротевших комнат наверху. Бордель, таким образом, приобрел гостиную. В коридоре выстроились стулья — для очереди, о которой рассказывал фотограф.
В бюро обнаружилась настоящая, как в Публичной библиотеке, картотека: мадам вела клиентам строгий учет.
— Сэр, да из вас получился прекрасный сутенер! — вскричал Дюк.
— Мерси, — отозвался компаньон, не отрывая сосредоточенного взгляда от ящичка с картонками.
— Он у нас сделает карьеру! — поддакивал Козебродски, сидевший тут же, на диване, положив ногу на ногу и обхватив тощее колено.
— Надо было видеть, как он впаривает гражданам брошюры и карточки! — Дюк заглянул компаньону через плечо. — Или в баре этак, знаете, невзначай подсаживается. Это же надо слышать!
Это действительно стоило слышать. Голос Д.Э., ломкий, охрипший во время плавания, неожиданно выровнялся, став теперь ощутимо ниже, не вполне ожиданно для его шестнадцати лет, но эффектно. То ли от постоянных попыток докричаться до собеседника в бордельном гаме, то ли от вина, то ли так ему и было положено, а только Дюк безуспешно пытался подражать компаньону.
— «Настоящая графиня, — он попробовал взять октавой ниже, — что вы… самая настоящая…»
— Совести нет ни на вот столько! — буркнул Д.Э., делая страшно занятое лицо.
— Знаешь, а я тебя прямо вижу! «Он же, десять лет спустя!» Такой весь процветающий, в цилиндре и с бутоньеркой в петлице: «Бешеный темперамент!»
— Вот спасибо! — поперхнулся Джейк. — Ты себя лучше представь.
— А себя не очень представляю, — покаялся М.Р. — Не представляю, как выгляжу.
— А меня? — спросила Ширли и пробралась сквозь разлом в стене — уже обычный путь в кабинет мадам, — меня ты представляешь? А что на мне надето?
— Бант, — сказал Джейк, осмотрев ее всю. — Шелковый. Пунцовый. Как у шпица!
Русская графиня тоже осмотрела свои прожившие трудную жизнь кружева. Она явно ждала продолжения.
— И больше ничего! — с триумфом закончил Джейк.
— Нет, — сказала Ширли. — Не так. На мне что-нибудь красивое. Красное. И чулки. Шелковые, с розами на подвязках.
— И очки! — добавил Дюк и нацепил ей на нос очки в толстой оправе, которые добыл из ящика бюро.
— Да! — Джейк аж подскочил от восторга и тут же придал голосу надлежащую интимность. — «Образованная барышня. Поэтесса!»
— Вы так заведение псу под хвост пустите, — с неудовольствием сказала русская графиня своим гнусавым голосом, и стянула очки с конопатого носа. — Кому они нужны, эти писательши?
Д.Э. положил карточку на стол и выразительно закатил глаза.
— Писательница, а не писательша!
— Какая разница? — окрысилась Ширли. — Они все страхолюдные. Вот если бы актриса… или там певица…
Она надела очки на нос М.Р. Дюк попробовал рассмотреть свое отражение в наспех протертых боках пишущей машинки.
— Нет, — сказал Джейк. — Хорошо. Даже очень. Можно попробовать.
— Нет, фу! — отрезала Ширли, сунула в машинку испорченный лист, отстукала: «Никагда!!!!» и показала компаньонам.
— Да что ты! — Д.Э. улыбнулся, как змей и поднял левую бровь.
— Ой! — Ширли схватилась за голову.
Но было поздно.
«Русская графиня Оленин д’Алхейм, предоставляет, помимо прочего, особые услуги…»
Русская графиня с отвращением трещала тугими клавишами. На ней были кружевное белье расцветки запекающейся крови, черные шелковые чулки (подвязки, правда, оказались не в тон, белые, свадебные), пунцовый бант на шее и черный — в волосах.
— «…особые услуги», — с удовольствием закончил Д.Э., валяясь на скорее грязном, чем красном бархатном диване, закинув ноги на спинку и вертя в руках цилиндр на серой подкладке.
Вдруг томная улыбка сползла с его физиономии.
— Да, кстати! Услуги у нас «особые», а не «асобые», не забыла?
— Помню я, помню! — Ширли поерзала тощим шелковым задом, стянула под бюро туфли, пошевелила на скамеечке длинными, как у шимпанзе, пальцами ног и прошипела:
— Чтоб тебе самому эти особые услуги предоставлять, извращенец!
— Вычеркиваем «особые услуги», — не меняя тона, сообщил Д.Э. — Помни мою доброту.
— Как! — обернулась Ширли. — Ты что, чокнулся? Это же самая выгодная статья! Мы так всю клиентуру растеряем! Это я пошутила просто!
Она полезла в ящик стола и рядом с машинкой и чашкой чая (со вкусом крана), оказался длинный хлыст.
— Знаешь, как это впечатляет!
— Им же убить можно, — с некоторой нервозностью сказал Д.Э.
— Ну, большей частью хватает просто этого, — Ширли слезла со стула, приняла грозную позу и заправски щелкнула хлыстом.
Звук был такой, что у оторопевшего патрона сжалось за ушами.
— А… а меньшей? — все-таки поинтересовался он.
— Хочешь? Могу показать.
Она вернулась за бюро, сунула под себя ногу и опять принялась стучать по клавишам.
— У тебя пятна на пузе.
Д.Э. вертел носком пижонски лакированной, в два цвета, туфли. Винные пятна, темно-красные, несвежие, с разухабистым шиком украшали его пестрый, шитый золотом жилет. «Тля представительств», — сказала Ида и без долгих разговоров обрядила обоих джентльменов в те остатки роскоши, которые удалось добыть с риском попасть под расстрел.
Искатель приклю… да нет уж, будем правдивы: новоявленный сутенер стряхнул пепел в ночной горшок. Горшок стоял тут же, возле дивана, специально для этих целей.
— Ты бы пепельницу взял! — Ширли выдернула лист из машинки.
Д.Э. надвинул цилиндр на лоб, так, что из-под него виднелась только дымящаяся сигаретка, и скучным бюрократическим тоном продолжал:
— «Лорелея Флоренсия д’Альварес». Точка. «Мисс Божественный Бюст на конкурсе красоты в Сан-Диего». Точка. Год не ставь.
— Козебродски заканчивает карточки для альбома, — через пролом пробрался Дюк и отряхнул новый костюм.
Тоже весьма далекий от того, что принято считать хорошим вкусом.
— А ты уверен, что это так уж нужно? А если заметут?
— На представительстве, — отрезал Джейк, — экономить нельзя. Без альбома мы дешевка.
— Ну, а если все-таки облава?
Джейк перебросил сигаретку в другой угол рта.
— Если облава, — сказал он, — у нас и без всякого альбома никаких шансов прикинуться массажным салоном или мюзик-холлом. Лучше уж альбомом завлечь. Всегда лучше договориться.
Дюк прикурил и бросил в горшок спичку.
— Умный, да?
— Это я умная, — сказала Ширли. — Мадам всегда так делала.
— Компаньон! — Д.Э. всплеснул руками. — Да у вас усы!
— Два часа закручивал, — скромно отмахнулся М.Р. — Не завидуйте. У вас зато глаза молодого головореза. Мне до таких еще работать и работать.
— Конечно, — подтвердила Ширли. — Наглые зенки!
— Бесстыжие зенки! — подтвердил Дюк.
— Кого нам не хватает? — быстро спохватился Джейк.
— А кто еще должен быть? — удивился Дюк. — Счетоводом ты, вон, Ширли приспособил.
