Повесив трубку, я подошла к зеркалу, кинула взгляд на себя и, презрительно сложив губы в трубочку, сказала «Ф-фу», что в данной ситуации могло означать лишь одно: «А ты сегодня плохо выглядишь, Таня. Необходимо принять соответствующие меры».
Я подошла к окну, кинула взгляд на наружный термометр. Немудрено сегодня и хорошо отдохнувшему человеку захандрить, а не то что не спавшему почти всю ночь. Ноль градусов после вчерашних минус двадцати четырех с ветром — хорошая проверка человечеству на стойкость к инфарктам.
Но разминка, контрастный душ и косметика исправили положение. Цвет моего лица заметно улучшился. Поэтому при очередной консультации с зеркалом я, удовлетворенно кивнув головой, произнесла «М-м-м!» с повышением интонации, что на языке Эллочки-людоедочки обозначало бы: «Уже гораздо лучше, остается привести в порядок мозги, уставшие от бессонной ночи».
И тут, пожалуй, одного кофе будет недостаточно. Тогда я решила прибегнуть к мерам, которые в общем-то не пользуются у меня популярностью. Я с отвращением проглотила таблетку пиркофена, запив ее «Мириндой».
Не верьте, дорогой читатель, что «Упса» и иже с ними, не сходящие с экранов телевизоров, — панацея от всех болезней. Лично для меня они что мертвому припарки. А вот пиркофен по совершенно непонятным причинам превращает меня в вечный двигатель.
Во всяком случае, часов двадцать я смогу трудиться как заведенная. И именно такими качествами мне надо обладать сегодня.
Позавтракав яичницей и запив ее свежеприготовленным апельсиновым соком, я приступила к работе. Сначала мне необходимо было вернуть свою машину и при этом не шибко лопухнуться, учитывая совет бывалого Василия. Поэтому в разговоре с представителем автосервиса по телефону я сразу взяла инициативу в свои руки, не давая ему ни малейшего шанса обнаружить мою некомпетентность в авторемонтных делах.
— Я полагаю, особых проблем с моим автомобилем не было. Вся беда лишь в том, чем заправили бензобак, не так ли?
— Да… ну… — в трубке замялись, настороженно замолчали.
— Вам, наверное, пришлось промыть сетку бензобака и заменить конденсат на бензин? Это я вам, разумеется, оплачу. И еще. Я оставила в вашей организации доверенность на двадцать восьмое декабря на управление автомобилем. За доставку, разумеется, отдельная плата.
И если сказанное прежде весьма огорчило моего собеседника, то последнее предложение, похоже, поправило его пошатнувшееся настроение.
— С огромным удовольствием, Татьяна Александровна.
— Адрес в квитанции есть. Жду. — И положила трубку, победно улыбнувшись, довольная собой и заботливым Васей.
И пока я жду машину, надо погадать. Тем более в преддверии столь насыщенного дня. Мой главный вопрос: «Повезет ли мне сегодня?» И хоть вчера я грозила забросить вас, косточки, все же любопытство берет верх над тем ужасом, который вы сумели во мне поселить.
Итак, 50 + 20 + 27 — «Грядущие трудности, но вы сумеете овладеть ситуацией».
Это вполне нормально. Какая же работа без трудностей, какой успех без их преодоления?
— Ну, коллеги, сегодня в общих чертах я с вами согласна. Надеюсь на такое же тесное сотрудничество и в дальнейшем. Очень на вас уповаю. И беру вас с собой, так как в берлогу не вернусь, наверное, до позднего вечера.
Я сложила кости в мешочек, сунула в сумочку, размышляя, что еще мне нынче понадобится.
Ручка и бумага, это точно. Еще кассета. А вот видеокамера, подслушивающие устройства в расследовании, состоящем сплошь из рутинных дел, будут явно лишними. Свой газовый пистолет, на который у меня есть разрешение, прихватила просто так, на всякий случай. Пора вылезать из халата и облачаться в «доспехи» — джинсы и свитер.
Когда в дверь позвонили, мне оставалось лишь надеть шубу.
Открываю.
— Иванова Татьяна Александровна?
— Собственной персоной. А вы, вероятно, из заведения, где спасали моего боевого коня от отравления? — улыбнулась я.
Молодой парнишка, явно не обремененный обилием извилин, смутился, не очень-то разобрав мой «английский юмор».
— Я из автосервиса. Машину вашу пригнал. Вот квитанция. Распишитесь.
— Сейчас выйдем, проверим, все ли в порядке, и я расплачусь с вами и распишусь в вашем талмуде.
Я осталась довольна состоянием машины, а юноша — моей щедростью. Наш деловой контакт успешно завершился, и я, осторожно ведя машину по расслюнявившейся от перепада температур дороге, начала сближение с грядущими трудностями и яркими впечатлениями. Первым по плану было посещение судмедэкспертизы.
Здание судмедэкспертизы находилось в одном из центральных районов и ничем не выделялось среди других, являвшихся больничными корпусами. И тем не менее от него почему-то исходили флюиды, угнетающе действующие на мое великолепно развитое шестое чувство. Я припарковала машину неподалеку от входа, благо запрещающих дорожных знаков поблизости не было.
Подошла к двери, толкнула — закрыто. На косяке двери — кнопка звонка. Надо придумать, что плести, какую легенду. Решила действовать по обстоятельствам, а в случае неудачи попробовать воспользоваться своими давно просроченными корочками сотрудника милиции.
Позвонила. Открыл молодой симпатичный парень, которого, вероятно, я оторвала от вкусного завтрака, о чем говорили его двигающиеся челюсти и запах копченой колбасы, исходивший от него.
Парень молча оценивающе окинул меня взглядом с головы до ног.
— Привет! — как можно лучезарнее улыбнулась я.
— Привет. Отрабатывать, что ли?
Я мучительно искала ответ на его вопрос, но он сам меня выручил, решив, что я не расслышала.
— Занятия по судебной медицине, что ли, отрабатывать?
Я очень обрадовалась такому повороту событий, интенсивно закивала.
— Да-да, занятия.
— Че-то я тебя не помню. Ты с какого курса?
— С пятого, — мигом сориентировавшись в обстановке, соврала я.
— А фамилия?
— Иванова, — на сей раз я сказала правду, ибо была абсолютно уверена, что на любом курсе хоть одна Иванова, но отыщется. И добавила: — Я недавно из академического вернулась.
— Да? Ну ладно, иди. Только ту классную бабульку, с которой все наши работать любили, вчера увезли. Там только «жирный» остался.
— Жаль, — со знанием дела проговорила я, на самом деле плохо понимая, почему бабулька лучше «жирного», и твердым, уверенным шагом, как к себе домой, прошла в коридор, освещенный лампами дневного света.
Главное — держаться уверенно, со знанием дела. Меня приняли за свою, и если я поведу себя естественно, то последнее свидание с Николаем Андреевичем пройдет гладко, без эксцессов.
Надписи на дверях в коридоре сообщали мне, что за ними находятся не те помещения, которые я ищу.
Уверенно подхожу к лестнице, подымаюсь на второй этаж. А вот и то, что мне надо. Вхожу в покойницкую и с трудом сдерживаю рвотный рефлекс. Запах формалина в сочетании со специфическим запахом трупов, как сказали Ильф и Петров, очень не понравился бы беременным женщинам.
Кафельная белизна стен как бы усиливала запах смерти, витавший в помещении. Бетонный пол. Оцинкованные столы с вделанными в них раковинами для оттока крови — все, конечно, ярко впечатляло. И вокруг трупы, трупы. Справа на столе лежал, наверное, тот самый «жирный», о котором мне сказал при входе мой якобы коллега. И я, кажется, поняла, чем он так не нравился студентам. Это был труп довольно тучного мужчины, испытавший на себе не один десяток прикосновений скальпеля. И, выражаясь языком дилетанта, добавлю, что «срок хранения» его в открытом виде, похоже, давно истек, так как именно с этой стороны исходил сладковатый душок. Сморщившись и машинально заткнув нос платочком, прохожу в глубь помещения и в противоположном углу вижу вновь поступившего «клиента». Пока что он в том виде, в каком его нашли, одетый в серую шубу, черные брюки.
Подхожу поближе и едва не лишаюсь чувств.
— Боже мой!
От того, что я увидела, у меня просто мандибула (это совсем не то, что вы могли бы подумать, это извращенцы медики таким латинским словом нижнюю челюсть называют) по коленкам хрястнула. На оцинкованном столе передо мной лежал труп Калинина.
Я не буду утомлять вас, дорогой читатель, женскими охами и вздохами, а просто опишу все так, как это выглядело бы в официальном протоколе осмотра.
«Труп лежит на спине. Голова повернута влево, обе руки согнуты в локтевом суставе. Правая нога вытянута, левая полусогнута в коленном суставе и ротирована кнаружи. На трупе серая шуба, под которой коричневый вязаный джемпер. Под джемпером рубашка фланелевая в белую и зеленую клетку. Брюки черные, ремень из коричневого кожзаменителя. Черные полусапожки с надписью „Adidas“. Труп мужчины удовлетворительного питания, около сорока лет, рост сто девяносто — сто девяносто три сантиметра, масса сто — сто два килограмма. Труп на ощупь холодный. Брюки грязные, залитые кровью, разорваны по среднему шву. Пуговиц на гульфике нет.
