— А вот она идет. Давай спросим, — предложил Вин.
— О чем? — спросила Синди, подходя к креслам. — В чем дело, папа? На тебе лица нет.
— Он задумал похитить кинозвезду, — тихо сказал Джо. — Похоже, он рехнулся. Я сказал, что ты не станешь с этим связываться.
Синди быстро взглянула на Пинпа.
Похитить? Ох, Вин!
Ну и что? — Пинпа привольно раскинулся в кресле и вытянул длинные ноги. — Мы не сделаем ему ничего плохого. Он набит деньгами. Мы только подержим его здесь под замком, пока он не выложит нам пятьдесят кусков. Ничего особенного. Когда получим деньжат, двинем все втроем подальше отсюда. Там мы с тобой поженимся и осядем в спокойном местечке года на три. Что скажешь, детка? Ты идешь со мной?
Синди посмотрела на Вина, потом на отца и снова на Вина.
— Ты, наверное, спятил, Вин, — сказала она. — Нет, я не согласна.
— Ничего я не спятил, — возразил Вин. Он старался сдержать раздражение. — Ты говорила, что у этого малого полно денег. Что для него пятьдесят кусков? Он заплатит. Это же проще простого. Только представь — пятьдесят тысяч на троих!
Синди колебалась. Если бы Эллиот не выпроводил ее так бесцеремонно, она отказалась бы, не раздумывая, но теперь… Девушка подумала, что значили бы для них эти деньги.
— А если он не заплатит?
Джо окаменел.
— Синди, послушай меня…
Но дочь его не слушала.
— Ты хочешь выйти за меня, так? — сурово спросил Пинпа. — Хочешь пожить весело? Нам подворачивается возможность провернуть крупное дело, так что, давай, Синди, соглашайся.
Синди давно осточертела серая жизнь, которую обеспечивали их сиротские заработки. Она никогда не жаловалась, но после встречи с Пинпа прежнее прозябание сделалось для нее непереносимым. Она снова подумала, что могли бы дать им эти деньги, и решилась.
— Хорошо, Вин, я тебе помогу.
Вин взглянул на Джо.
— Похоже, большинство «за», старик. Ты хочешь остаться с нами или будешь отделяться?
Джо взял Синди за руку.
— Послушай, девочка, это очень опасно. Нам могут дать пожизненное или даже газовую камеру. Ты не пойдешь на это, детка.
— Пятьдесят кусков, — вкрадчиво произнес Пинпа. — И больше не придется шарить по карманам и рисковать в магазинах. Уютный домик и я. Хотя, как хочешь, Синди, я проверну это дело и один. Смотри сама.
— Я же сказала, что согласна, Вин, — Синди казалась совершенно спокойной.
Пинпа повернулся к Джо.
— Ты передумал? Если нет, мы прощаемся.
— Ты и вправду думаешь, что дело выгорит? — словно рыбешка, выброшенная на берег, трепыхнулся старик.
— Может, ты считаешь меня психом? Конечно, выгорит.
Джо колебался. Он смотрел в горящее решимостью лицо дочери и понимал, что, если не хочет потерять ее, должен соглашаться.
— Ладно, Вин, — вздохнул он. — Тогда и я с вами.
— На следующее утро, — с воодушевлением продолжал Барни, — Эллиот, сидя на террасе, с нетерпением ждал, пока Луис закончит опись его имущества. Наконец тот вышел на террасу, и Дон, сдерживая нетерпение, предложил ему выпить.
— Ни в коем случае. Благодарю, никакого спиртного, никакого крахмала. Если я хоть на минуту дам себе поблажку, мне не сохранить фигуру. — Луис пожирал глазами Эллиота. — А вот вы в прекрасной форме, голубчик.
Эллиот, одетый лишь в брюки, носки и сандалии, пожал великолепными плечами. Он терпеть не мог носки, но иначе блеск металлического протеза портил ему настроение.
— Не жалуюсь. Присядьте. — Выдержав паузу, он продолжал: — Ну и каков же ваш приговор?
— У вас есть очень недурные вещицы, мистер Эллиот. — Луис уселся поудобней. — Они несколько специфичны, но весьма, весьма недурны.
— Я знаю, что у меня есть, — раздраженно перебил его Дон. — Мне нужно знать, сколько это стоит.
— Конечно! — Луис всплеснул руками. — Я не могу назвать определенную цифру. Понимаете, мне нужно проконсультироваться с Клодом. Но я бы сказал — около семидесяти пяти тысяч.
Эллиот покраснел. Он не ожидал от Луиса щедрости, но это уже был просто грабеж среди бела дня.
— Вы смеетесь? — сдерживая ярость, процедил он. — Это меньше четверти того, что я сам уплатил.
Луис погрустнел.
— Это звучит ужасно, мистер Эллиот, но сейчас спрос упал. Если бы вы могли подождать… — Он пожевал губу, делая вид, что раздумывает. — Клод может согласиться принять нефрит и Шагала на комиссионных условиях и выставить их в магазине. Так вы, вероятно, получите лучшую цену, но это потребует времени.
— Насколько лучшую?
— Этого я не могу сказать. Цену должен определить Клод.
— Сколько времени мне придется ждать?
Луис покачал головой. Казалось, он готов был разрыдаться.
— На это, мистер Эллиот, может понадобиться два или три года. Видите ли, нефрит… Но я уверен, что он снова войдет в моду и цены повысятся. Однако не раньше, чем через два года. Может быть, даже через три.
Эллиот ударил кулаком по колену.
— Я не могу так долго ждать. Скажите Клоду, что он может забирать нефрит и Шагала, но деньги мне нужны немедленно, и пусть дает приличную цену, а не паршивые семьдесят пять тысяч!
Луис принялся рассматривать свои наманикюренные ногти.
— Разумеется, я поговорю с ним. Клод говорил мне, что вам срочно нужны наличные, мистер Эллиот. Все это исключительно между нами. Мы готовы сделать вам интересное предложение. Сумма немалая — что-то около двухсот тысяч и плюс семьдесят пять тысяч за ваши вещи. Все это составит кругленькую сумму, жить с которой станет веселей.
Эллиот уставился на него.
— Двести тысяч? — Он выпрямился в кресле. — Что же это за интересное предложение?
— Вы друг мистера Ларримора. Филателиста.
Эллиот сузил глаза.
— Это предложение имеет отношение к Ларримору?
Луис взглянул на Дона и сразу отвел глаза.
— Правильно.
— Мы с Клодом уже говорили о Ларриморе. Я просил его оставить надежду.
— У Клода появились новые замыслы, — сказал Луис. Он был похож на человека, который нащупывает путь по тонкому льду. — Теперь он готов предложить двести тысяч за посредничество.
Эллиот с силой втянул в себя воздух. Он подумал, как нужны ему сейчас деньги.
— За мое посредничество? Слушайте, Луис, перестаньте крутить, словно какой-нибудь чертов политикан, и объясните, куда вы клоните?
— У мистера Ларримора есть необычные марки, — объяснил Луис и снова принялся рассматривать ногти. — А у Клода есть клиент, который хотел бы их купить. Мы уже писали мистеру Ларримору, предлагали ему продать марки, но он игнорировал наши письма. Если вы сумеете достать для нас эти марки, Клод заплатит вам комиссионные в размере двухсот тысяч.
— Господи! Да сколько же они стоят?!
— Для вас или для меня — очень мало, но для настоящего филателиста их ценность весьма значительна.
— Сколько?
— Вряд ли нам нужно углубляться в этот вопрос, — Луис хитренько улыбнулся Эллиоту. — Главное в том, что они для вас будут стоить двести тысяч, если, конечно, вы сможете их достать.
Эллиот откинулся на спинку кресла. Перед ним как будто открывался выход из положения, но сумеет ли он убедить Ларримора продать марки?
— Если я буду говорить с Ларримором, мне нужно знать цену. Я должен назвать сумму, которую готов заплатить ваш клиент. Как иначе я смогу убедить его продать марки?
Луис причесывал пальцами свои крашеные волосы.
— Думаю, вы ничего не добьетесь от Ларримора, какую бы сумму ни предложили. Он не хочет продавать марки. Нет, эти переговоры не приведут ни к чему хорошему.
Эллиот нахмурился.
— Интересно, куда вы клоните?
Луис не отрывал взгляда от ногтей.
— Нам кажется, что, раз вы дружите с мистером Ларримором и имеете доступ в его дом, для вас не будет слишком сложным найти способ завладеть марками. В этом случае мы немедленно заплатим вам двести тысяч наличными. — Луис встал под изумленным взглядом Дона. — Разумеется, вам не будут задавать никаких лишних вопросов.
С минуту Эллиот сидел молча, а потом спросил металлическим тоном:
— Вы предлагаете мне украсть эти марки для Клода?
Луис, избегая смотреть на собеседника, взмахнул руками.
— Мы ничего не предлагаем. У вас есть возможность достать марки. Как вы их достанете, нас не интересует — мы примем их, ни о чем не спрашивая, и заплатим наличными.
Эллиот встал, и Луис понял, что пересолил.
— Убирайтесь!
Луис отступил на несколько шагов.
— Скажите Клоду, что я не имею дела с жульем. Я сам найду покупателя на нефрит. Передайте ему, что мы больше не знакомы.
Луис смиренно слушал.
— Я предупреждал его, что вы не согласитесь, но Клод — законченный оптимист. Не будем обижаться друг на друга, мистер Эллиот. Разумеется, предложение остается в силе. Может быть, вы еще передумаете.
