— Кто ты? Или что?
— Я – резидент этих комнат.
— То есть ты живешь здесь, — постепенно начинаю ориентироваться и теперь использую полицейскую методику допроса (позаимствовал у лейтенанта Моллины). — Как так случилось, что я ничего о тебе не слышал?
— Ты слышал меня, — ответило оно с высокомерной ухмылкой.
Я сузил глаза до щелочек – два зеленых острейших лезвия.
— Значит, ты несешь ответственность за шум, который я слышу двумя этажами ниже в квартире мисс Темпл Барр. Причем постоянно.
— У тебя хорошие… уши, — говорит оно уступчиво. И в этот момент я начинаю считать, что это больше «она», чем «он». «Он» попытался бы сейчас же надрать мне эти самые уши, зная мое невыгодное положение. А «она» стала бы дефилировать туда-сюда и оскорбительно тереться.
— Что ты за создание?
— Ты имеешь в виду мой род или по природе?
— Это одно и то же.
— Только для нелюбопытных.
— Послушайте, леди, во мне не меньше любопытства, чем в любом другом. Так и будешь строить из себя сфинкса или как?
В ответ последовало светло-голубое моргание, медленное, как затвор на дорогой камере. Мне кажется, я даже слышал механический щелчок, когда они заскользили, а потом опять стали неподвижны: жемчужно-голубые глаза зафиксировали мое изображение.
— Я бирманская кошка, — сказала она так, будто с того времени трансформировалась во что-то еще.
— Бирманская, — повторил я заворожено. Мне доводилось слышать о бурманской кошке, это одна из восточных пород. Но что еще за бирманская? Я никогда не признаюсь в невежестве. Куда лучше сыграть в молчанку и получить информацию бесплатно.
В скудном темно-красном свете лежащего на полу торшера я принялся ее изучать. Лампы бросали темно-зеленые и желтоватые тени на ее бледную шерсть. Это была довольно крупная кошка. Пока не знаю, как она меня шлепнула, не тронув ни единым пальцем, но очевидно у нее широкие кости и широкая голова, такая же круглая, как и наводящие ужас глаза. Странно думать об этом, но она напомнила мне лейтенанта Моллину. Даже усы были большими. Не у лейтенанта Моллины, конечно, а у этой особы – Кармы.
У нее было длинное массивное тело, здоровые лапы с крепкими когтями, прячущимися в мягких белых «перчатках». Остальной окрас был кремово-золотистым, отливающим на свету серебром, однако ее уши, пушистый хвост и морда (которую я сначала даже принял за маску) были чернее ночи. И маска ее была ужасна. Но эти глаза, большие, светлые, по-волчьи голубые, надо было видеть! Я решил: в том, чтобы быть поверженным такой махиной, нет ничего унизительного.
— Послушай, — сказал я извиняющимся тоном, при этом облизывая свои собственные лапы, — я не знал, что ты здесь – законная жительница. Прости, если нарушил расстановку твоей мебели. Я поставлю все на место.
— Не беспокойся, — ответила она, несмотря на то, что я уныло косился в сторону дивана, размышляя, как мне придется поднапрячься.
Но диван уже был на месте! Я перевел взгляд на Карму: она сидела там, ее вздыбленная шерсть медленно опускалась. Без своего воинственного ореола Карма не выглядела так свирепо, хотя все еще казалась мне очень загадочной особой.
— Полагаю, ты сделала это так же, как когда подбросила меня вверх?
— Вещи не всегда такие, как кажутся, особенно когда примитивный мозг включает животные инстинкты.
— Ты считаешь меня глупым?
— Скорее… примитивным, — Карма расчесала длинные, похожие на тонкую паутину, волосы над своим правым глазом и грустно продолжила: – Приходится проживать много жизней, Полуночник Луи, прежде чем попадешь на более высокий уровень самосознания.
— Я бы лучше попал на более высокий уровень полки, где всегда хранят все самое лучшее.
Карма затрясла головой, словно смахивая надоедливую блоху с левого уха:
— Жизнь и смерть есть нечто большее, чем обретение мирских удовольствий и физического благосостояния.
— Мирских удовольствий и физического благосостояния для меня будет достаточно. Ничего более не требую.
— Пока, — сказала она туманно.
— Я пойду, — решительно выдал я, поднимаясь со своей обычной грацией и достоинством.
— Ты можешь идти, но от судьбы тебе не убежать. Осталось не так много жизней, Луи, а твоя душа все еще недостаточно подготовлена для трансформации в более совершенную форму. Будь осторожен.
— Я итак в самой что ни на есть совершенной форме! И я вовсе не беспокоюсь по поводу трансформации, так как меняться не собираюсь. Что до повышения уровня самосознания, единственное правильное, что я слышал о повышении, говорилось о зарплате.
— Я вижу смерть, — тихо сказала Карма, видимо изображая Темную Владычицу.
— С… свою?
— Грядет много несчастий. Скоро явится смерть, и начнет собирать свой страшный урожай. Она уже нависла над тобой и теми, кто рядом.
— Ничего нового, — ответил я как можно развязнее. После того, как меня огрели торшером, мне уже ничего не страшно. — Опасность – мое второе имя.
Голубые глаза расширились. Я сглотнул, заглядывая в них, как, должно быть, делает мисс Электра Ларк со своими кристальными шарами. Глаза Кармы были еще бездоннее, чем пивные бочки в барах Лас-Вегаса, и такими приторно-сладкими и манящими, как остров Кюрасао, не иначе.
— Я вижу смерть. И тебя, Полуночник Луи. Скоро наступит время господства Весов. Берегись их! Я вижу, что наши собратья в большой опасности.
— Весы? — переспросил я, не моргая. — Я не верю в гороскопы. Кроме того, сам я – Рыбы. И сколько кошек могут быть в опасности?
— Много, — услышал я ее дрожащий голос.
Вечная проблема этих чистокровных пород: слишком нервозны, особенно, что касается отшельников. Даже Божественная Иветта была немного… пугливой. А все из-за того, что ее частенько сажали в розовую холщовую сумку-переноску. Я понимаю, что определенный оттенок розового действует успокаивающе на человеческую психику, но не уверен, что тот же цвет может как-то повлиять на кошек, разве только превратить их в дальтоников.
Я зевнул и опять спросил:
— Сколько?
Если уж мне приходится выслушивать ужасные предсказания, я должен знать точное количество трупов.
— Дюжины, — ответила Карма слабым голосом.
— Дюжины, да? Столько обычно живет в питомнике. Карма снова вздрогнула. Может, кондиционер слишком
сильно работает, но лично я не чувствую потребности дрожать как осиновый лист.
— Не зацикливайся на этом, — предупредила меня Карма обреченно. — Почему, ты считаешь, мне приходится скрываться в тишине и мраке? Чтобы как-то справиться с болью, которая исходит из Места Порока. Ежедневно оно излучает скорбь, которая диссанирует с моей чувствительностью к особенной жестокости и преступлениям против таких существ, как мы. Поэтому я и говорю тебе, что скоро наступит хаос, который истребит наш род. Абсолютная катастрофа.
— Ты говоришь, дюжинам котов угрожает смерть, но не в питомнике?
— Возможно… сотням или больше.
— Но где еще можно найти живые кошачьи мишени для уничтожения, если не в клетках питомника? Нас ждет множество смертей? — размышляю я вслух, невольно подбирая рифму, прямо как мой приятель – букмекер Нострадамус.
— Выяснить это – твоя работа, — проурчала мягко Карма. — Я всего лишь передаю сообщение.
Потом я сказал ей, что не понимаю, почему должен верить хоть единому слову из ее трогательного рассказа, и поинтересовался:
— Кто сделал тебя духовным лидером?
Карма вздохнула и уселась на задние лапы, подобрав под себя передние так, что теперь они напоминали свитки рисовой бумаги.
— Я родилась бирманской, — объявила она, наконец.
— Это я уже слышал.
Последовал еще один вздох. Несомненно, она выражала свое раздражение относительно моего невежества, или – что, скорее всего – моей неспособностью впечатлится ее родословной.
— Мы – священные кошки.
— Как мой приятель Моисей из еврейского дома?
— Из более восточного «дома», — пояснила Карма с обычным пренебрежением. — Мы священные коты Бирмы и компаньоны священников храма Лао-Цун, которые поклоняются золотой богине с голубыми глазами. Ее зовут Цун Кян Ксе.
— Давно? — не мог не спросить я вкрадчиво. Все эти иностранные словечки звучат, как китайское меню.
— Время это сон за закрытыми окнами древнего дома, — ответила Карма презрительно и нараспев.
Но что данная фраза означала, я понятия не имел. Может, это одно из выразительных восточных стихотворений, что называются хокку и не имеет абсолютно никакого смысла.
Карма продолжала петь:
— Однажды, — предположительно в далекой-далекой стране в давние-давние времена, подумал я, — злые люди напали на храм и убили главного священника, который медитировал перед статуей золотой богини с голубыми глазами. — Белоснежный кот священника, которого звали Синх, положил лапы на тело своего мертвого господина. Повинуясь его взгляду, монахи смогли одолеть своих противников.
