…Рафаэль оказался похож на фотографию. Странно, не правда ли? Был худощав и ломок. С неприятными, плавными движениями. С томным взором. Голоском молоденького евнуха.
Встреча наша происходила в личных апартаментах атташе. Огромная медная люстра, такие можно видеть в нашей подземке, мебель периода французского то ли ренессанса, то ли упадка, живописное полотно, изображающее историческое покорение Кортесом диких гор Мексики. Полотно убеждало, что покорение было трудным, как наши родные реформы. Во всяком случае, лошади были как живые. С грустными, косящими, человеческими глазами.
Что интересно, все присутствующие говорили на русском языке. Даже атташе дон Фредерико. Но понимали друг друга плохо. Поначалу. Будто говорили на разных наречиях.
Юноша был затравлен, как лошадь на горном переходе под Кортесом. Считал, что мы прибыли с одной целью — отправить его к отчиму. В наручниках.
Я оскорбился — какие, к такой-то матери, наручники? И для убедительности своих слов вывернул карманы и куртку. К несчастью, под ней оказался мой «стечкин». Про который я забыл. (Шутка.) Шпалка[222] потрясла нервного мальца больше, чем предполагаемые браслеты. Он забился в истерике, как девица в осемнадцать лет при виде жениховского банана во брачную ночку.
Мы прекратили беседу. С впечатлительным юношей. С ним принялась сюсюкаться Полина. Мне предоставилась возможность пообщаться с атташе. Из его слов я понял, что Рафаэль испытал психологическую травму, связанную с нелепой гибелью отца — Хосе-Родригеса, сына дона Фредерико. А что случилось? Фашисты замучили антифашиста в казематах? Нет, был традиционный осенний праздник, когда на улицы Мадрида выпускают стадо разъяренных быков. Ааа, понимаю-понимаю, народные игры, как у нас масленица. Si-si; так вот, праздничная публика, в основном настоящие мужчины, бежит перед этим стадом, уворачиваясь от кинжальных рогов животных, которых неделю не поили, не кормили и ширяли в ребра острыми предметами. Для пущей ярости.
Хосе-Родригесу не повезло. Он поскользнулся на апельсиновой корке, и неудачно. Бычий рог пропорол живот несчастному; мало того, кишки, говорят, зацепившись за рога обезумевшего бегущего зверя, разматывались целый квартал… Ужасная и вместе с тем прекрасная смерть. Смерть настоящего мужчины. М-да, отвечал я, это не наша масленица. С блинами и кулачными боями. Si-si, так вот, мальчик очень трудно и болезненно перенес весть о гибели отца. Он так мечтал поехать в Гранаду, где уже был однажды. Со своими школьными друзьями. Si-si, кивнул я, и что же теперь? Теперь вот дед нашел внука, и сегодня в полночь они улетают в Мехико, город контрастов. Если, конечно, ничего не произойдет плохого. Потому что гарантий в этой стране, где любят масленицу с военными парадами, танками и демонстрациями, нет никаких. Даже для дипломатических лиц.
Полина, как медсестричка в доме печали, сделала мне знак — мальчик в состоянии продолжить беседу. Как я был неправ: без нее, Полины, в этих стенах уже давно шла бы перестрелка. Танковыми гаубицами.
Я, мысленно перекрестившись, снова начал беседу с юношей, по которому потоптался испанский бык. Жестокое мнение о нем, голубке в обмороке, но нельзя же жить только своими сублимированными чувствами и переживаниями, похожими на кишечную слизь.
— Я вас слушаю, — сказал мне он, принц гранадский.
— А я тебя, — проговорил я. — Меня интересуют только документы и видеокассета… Где они? У кого?
— Я этого вам не скажу. Сейчас, по крайней мере.
— Почему?
— Это моя гарантия.
— Тьфу ты, — не выдержал я. — Какие там, к черту, гарантии!
— Саша, — взяла меня за руку Полина.
— Ну хорошо, — сказал я. — Я тебе помогу. Документы у младшенькой из семейства Лариных, так?..
— Так, — с трудом выдавил из себя мой собеседник.
— Старшенькая Татьяна, младшенькая… Кто?
На этот вопрос Рафаэль вдруг заулыбался, как идиот, и промямлил:
— Вы наверняка Пушкина никогда не читали? — и… брыкнулся в обморок.
Я хотел застрелиться, да решил-таки подождать. Интересно же, чем эта испанско-российская story закончится.
Тем более появился Никитин в сопровождении ацтека-секьюрити с нездоровым цветом лица. У последнего. Будто он объелся «чили». Никитушка же был доволен. Причину радости я понял тут же, когда подошел к зашторенному окну. Напротив посольских ворот притаилась знакомая нам «волга». В её салоне я насчитал уже четырех служак. Было такое впечатление, что они там размножаются. Путем служебного рвения.
Этого следовало ожидать. Я не про размножение. А про то, что военные спецслужбы готовы заниматься чем угодно, только не ловить агентов недружественных нам стран, которые, быть может, в эти минуты снимают на видеопленку объект стратегического назначения в Тушине.
— Ну чего, долбанем? — радостно спросил Никитин, соскучившийся по эффектно-эффективной работе.
— Чем? — скорее машинально спросил я.
— Чем-чем? «Мухой» можно.
Я посмотрел на товарища, рвущегося в бой, и послал его туда, где ему уже давно следует находиться. Вместе с гранатометом «Муха». Хотя по мне нужно поступать именно так. Жахнул — и никаких проблем. Удобно, сердито, дешево. К сожалению, в нашей истории это не решение вопроса.
Дон Фредерико обратил внимание на мои сомнения у окна. Я объяснил ему ситуацию. В общих чертах. Чтобы не усугублять международный скандал. И наше положение.
Дипломат понес ахинею о своих правах, дипломатической неприкосновенности, о конвенциях и проч. Пока он ботал, как с трибуны ООН, я почему-то вспомнил о бедном Евгении, страдающем в своем клоповнике у магнитофона. А что, если эти страдания прекратить? Сделать такое доброе дело. Почему голубкам не доставить радость встречи? Перед долгой разлукой.
Когда я принимаю решение, то действую, как гранатомет «Муха». Жах — и нет проблемы. То есть через четверть часа из ворот посольства выехал представительский «мерседес», в котором находились помимо водителя дон Фредерико и ацтек-секьюрити в роли мальчика Рафаэля. По такому случаю представителю службы безопасности на самые уши натянули вязаную шапочку гранадского принца. Мы с Никитиным, послушав в джипе «музыку высших сфер» и убедившись, что наша наживка заглочена и «волга» с группой служебных ищеек стартовала вслед за автомобилем господина посла, тихонько вырулили в переулочек и отправились в гости.
План был прост, как вся наша жизнь. И поэтому все зависело от благоприятного стечения обстоятельств. И удачи.
И госпожа удача не подвела нас: бедный Евгений страдал, слушая всю ту же заунывную песенку о любви, луне, осени и тающем снеге. Дверь открыл сразу — ждал, ждал своего любимого дружка. И дождался «участковых» Пронина и Стручкова. Нельзя сказать, что обрадовался нам, но тем не менее привычно отправился на кухню. За утюжком. (Шутка.)
Узнав, что ему предстоит сыграть роль Рафаэля и роль эта может быть опасна для его здоровья, заявил, что готов на самопожертвование. Даже сесть на раскаленный утюг. Да что там утюг, на бомбу с гвоздями, только бы увидеть милую подружку.
Вот что значит любовь. Во всем многообразии поз и чувств-с.
И мы поехали. За новыми, более радостными и светлыми песнями о любви, розах, мимозах, слезах… По дороге я поинтересовался, не знает ли юноша о некоем семействе Лариных, где старшенькая Татьяна, а младшенькая… Имя неизвестно. О коих мог говорить Рафаэль. Увы, он, Евгений, не слышал из уст дружка о таком семействе. Что самое интересное, я поверил этим словам. Не знаю даже почему. Наверное, по причине своей удивительной, порой детской доверчивости.
В 22 часа 30 минут в столице заработал план «Перец чили». Придуманный мною. На отдельных участках города и его окрестностей. Каждый участник операции получил соответствующие инструкции. Полина поняла меня сразу — вот что значит молодость и скорый ум. Дон Фредерико тоже понял меня быстро вот что значит благородная старость и опыт. Влюбленные голубки, воркующие под эпохальным полотном, где смешались кони и конкистадоры, даже не пытались вникнуть в мои слова. На нет и суда нет.
Больше всех я пообщался с Никитиным и водителем дипломатического «мерседеса». От них требовалось одно — взяв на борт бедного Евгения, «таскать» грушников по людным улицам, проспектам, площадям, а затем отправиться на трассу, ведущую в Шереметьево-2. На трассу — только после моего телефонного сигнала.
— А если того… Они нас… — поинтересовался мой боевой товарищ. — В коробочку возьмут.
— В городе — не думаю. А на трассе могут.
— Ну?
— Что «ну»?
— Того?.. Стрелять?
— Только в крайнем случае.
— Не понял.
— Только по мере необходимости.
— Алекс, ты прямо скажи, могу я свои пушки?..
Я обреченно махнул рукой — можешь, однако большая просьба не шмалить из «Мухи» по Кремлевской стене, посольству USA, Большому театру и прочим достопримечательностям столицы. И мой друг ушел в глубокой задумчивости видимо, готовить гранатомет для вышеуказанных объектов.
