и солдатиков.
— Это любимые игрушки Фила в детстве, — пояснил его отец. — Я помню, вот этот паровозик, — и он взял в руки небольшой игрушечный вагон без колеса, — его зовут Томми.
Я глупо улыбнулась, не веря тому, что он ещё помнит такие мелочи.
— А это мишка Сэмми, — продолжил Шон. — Фил спал с ним до восьми лет. И потом, когда вырос, очень любил его, он рассказывал иногда ему истории, пока не вырос окончательно. Я удивлён, что он не взял его с собой. Наверное, забыл.
Я пыталась улыбаться, хотя уже чувствовала, что не могу сдерживать слёзы. Одна мысль о том, что когда-то он был маленьким и не знал всего, что произойдёт с ним, заставляла меня дрожать на месте.
— Я не помню, как звали остальных, — понурил голову Шон. — Но помню, что у каждой игрушки было своё имя.
— Неужели? — усмехнулась я. — Даже мои куклы не имели постоянного имени, а Фил знал поимённо каждого солдатика?
— Да, — Николсон закивал головой. — Он был смешным мальчиком в детстве. Совсем не такой, каким он стал сейчас.
Я смахнула слезу с щеки и выдавила из себя жалкое подобие улыбки. Мне нравилось, что Шон запомнил такие мелочи из детства моего друга. Когда Фил родился, Шону, кажется, было восемнадцать, и в таком возрасте он считал его скорее жалким бременем, но всё же, выучил имена его игрушек. Это правда было мило. И почему-то, я была уверена, что Шон совсем не выдумывает имена на ходу, он действительно помнит, кто Сэмми, а кто Томми.
— У него мало игрушек, — сказал Шон не мне, а куда-то в пустоту. — Потому что у нас было мало денег, чтобы тратить их на новые машинки. Но у Фила вдруг появился друг из нормальной семьи, который иногда пытался подарить ему новый джип или робота. Я помню, как сама миссис Батлер принесла нам в подарок вертолёт. Но Фил никогда не брал чужих вещей. Я помню, как впервые начал гордиться им. За то, что он совсем не похож на меня, он не берет чужих подачек. Я всё боялся, что он утратит это свойство со временем, но я зря думал об этом. Мой сын вырос удивительно хорошим человеком. Ты права, семья Батлеров хорошо воспитала его.
И он, улыбаясь, посмотрел на меня. Его глаза заискрились, и я поняла, что он борется с огромным чувством пустить слезу при мне.
— Кевин Батлер, — сказал он. — Я всегда был благодарен ему за то, что он показывал Филу, какими должны быть добропорядочные люди. Я уже сходил к Батлерам, там ужасно. Ты не была?
Я махнула головой. Пойти в дом Батлеров для меня стало бы концом света. Я боялась буквально каждой частички, способной напомнить мне о лучшем друге детства. И я боялась встречи с его семьёй. Боялась до истерики увидеть страдания миссис Батлер. Ещё в детстве я поняла, что ничто не сравнится с изнуряющим чувством матери, потерявшей ребёнка.
— А я был там, — ответил Шон. — В этом доме, как будто перестала существовать жизнь.
Я промолчала, что жизнь перестала существовать и во всём Тенебрисе.
— Прости, что снова затронул эту тему, — отвернулся он от меня. И тогда я поняла, что мои руки начали бешено трястись, что вызвало в нём, должно быть, панику.
Я жестом подала ему знак, что всё нормально. Я не стала объяснять, что это вполне нормальная реакция. Иногда я чувствую и вещи похуже, например, я вижу тёмные круги пред глазами, или не могу совладать с чувством равновесия и падаю на месте, а иногда просыпаюсь посреди ночи в холодном поту.
— Я пришла, чтобы сказать, — я слегка замялась, думая, а приведёт ли это к тому, о чём я нафантазировала в своей голове.
— Ты знаешь, где мой сын, — закончил фразу Шон. — Ведь так?
В его голосе звучала большая-большая надежда на то, что это действительно так.
— Да, — я кивнула.
— Так где же он? — нетерпеливо заёрзал на кресле Шон.
— Он уехал, чтобы забыть обо всём, что было здесь. Он хотел начать новую жизнь в другом городе.
Шон вдруг засмеялся, скрестив ладони в кулак и понурив головой.
— Мой глупыш, он правда думает, что смена места позволит ему стать другим человек.
В моём сердце полыхнул маленький огонёк при слове «глупыш». Никогда бы не подумала, что Фила можно будет назвать таким ласковым словом, и уж точно не подумала бы, что это сделает его отец.
— Он поехал к маме и сестре, — произнесла я.
Теперь я больше не сомневалась, что делаю что-то не так. Шон весело улыбнулся, поправив отросшую чёлку на голове.
— Это же не так далеко, — пролепетал он. — Возле Сиэтла…
— Стойте, — быстро остерегла я его. — Стоп. Не надо мне говорить, где он, хорошо?
— Почему? — удивился он.
— Лучше скажите, там хорошо?
На секунду Шон улыбнулся.
— Да, — сказал он. — Там очень хорошо. Это большой город с кучей развлечений. У Фила там есть несколько знакомых. Мать его примет, а если ей будет сложно принять такое решение, то Зои заступится за него. У него очень хорошая сестра, она обязательно заселит его у себя в комнате, если мать будет против.
Улыбка озарила моё лицо.
— Там он будет счастлив?
— Однозначно.
Мне большего и не нужно знать. Теперь я была уверена, что не зря отпустила его. Фил больше не был неизвестностью для меня, он превратился в счастливого человека, у которого есть будущее, и есть жизнь. Я правда была рада за него. Со всей искренностью я желала ему только лучшего. Я не отпускала его, я по-прежнему ждала его письма, звонка или личного появления, но это ожидание больше не было мучительным. Я, кажется, начала понимать, если он не возвращается, значит хорошо устроился на новом месте. Если не пишет, значит ему не хватает времени грустить о прошлых днях. Конечно, он будет вспоминать меня, будет до конца долгой жизни помнить Кевина, и возможно, не найдёт больше никогда такого же достойного друга на всю жизнь, как он, но он попытается начать всё сначала. И когда-нибудь, я тоже буду в другом городе, и тоже буду пытаться стать другим человеком. Это будет сложно, но у нас может всё получиться. Но пока, я его ещё помню, и жду, и буду ждать, пока последняя капля надежды не истратится в моём сердце.
— Тогда, я пойду, — улыбнулась я.
— Не хочешь ничего передать ему? — быстро протараторил Шон.
— Передайте ему, — я замялась, думая, что сказать ему: честное «я люблю тебя», грустное" я скучаю», наивное «я надеюсь, ты счастлив» — нет, любая эта фраза могла заставить его вернуться назад. —
