двигаться.
Он слышит и другие голоса. Все они кричат об одном.
– Мы опоздали, опоздали!
– Ваше преподобие! Откройте!
– Дверь подперта какой-то мебелью!..
– Ну же, навалитесь!
Уйти на дно. Погрузиться в эту темную реку. Навсегда.
Комод сдвигается внутрь комнаты. Фигура в огромном черном сюртуке, нечто вроде монаха-карлика, пытается открыть окно и выпрыгнуть наружу, но Дойл вскидывает пистолет.
Джимми резко сдергивает ткань, покрывающую голову Кэрролла и лишающую его воздуха: это рубашка Клары.
Кэрролл, кашляя и хватая ртом воздух, валится на пол. Это все еще сон? По всей вероятности, да, ведь Кэрролл видит, что Дойл целится в девочку из револьвера, и видит прекрасное лицо Клары, искаженное страхом и злостью. Ее нога, согнутая в колене и нагая, стоит на подоконнике раскрытого окна. Все остальное тело укрыто сюртуком Кэрролла. Снаружи бушует ливень.
– Мистер Икс, я не могу! – Дойл почти кричит. – Это же девочка! Я не могу!
– Я даю слово, она останется невредима. – Этот голос ни с чем не перепутаешь: это его друг, мистер Икс. Он говорит с порога, сидя на колесном стуле, за которым стоит агент Лоусон. – Если только она не ослушается моих приказов.
– А если ослушаюсь? – спрашивает Клара, как будто из простого любопытства. – Ты что, убьешь меня, малявка? Я ведь только девочка…
– Нет, я не буду тебя убивать, но доктор Дойл может прострелить тебе ногу. Ты не умрешь, но боль будет сильная, это я обещаю. И ты станешь негодной для театра.
– Что тебе от меня надо? – спрашивает Клара. Она все так же красива, но в голосе ее звучит угроза.
– Что ты сделала с преподобным?
– Это был простенький театр, чтобы он сам себя задушил. Скоро пройдет.
– Делайте что угодно, но я отказываюсь в нее стрелять, – говорит Дойл.
– Доктор Дойл, не опускайте пистолет, – просит мистер Икс. – Это девочка, но она очень опасна.
– Я не могу, – отказывается Дойл. – Не могу!
– Ну вот, мозгляк, ты сам все слышал, – ухмыляется Клара и снова поворачивается к открытому окну.
– Зато я могу. – Девочка останавливается. Салливан забирает пистолет из рук Дойла. – Ты человек театра, как и я. А среди нас не бывает детей и взрослых: мы все лжецы. – И Салливан опускает ствол, целясь Кларе в ногу. – Решай сама.
Я не назову это воскрешением, потому что это не было столь значительно.
Я не назову это пробуждением, потому что это было чуть более значительно.
Назовем это так: мне стало лучше после потери сознания. И первое, что я увидела, – это были мои подруги. Все как одна рады-радехоньки.
– Ах Энни… ну наконец!.. – Сьюзи очень крепко меня обняла. – Ты вот!.. Там!.. Ты видела?..
После всего, что случилось в подвале, меня отнесли в мою комнату, чтобы я отдохнула. Так я и поступила. Я впала в глубочайший сон, несомненно усиленный воздействием наркотика, а когда я открыла глаза, передо мной были Сьюзи, Джейн и Нелли. На шее у меня до сих пор висела та липкая штуковина; когда все кончилось, я не имела ни времени, ни желания себя осматривать. Но теперь все было по-другому. Я позволила девушкам отвести меня в ванную, и там было зеркало в человеческий рост.
Я уже трогала это руками, но все равно отшатнулась. Согласитесь, у меня были веские причины: не каждый день вы смотрите в зеркало и видите свое горло, разрезанное от уха до уха, и выпавшую трахею, висящую, как переваренная спаржа. Я оценила мастерство исполнения: шея у меня очень тонкая, а приклеенный материал, изображая надрез, не добавлял ей в толщине. Кропотливая работа, сродни масляной живописи.
Помню, как Сьюзи, обнимая меня, щебетала:
– Энни, у тебя восхитительно… получилось!
– Что у меня получилось восхитительно? – переспросила я.
– Играть мертвую, – объяснила Джейн. – Это был твой первый раз? Мы все поверили!
– Что ты чувствуешь, когда ты актриса? – с уважением спросила Нелли.
– Я вовсе не играла мертвую, – возразила я. – Меня чем-то усыпили… и проделали со мной все это.
– Ах, наверно, поэтому… у тебя так хорошо получилось, – размышляла Сьюзи.
– Раз ты была спящей, а не мертвой, значит ты играла мертвую, – заключила Нелли.
Я не знала, что на это ответить. Я знала только, что снова нахожусь среди подруг, что, обнимая Сьюзи, я слегка перемазала ее липкой массой со своей шеи и что, хотя некоторые вещи остались реальными внутри и снаружи того колодца, куда мы все угодили (Мэри Брэддок действительно мертва; покойся с миром, Мэри, где бы ты ни находилась), другие вещи – например, моя собственная смерть – были всего лишь трюками.
Мои товарки дружно помогли мне избавиться от шейного украшения: художник обещал, что это легко снимается и не может быть использовано по второму разу, как медицинские бинты. Таким и был удел нашлепки на моей шее, изображавшей перерезанное горло: мусорное ведро. Потом я умылась и надела униформу. На шее все равно оставались пятна, и общее ощущение липкости не покидало, но в верхней одежде я почувствовала себя лучше. И я была рада увидеться с мистером Арбунтотом, которого привели в мою комнату специально для встречи со мной. Он сам попросил.
Арбунтот был до сих пор в наряде полицейского, но теперь на нем не было ни фуражки, ни бороды, а черную гриву волос он зачесал назад. Оказавшись со мной наедине, пансионер не смог произнести ни слова. Глаза его заблестели от подступивших слез.
– Мистер Арбунтот… – сказала я и расплакалась (и это были не последние мои слезы в тот день).
– Мисс Мак-Кари!.. Я исполнил свою мечту!.. Но вторая моя мечта – она умерла-а-а-а!
Я раскрыла ему объятья. Никогда бы не подумала, что буду обниматься с мистером Арбунтотом, но, видите ли, я точно так же не могла представить, что умру и воскресну к жизни и что убью человека ударом молотка. Нам никогда, никогда не узнать, что с нами случится в этом странном мире. Возможно все, что угодно.
– Я… Я посылал ей записки… – рыдал Арбунтот. – Я хотел, чтобы она пришла ко мне, я бы убедил ее не волноваться из-за того, что должно со мной «произойти». Мистер Икс, разумеется, запретил мне раскрывать наш план, но я не хотел, чтобы она страдала, думая, будто я… Но она не ответила ни на одну записку. – Арбунтот вытер слезы. – В последней я писал, что со мной все будет хорошо и чтобы она не волновалась. Я думал, она оставляет их без внимания. Вы же ее хорошо знали, нашу старшую медсестру. – (Я кивнула ему
