современной живописи находился где-то на отметке между нулем и минус десятью, но, крутясь в модных кругах Нью-Йорка, я нахватался поверхностных знаний и мог без особого напряжения отличить импрессионизм от экспрессионизма.
Брекстон был одним из модных героев 57-й улицы. Сейчас его картины выставлялись во всех музеях. Каждый год журнал «Лайф» устраивал своим читателям прогулку по его студии, получая, к немалому огорчению, тонну писем, в которых говорилось, что могли бы придумать что-нибудь получше, чем тратить место на парня, чьи картины не лучше пачкотни малышки Сью из четвертого класса. Брекстон весьма профессионально распределял свое время, и меня удивило, что он собирается появиться у миссис Виринг. Но тотчас же стала ясна и причина этого.
— Его жена Милдред — моя племянница, — сообщила хозяйка, изящно слизывая кусочки льда, чтобы не пропало ни капли коньяка. — Какой переполох поднялся в семье, когда десять лет назад она вышла за него замуж! Но откуда нам было знать, что он станет таким знаменитым?
Я позволил предположить, что всегда велика роль случайности.
— В любом случае ужасно приятно, что они будут здесь. Он совсем не навязчив, хотя должна сказать, что люблю живопись и художников и не жду от них, чтобы они походили на обычных людей. Я хочу сказать, ведь они отличаются, верно? Они вовсе не такие, как мы.
«Дорогуша, говори только за себя», — мысленно сказал я, коротко кивнув в ответ. Мне было интересно, имеют ли Брекстоны что-нибудь общее с делом, по поводу которого меня пригласили на уикенд. Может, в этом приглашении заключалась какая-то хитрость? Однако я решил промолчать.
Миссис Виринг налила себе еще бокал коньяка. Я с восхищением отметил, что рука ее при этом оставалась безупречно тверда. И все это время она болтала не переставая.
— Еще здесь сейчас Клейпулы. Очень симпатичные люди… Они из Ньюпорта, вы конечно знаете. — Хозяйка одним глотком выпила коньяк и вернулась к креслу. — Это брат и сестра, и они удивительно преданы друг другу, что такая редкость в наши дни. И ни один из них не создал семьи, хотя у обоих, конечно, было множество предложений.
Это смахивало на пациентов доктора Кинси или, может быть, даже доктора Фрейда, по я продолжал слушать, а миссис Виринг продолжала рассказывать, какая они прекрасная пара, как они вместе путешествуют, как вместе покровительствуют искусствам. Я что-то смутно о них слышал, но не имел ни малейшего представления, сколько им лет и какому виду искусства они покровительствуют. Миссис Виринг полагала, что я знаю всех, кого знает она, и потому совершенно не заботилась что-то объяснить. Хотя это не имело особого значения: я полагал, что мои обязанности не будут иметь ничего общего с ее коллекцией гостей.
Хозяйка уже рассказывала мне о последней из приглашенных, — речь шла о писательнице Мери Вестерн Ланг, — как дворецкий быстро и молча пересек без всякого предупреждения комнату и что-то прошептал ей на ухо. Она кивнула и жестом отпустила его, не дав никаких указаний.
К моему облегчению, то, что он сказал, — что бы это ни было, — словно завернуло кран. Миссис Виринг неожиданно повела себя весьма деловито, несмотря на легкий алкогольный румянец, проступивший из-под слоя косметики.
— Перехожу к делу, мистер Саржент. Мне нужна помощь. Поскольку именно в этом состоит главная причина вашего приглашения, я прямо сейчас расскажу вам в основных чертах, в чем дело. Я собираюсь устроить прием в День Труда и хотела бы, чтобы он стал своеобразной сенсацией для Хемптона. Он не должен быть дешевым и не должен стать обычным, заурядным. Не хочу, чтобы кто-нибудь узнал, что я наняла агента по связи с прессой… если предположить, что вы согласитесь заняться этой работой. Но мне нужно, чтобы все это было широко освещено в печати.
— Моя ставка… — начал я, так как, еще будучи бойскаутом, обнаружил, что любое дело следует начинать именно с этого.
— Все будет оплачено. — Она вела себя совершенно по-деловому. — Напишите мне сегодня вечером письмо, укажите в нем, сколько вы хотите, изложите свои предложения, и я оплачу все, что понадобится.
Я был просто восхищен последовавшими вслед за этим несколькими репликами, которые означали, что я нанят на работу, и объясняли, в чем она будет состоять.
— Обратилась я именно к вам потому, что могла пригласить вас сюда в качестве гостя — и это не вызвало бы у людей никаких вопросов.
Это мне польстило, и я пожалел, что не надел свой лучший габардиновый костюм от «Братьев Брукс».
— Поэтому не говорите, пожалуйста, ничего о своей профессии; сделайте вид, что вы, скажем… писатель.
Да, закончила она достаточно эффектно.
— Сделаю все, что в моих силах.
— Завтра я пройдусь с вами по списку гостей. Думаю, он выглядит достаточно неплохо, но вы могли бы что-то посоветовать. Затем мы обсудим, какого сорта рекламу стоит предпочесть. Мне хотелось бы, чтобы все было сделано как можно лучше.
Я вовремя остановил себя и не спросил, на кой черт ей это нужно. Это, пожалуй, в моей хитрой профессии чуть ли не единственный вопрос, который я никогда не задавал. Работа агента по связям в какой-то мере напоминает работу адвоката: к вам в руки попадает дело, и вы не заботитесь ни о чем другом, кроме его успеха. Я прекрасно понимал, что раньше или позже миссис Виринг введет меня в курс дела. Если же этого не произойдет, то, учитывая сумму, которую я намеревался запросить, большой разницы не будет.
— Ну а теперь вы, наверное, хотели бы пройти в свою комнату. Ужин в восемь тридцать.
Она немного помолчала, потом добавила:
— Мне хотелось бы попросить вас об одном одолжении.
— Слушаю, миссис Виринг.
— Пусть вас не смущают некоторые вещи, которые вы можете увидеть или услышать в этом доме… И надеюсь, вы будете достаточно скромны.
Ее совершенно заурядное лицо стало бледным и торжественным, когда она произносила эти слова; меня даже несколько напугало выражение, появившееся в ее глазах. Казалось, она чего-то боится. Любопытно, чего же… У меня возникло подозрение, все ли у нее дома.
— Конечно, я ничего не скажу, но…
Она неожиданно оглянулась, словно опасаясь, что нас подслушивают. Потом жестом меня отпустила.
— А теперь, пожалуйста, идите.
Я услышал в холле приближающиеся к нам шаги и был уже практически в дверях, когда она сказала своим обычным голосом:
— Кстати, мистер Саржент, можно я буду звать вас Питером?
— Конечно…
— Тогда вы должны звать меня Розой.
Это прозвучало как приказ.
Я вышел в холл, едва не столкнувшись в дверях с бледной молодой женщиной, пробормотавшей
