Вот бы сейчас уйти… Немедленно. Но чтобы побег удался, она должна прежде спуститься вниз и хорошо сыграть свою роль. Неведомый тайный голос продолжал твердить: «Я не могу… не могу… не могу!» Но другой внутренний голос сказал: «Ты должна!» И она повиновалась этому голосу.
Когда Дженни вошла в гостиную, там уже сидел Мэк.
Он читал газету, но, увидев Дженни, поднял голову и улыбнулся своей чарующей улыбкой.
— Дженни, любовь моя! Вы ли это? — удивленно спросил он.
Дженни почувствовала, как вспыхнули ее щеки. Она быстро прошла через комнату и стала у камина. На ней было черное кружевное платье, которое она сшила в прошлом году к Рождеству. Оно ее чуть-чуть старило, но если у тебя одно-единственное вечернее платье, то лучше, чтобы оно было черное, и если оно к тому же кружевное, с ним всегда можно что-нибудь сделать, и оно будет служить долго. Приходится думать о таких вещах, если ты бедна и молода.
Тем не менее это черное платье придавало Дженни особое очарование, хотя она сама об этом и не догадывалась.
Она в нем действительно выглядела немного старше своих лет, но оно необыкновенно ей шло. Пряча лицо от Мэка, Дженни наклонилась ближе к огню. Смотреть на него она не могла. Это было выше ее сил.
— Я, а кто же еще? — ответила она как можно беспечнее, но, к своему ужасу, почувствовала, что краснеет. Ее щеки запылали, а потом медленно-медленно снова стали бледнеть.
Мэк отложил в сторону газету и подошел к ней.
— Признавайтесь, Дженни! — произнес он смеющимся, поддразнивающим тоном. — Почему вы вдруг покраснели? С румянцем вы еще краше. Я, конечно, не смею настаивать, но очень хотелось бы знать причину.
Дженни заставила себя сдержать волнение.
— У вас слишком богатое воображение! — сказала она, беспечно засмеявшись.
— В самом деле?
Он тоже засмеялся и встал напротив. Если бы он протянул руку, то мог бы до нее дотронуться.
Радость от того, что Мэк сейчас совсем рядом, нахлынула на Дженни, такая острая радость… Она ведь уже почти полюбила его… Но эта радость почти сразу исчезла… ушла навсегда. Как ей вытерпеть то, что он стоял почти рядом?
Она должна! Должна вытерпеть! Только один вечер. До того момента, когда она сможет уйти. Сейчас она просто обязана играть свою роль. А потом… О, потом она вырвется на волю, убежит от них от всех.
— Вы сегодня очень хороши, — произнес Мэк, глядя на нее с улыбкой, которую можно было бы принять за улыбку влюбленного.
— Правда? Я не так уж часто ужинаю с вами, верно?
Это мое единственное вечернее платье.
— И к тому же очень красивое. Оно, правда, делает вас старше, но вы еще так молоды, что можете принять мои слова в качестве комплимента. Вполне искреннего! — он чуть ближе наклонился к ней. — Дженни, вы пойдете завтра со мной на прогулку?
— Я не знаю, — очень серьезно ответила она, посмотрев ему в глаза.
— Скажите «да». Только вы и я. Пожалуйста, Дженни!
В этот момент открылась дверь и вошла миссис Форбс, на ходу через плечо переговариваясь с Аденом, шедшим за ней. Увидев Мэка и Дженни, она улыбнулась и решительным направилась к камину.
— Вы оба уже здесь! Очень миленькое платье, Дженни!
Я видела его раньше?
— Оно было сделано к прошлому Рождеству, — ответила Дженни. — Гарсти купила ткань, а я сшила.
— И очень удачно.
Миссис Форбс была любезна той нарочитой любезностью, которую так трудно принять. «Если бы я не знала, что она меня ненавидит и почему она меня терпит, — подумала Дженни, — заметила бы я тогда эту фальшь?» Конечно нет!
Восприняла бы слова миссис Форбс как обычную светскую болтовню. И не искала бы никакого подтекста!
Они перешли в столовую. Это был трудный вечер, и для Дженни он тянулся невероятно медленно. Ей было больно смотреть на несчастное лицо Алена. Он страдал.
Дженни тоже страдала. Страдала и миссис Форбс. Дженни знала это и даже восхищалась ее выдержкой. Ведь самой ей тоже пришлось играть роль… и она играла ее действительно хорошо. А Мэк? Теперь Дженни точно знала, что он ее не любит. Что он не любит никого, кроме самого себя. Интересно, если бы она узнала, что он любит другую… Но то, что Мэк вообще никого не любит и все его мысли сосредоточены лишь на личной выгоде, было ужасно… Дженни казалось, что теперь у нее вообще ничего не осталось. И никого. И снова ей подумалось, что она едва не полюбила этого эгоиста.
Как-то давно ей приснилось, будто она бежит через большое поросшее вереском поле и вдруг, совершенно неожиданно, останавливается. И вовремя! Перед ней, прямо у ее ног — обрыв! Если бы она сделала еще хоть один шаг, то очутилась бы внизу.
Внизу среди мертвых,
Внизу среди мертвых,
Внизу среди мертвых
Пусть он лежит.
В ее случае надо было говорить «пусть она лежит». А что… Не окажись Дженни случайно за гардинами в классной комнате, тоже упала бы с обрыва. Но все обернулось иначе. Она спаслась и теперь должна бежать.
Когда ужин наконец закончился, Дженни пожелала всем спокойной ночи. Последнее пожелание тем, кто собрался в этой комнате. Если эти люди еще когда-нибудь с ней встретятся, все будет совершенно иначе. А может, они никогда больше не встретятся. Кто знает… Дженни медленно поднялась в свою комнату и закрыла дверь. Захотелось сразу же запереть дверь. Но, подумав, она сказала себе, что не должна делать ничего, отличавшегося от ее обычного поведения… Ничего такого, что могло бы насторожить: «Почему она это сделала?» Дверь осталась незапертой. Впрочем, это ничего не меняло: никто не придет проверять, заперлась она или нет.
Выждав немного, Дженни сняла платье и убрала в огромный, мрачный шкаф, полностью занимавший одну стенку комнаты. Платье Дженни выглядело в нем жалким и одиноким. Такой огромный шкаф, и только это кружевное черное платьице, и еще только юбка на каждый день и темно-серый костюм, который она надевала по воскресеньям. В таком обширном шкафу поместилась бы и сотня всевозможных нарядов. Дженни иногда любила воображать, что в нем висят наряды для любого случая: строго-элегантные и легкомысленно-веселые. Но сегодня ей было не до грез.
Повесив на плечики кружевное платье, Дженни стала обдумывать, что возьмет с собой. Разумеется, серый костюм: он новый, пригодится. Она наденет шелковую блузку, а другую возьмет с собой. Ну и, конечно, щетку для волос и гребешок; зубную щетку и пасту; полотенце для лица; мыло и щеточку для ногтей. У Дженни был небольшой чемодан, еще со школьных времен. В нем поместятся все те вещи, которые она наметила и еще шелковая блузка, пижама и две пары чулок. Но больше ничего в чемодан не войдет. Даже смена нижнего белья. Не стоит и пытаться. Пожалуй, можно еще распихать по краям полдюжины носовых платков. И это все!
Закончив укладывать чемодан, Дженни увидела маленькую Библию, принадлежавшую ее матери. С ней Дженни расстаться никак не могла. Маленькая книжица скрылась под пижамой. Дженни закрыла чемодан и положила его на стул у окна. Как быть с выходными туфлями? Их придется оставить, так же как и две другие пары — обычные туфли и уличные. Нет, эти две пары надо взять. Вдруг промокнут ноги и даже не во что будет переобуться. Дженни завернула их в бумагу, уложила, почувствовав себя более защищенной. Но даже в этот момент ее не покидала горькая досада из-за того, что придется оставить пару атласных маленьких туфелек, в которых она была в тот вечер. Конечно, их брать ни к чему… Совсем ни к чему!
Решено! Но это самые красивые туфли, из тех, что у нее были, и, возможно, она никогда их больше не увидит.
Эти туфли достались ей от Хизер Петерсон, а та, в свою очередь, получила их от своей кузины, но обнаружила, что они ей чудовищно малы и она не сможет их носить, иначе рискует стать инвалидом.
Дженни держала туфли в руке. Они были такие красивые и, должно быть, дорогие! Кузина Хизер Петерсон была богата и купила эти туфли в Париже. Они были великолепной формы, изумительно сидели на ноге и к тому же их украшал маленький бриллиант, помещенный так искусно, что нога казалась меньше. Дженни понимала, что брать их с собой глупо. Нельзя потакать своим капризам! Побег — дело серьезное, нельзя переживать по поводу каких-то туфель, пусть даже и очень красивых, пусть даже у тебя никогда больше не будет такой прелести… Дженни поставила туфли в большой шкаф и решительно закрыла дверь.
Время тянулось медленно. Дженни уже была готова двинуться в путь. Она не знала, куда идти, но понимала, что уходить нужно дождавшись удобного момента. В полночь все звуки в комнатах прекратились. Дом совсем затих. Это был старинный дом — самое начало семнадцатого века. Мысли Дженни невольно переключились на его историю.
Красивый молодой человек когда-то построил этот дом для своей прелестной жены. Ричард Форбс и его жена Джейн…
Дженни всегда хотелось знать, называли ее этим именем или оно было, как и ее собственное имя, превращено в Дженни. Ей нравилось так думать, хотя ее собственное полное имя было не Джейн, а Дженнифер. Тем не менее устанавливалась какая-то связь. Ричард Форбс и Джейн были ее предками. Их портреты висели на почетном месте в холле.
