– Михаил Борисович! – я благодарно пожал обеим руками его ладошку.
– Не надо, юноша. Лучше будьте впредь осторожнее. А, кстати, что это за девушка? Не та ли?
– Нет. Это Аня, моя секретарша.
– Вы держите секретаршу дома? – уже знакомые мне паутинки вновь побежали к вискам.
– Временно приютил – ей негде жить. Но это не из-за нее.
– Ну, вам виднее, – он встал, прощаясь, и я вдруг неожиданно для себя спросил:
– Почему вы не уезжаете, Михаил Борисович? От этих отморозков? Ладно, мне некуда, а вы?
Он почему-то ничуть не удивился. Только грустно покачал головой.
– Мне тоже некуда. Это здесь я Михаил Борисович Зильберман, еврей и сын еврея. Но мою маму звали Анастасия Никитишна, поэтому там я русский. Поскольку мою жену зовут Зоя Ивановна, то и мои дети там тоже русские. Вот и все. Мне некуда. Да и не хочу. В последние годы здесь хоть реже стали вспоминать вспоминать, что я – еврей. Людей сегодня мало интересует, кто какой национальности. Не до того. Мне это нравится. Еще бы жизнь была получше… Поправляйтесь!
Он быстро засеменил по коридору – маленький, толстенький в своем широком белом халате, почти таком же белом, как его голова…
* * *
Аня появилась только к вечеру (видимо, быстро отыскать пару хороших костылей оказалось делом непростым), и под ее тихие вздохи я быстро оделся и заковылял по коридору. Костыли она привезла хорошие, металлические, с упорами под локти, и я быстро с ними освоился, решительно отвергнув ее попытки помочь. Воспоминания о прошедшей ночи были еще свежи, и хотя я был твердо уверен, что ничего между нами не произошло – слишком много было выпито накануне, воспоминания все равно были не в радость. Видимо, и она поняла это, поэтому лишь молча шла рядом, время от времени тихонько вздыхая.
И только в такси она обронила тихо:
– Ваш сын звонил.
– Костя?! – от неожиданности я так сильно вцепился в ее плечо, что она ойкнула. – Что ты ему сказала?
– Ну… Что вы в больнице.
– Господи!
Я закрыл лицо ладонями. Все стало ясным в один миг. А я-то думал, что они просто сводят счеты…
Я уже не удивился, увидев из окна машины свет в окнах своей квартиры. Самолет из Вены прилетает в Москву утром…
На пороге мы молча обнялись, и я, несмотря на все, с радостью смотрел на сына. Он еще вырос, уже догоняя меня, хотя широты в плечах и груди ему пока не доставало. От матери он унаследовал светлые волосы и голубые глаза, но черты лица были моими – замечательный мальчик, умный, красивый, отзывчивый. Лишь только узнал, что отец в больнице, ни на минуту не задумавшись, полетел в аэропорт. И не надо было спрашивать теперь, кто сообщил ему неприятную новость…
Но это было еще не все. Мы заканчивали свой тихий семейный ужин, когда в дверь позвонили. Открывать пошла Аня, а я лишь взял наизготовку свой металлический костыль – на этот раз я был наготове, и непрошенным гостям пришлось бы туго.
Но костыль не понадобился. Удивленная Аня проскользнула в прихожую, а вслед за ней в дверях появилась… Оксана!
Несколько мгновений мы молча смотрели друг на друга, затем я решительно подвинул соседний стул.
– Раздевайся, проходи. И раз уж все собрались, давайте знакомиться…
– Из тебя получается неплохая свекровь.
– Тебе бы все шуточки! – Оксана с обиженным видом сидела на постели, нервно закручивая распущенные по плечам волосы в узел. – Я все вижу и слышу. Заперлись, шушукаются и хихикают. А потом затихают – целуются. Неужели тебе все равно?
Мне было не все равно. Я и сам прекрасно видел, какими взглядами обменивается (как им казалось, украдкой) эта парочка. Это кольнуло меня наутро после первой семейной ночи под крышей родного дома. На минуту стало обидно, что девушка, сутки назад решительно залезавшая ко мне в постель, в следующую ночь не менее решительно предпочла другого. Но этот другой был моим сыном. И он заслуживал, чтобы предпочли его. В конце концов я сам был виноват, уложив их спать в одной комнате – другого варианта в двухкомнатной квартире не выходило. А если учесть, что обоим около двадцати: ему чуть больше, ей чуть меньше…
– Окрутит она парня – и все! А ему еще учиться сколько! Ты об этом думаешь?
Я не думал. Я не мог и не хотел заглядывать так далеко. Не имел права. Хотя из Ани будет хорошая жена. Конечно, парню всего двадцать и ему еще учиться и учиться. Но я сам женился в двадцать, а учился потом. Не пропал. Не это главное. Пусть женится, если хочет. Пусть, если пожелает, не женится. Главное сейчас не в этом.
– Что молчишь?
– На тебя любуюсь. Насмотреться не могу.
– Правда?
– Самая настоящая.
– Самец…
– А почему бы нам не сделать другого сына? Раз этот непослушный… И ты его женишь на ком захочешь.
– Ты… Ты это правда? – она птичкой вспорхнула мне на грудь. – Ты действительно этого хочешь?
– И даже прямо сейчас.
– Ах ты, сатир…
"Хорошо, что уже не старый!" – успел подумать я, прежде, чем эта и все другие мысли улетели далеко-далеко…
Когда она уснула, я тихонько встал, накинул халат и прямо босиком прошел в кухню. Лунного света, лившегося в не зашторенное окно, было достаточно, чтобы найти на полке сигареты и зажигалку. Но, прежде чем затянуться горьким дымом, я осторожно выглянул в окно. Большая черная машина стояла на прежнем месте, и даже сквозь тонированные стекла было заметно мерцание огней приборной доски. Там тоже не спали…
В сорок лет к смерти относишься не так, как в тридцать. В тридцать, когда впервые после щенячьего восторга юности приходит ясное осознание конечности твоего существования, нападает страх. Настолько тяжелый и панический, что вечерами бывает трудно уснуть: боязно, что утро для тебя может не наступить. К сорока со своей предстоящей смертью свыкаешься. Но начинаешь бояться за жизнь других…
Эти двое спокойных суток, что мои новые добрые знакомые подарили мне (видимо, только потому, что я им был пока не нужен), прошли, как один миг. И нам всем было весело и хорошо. Надо проработать несколько лет в туризме, чтобы узнать, как можно в самый тяжелый момент сделать людям хорошо. Однажды, когда моя группа челноков летела в Стамбул, в воздухе отказал один из двигателей ТУ. Самолет пришлось сажать по аварийному коду в Киеве. Все обошлось, если не считать загоревших при ударе о бетонную полосу колес. Мои челноки вышли из салона самолета с твердым намерением никогда больше туда не возвращаться. Но в здании аэровокзала их ждали два ящика холодной водки и закуска, которую собрали на скорую руку мои киевские партнеры, которым я позвонил, пока самолет еще был в воздухе… Словом, когда через три часа в Киеве приземлился резервный самолет, в Стамбул полетели все.
С той поры каждый автобус с моими туристами или просто моя группа в самолете или поезде имели в запасе это спасительное средство. Задержки на таможне, непредвиденная замена отелей, сбой в организации экскурсии – все это компенсировал алкоголь, к обоюдному удовольствию обеих сторон. Я ли сам вез туристов или ими руководил один из моих старших; в трудную минуту заветная сумка извлекалась из багажного отделения, и для всех начинался праздник – непредвиденный, потому и особенно ценимый впоследствии.
Эти два дня праздник в моей квартире шумел, не переставая. Мне запретили выходить из дому (да и куда далеко я мог уйти на костылях!), но никто не запрещал мне принимать гостей. Телефон в квартире работал, и никто из старых друзей не отказался навестить нечаянно и так неудачно упавшего на лестнице товарища.
– Никогда не думала, что у тебя столько друзей, – сказала мне Оксана на второй день. – Среди них инвалиды… Они что, действительно работали в твоей фирме?
– Это было выгодно. Я получал большую льготу по налогам.
– А ты, оказывается, хитрый! – засмеялась она, украдкой целуя меня за ухом. – Я с самого начала знала, что с тобой можно иметь дело.
Все эти дни она светилась от радости – я представлял ее гостям как свою невесту. Это, плюс постоянная атмосфера радости в доме полностью вытеснили из ее памяти неприятные воспоминания предыдущих дней.
Попалась она им в руки просто и примитивно. После нашего единственного вечернего разговора по межгороду она почувствовала неладное и достала подаренную мной в аэропорту визитку. Популярный ведущий политической программы одного из главных российских телеканалов откликнулся сразу. Пару лет назад мы познакомились в Испании – жили в одном отеле. Было выпито много водки и вина, я помог телезвезде деньгами – свои он просадил быстро и оказался на подсосе – а взамен получил горячее заверение в вечной дружбе и приглашение звонить в любое время суток. Я знал цену обещаниям москвичей, поэтому особых иллюзий не питал. Но мой московский знакомый был недругом (как он тогда уверял) моего нынешнего главного недруга, к странному происшествию в крае профессионал равнодушным остаться не мог, поэтому я и рассчитывал на журналиста. Я не учел одного: времена меняются, недруги политиков, получив хорошую прибавку к жалованью, становятся их горячими сторонниками, что и случилось с моим испанским знакомым. Когда Оксана утром следующего дня пришла к нему с кассетой, ее уже ждали…
