Он начал пугаться самого себя. Откуда это желание упасть на колени перед хрупкой фигуркой в черной одежде и провести так всю жизнь? В ее ладонях – его счастье. Только она об этом не знает. Она ничего не замечает. Ее взгляд скользит сквозь него, но ведь женщины никогда так не делали. Наоборот – всегда называли красавчиком, пытались затащить в постель…
Рассудок честно пытался высветить предупреждающую надпись «Warning!». Марина почти вдвое старше его. Популярная писательница, нестандартная притягательная внешность, мужчины так и липнут. Зачем ему лишние проблемы? Зачем быть одним из многих, когда можно задушить ее в себе, и найти обычную девочку, и получить все. Вот они, поручни, за которые можно схватиться и не утонуть. Саша их видел. И тонул, и ничего не мог с этим поделать.
Да, наверное, он заразил ее машину вирусами. Не помнил. Хотелось лишь одного – прижать ее руку к сердцу, она там жила. Там было очень больно, невыносимо. Пусть просто поймет – он сделает все для нее.
Напиться ею, пресытиться – невозможно. Целовать каждую клеточку прекрасного тела. Невольно хотеть вывернуть ее наизнанку и прижаться губами к каждому сосудику, каждый из которых сплетается во что-то фантастическое, нереальное, изматывающее и сладкое.
Его аналитический мозг все рассчитал. Ребенка надо заводить сразу, у Марины уже не тот возраст, когда с этим можно тянуть. Долой спортзал, долой клиентов, которым он чинит компьютеры за спасибо. Продать или сдать свою квартиру. Этого хватит, пока Марина будет сидеть в декрете. Потом что-нибудь придумают.
Черта с два! Она пускала его к своему телу, но не позволяла войти в ее жизнь, а там кишмя кишели какие-то другие мужчины, и непонятные принципы, и страхи.
Их последний вечер взорвался неуправляемой страстью. Саша сбегал в душ, положил на зеркало в прихожей дубликат ключей от своей квартиры и прокричал:
– Приходи в гости. Буду рад тебе всегда.
– Это вряд ли, – Марина удовлетворенно потянулась. – Я слишком ленива для того, чтобы ходить в гости…
Динамик ее сотового телефона никогда не делал тайны из содержания разговора. Саша сооружал на кухне бутерброды, когда раздался звонок.
– Моя кошечка по мне скучает? Она меня хочет?
– Давай завтра, – отозвалась Марина. – Сегодня думаю поработать…
«Она ему врет. Мне – никогда. Так и заявляет прямым текстом: не твой день, мальчик. Если врет – значит, он дорог? Она его любит? Что же делать?» – в отчаянии думал Саша.
Он опомнился у дверей кухни. Рука сжимала нож, еще пару секунд и…
Уйти, чтобы не убить. Уйти, потому что просто больше нет сил на все это смотреть. Уйти и жить. Жить? Но разве это жизнь?!
Саша вскочил со стула и бросился к окну. Темно-синий «БМВ» Марины на редакционной стоянке отсутствовал.
К ней. Быстрее, скорее, только бы простила. Пусть делает, что хочет. Он больше так не может. Два дня без ее голоса – вечность.
Набросив куртку, Сулимский выбежал на улицу. Ноги понесли его к станции метро «Китай-город». В переполненном вагоне какая-то девушка в коротенькой дубленке явственно прижалась к нему грудью, и, расталкивая пассажиров, Саша удрал в дальний конец вагона. Есть только одна женщина, которая может к нему прикасаться. Только одна!
У Марины на этот счет имелось другое мнение…
Ее окна были без занавесок, только жалюзи она иногда опускала.
Не опустила. Яркие, освещенные прямоугольники. Не скрывают теней, извивающихся на стенах в танце любви.
Саша сел на скамейку. Нервно высыпал в рот полпачки клубничной жевательной резинки и, посматривая на окна Марины, стал обдумывать план предстоящих действий. Покончить со всем этим прямо сейчас? Дождаться, пока ее любовник уйдет? Или сбегать на Арбат, там Интернет-кафе. Скачать уголовный кодекс, просмотреть соответствующую статью. А впрочем, какая разница, на сколько лет его посадят? Значение имеет лишь одно. Марина Красавина прекратит его мучить…
4
– Норвежский художник Эдвард Мунк родился 12 декабря 1863 года в семье военного врача. Мать Эдварда была моложе мужа на 20 лет. Родив пятеро детей, она умерла от туберкулеза, когда ей исполнилось 33 года. С юных лет смерть внушила Эдварду глубокий страх перед жизнью, преодолеть который он так и не смог…
Василий Михайлович Бубнов читал лекцию по истории экспрессионизма, и сегодня склоненные над конспектами головы студентов художественной академии его особо радовали. Такая тема – творчество Эдварда Мунка. Гениальный художник. Любимый. Рассказ о нем – долгожданный праздник.
Переведя дыхание, Василий Михайлович продолжил:
– В возрасте 17 лет Эдвард пишет в своем дневнике: «Я решил стать художником». Он изучает основы художественной грамоты у скульптора Юлиуса Миддельтауна, посещает ателье художника-реалиста Кристиана Крога. Болезнь, смерть, страх – вот тема его произведений. Художник сознательно не желает достигать схожести с реальными объектами. Главной целью Мунка является выражение в рисунке человеческих чувств и переживаний. Вихри тяжелых цветов, необузданные линии – его техника полностью противоречит популярному среди буржуазии академизму… Ребята, выключите свет в аудитории, пожалуйста!
Слайды не очень качественные. Работы Мунка надо смотреть если не в музее, то хотя бы в альбомах с приличной полиграфией. Они ведь живые – его краски, закручивающие цунами эмоций.
Сейчас… Василий Михайлович сладко зажмурился в предвкушении. Диапроектор высветил на экране одну из самых его любимых работ – «Созревание».
– Мы видим обнаженную девочку-подростка, сидящую на кровати. Композиция построена на сочетании горизонтальных (линия кровати) и вертикальных (фигура девочки) линий. В почти болезненной хрупкости девочки, ее скрещенных на груди руках и широко распахнутых глазах мы угадываем первое пробуждение сексуальности…
Его перебил тонкий девичий голосок. Не разобрать в полутьме, чей он:
– А что за странный черный комок справа?
Бубнов аж задохнулся от возмущения. Боже мой, и это говорят будущие художники! Комок… Ну, как они не понимают!
– Огромная черная тень, отбрасываемая фигурой девушки, предрекает ей зловещее будущее. Созревание – это сложная фаза перехода от детства к юности, и тень символизирует все страхи и опасения девочки.
Настырная девица все не унималась.
– Простите, это «Созревание» похитили грабители?
Василий Михайлович быстро сменил слайды. Восхитительно. Кроваво-красный, пугающий, словно вибрирующий «Крик» и нежная, заломившая в экстазе руки «Мадонна». Именно эти картины были похищены в Норвегии в 2004 году. Средь бела дня двое преступников в масках ворвались в музей, сорвали полотна. Редкостная беспечность со стороны норвежских властей. Творения гениального художника даже не были застрахованы. Но этот аспект совершенно не волновал Василия Михайловича. Тревожило другое: по горячим следам полиции не удалось найти ни преступников, ни картин. Только рамы, из которых варвары вырезали полотна, обнаружили через пару дней после ограбления на окраине Осло. Шедевры словно растворились в воздухе. Позже появилась информация о том, что полицейские Норвегии не исключают: и «Крик», и «Мадонна» могут быть сожжены.
– Я расстроился, если бы это было так. Но ничуть бы не удивился, – вырвалось у Василия Михайловича.
Аудитория зашумела.
– Почему?
– Как можно жечь картины?
– Да, наверное, их похитили по заказу какого-нибудь фанатика-миллионера. Сидит теперь богач дома, любуется втихаря Мунком!
Преподаватель быстро ответил:
– Не сидит! Недавно картины были обнаружены. Состояние полотен требует реставрации. И это практически все, что говорят представители официальных властей! Кто похитил работы, где они находились – неизвестно… Как вы помните, шедевр Леонардо да Винчи, картину «Джоконда», находящуюся в Лувре, также неоднократно пытались уничтожить. Хотели даже облить серной кислотой. С полотнами Мунка, как мне кажется, произошла аналогичная история. Я лично не сомневаюсь: кто-то просто пытался самоутвердиться, уничтожая творения выдающегося художника. Но гениальным произведениям суждено не только пережить своих творцов. Они, как свидетельствует факт обнаружения картин, оказываются сильнее даже преступных намерений!
И он опять защелкал рычажком диапроектора. Поглощенные созерцанием работ, студенты не заметили, как преподаватель облегченно вытер платком выступившую на высоком лбу испарину.
«Вот ведь черт за язык потянул, – ругал себя Бубнов, что ничуть не мешало ему продолжать чтение лекции. – Разоткровенничался, старый идиот. Понимаю, почему могли быть сожжены… Да, понимаю. Мунк – художник, сила таланта которого эквивалентна силе безумия. А оно заразительно. Даже через десятилетия. И я знаю, что произойдет в этой аудитории после окончания пары…»
