Вот уже и Анна Владимировна вернулась от хироманта, теперь в малую гостиную потянулись мужчины. Первым вызвался идти представительный Константин Сергеевич, и Билли проводил его неприязненным взглядом. Судя по всему, молодой человек терпеть не мог адвокатов, которые чем-то ему сильно насолили.
— Интересно, он будет расспрашивать итальянца про каждое свое будущее дело? — спросил вслух Билли. — А то мне придется ждать своей очереди до утра.
— Я думаю, маэстро объяснит ему, что все в подробностях увидеть невозможно, — отозвалась Амалия с улыбкой. — Он просто скажет, что Константин Сергеевич часть дел выиграет, а часть дел проиграет, что, конечно, будет соответствовать истине, потому что ни один человек еще не выигрывал всего.
— Значит, вы не верите в то, что наше будущее предопределено? — спросил баронессу Митенька.
Амалия пожала плечами.
— Если бы было так, то жизнь стала бы слишком скучной. Какой смысл тогда делать что бы то ни было, если все уже предопределено? Тогда получается, что если бы ваш отец, к примеру, не ходил на службу, он бы все равно сделался статским советником. Вот уж неправда! Потому что как раз для этого ему пришлось потрудиться.
— Но в мире не все зависит от нашей воли, — заметил доктор. — Хорошо, допустим, должность Павла Петровича была плодом его усилий. А если завтра в Петербурге произойдет наводнение или революция, и он станет их жертвой, где тут его влияние на события?
— Он может для начала сделать все, чтобы не стать жертвой, — возразила здравомыслящая Амалия. — Успеть сколотить плот, пока подойдет вода, или спрятаться, чтобы не быть убитым разъяренным народом. Впрочем, революция в России вряд ли произойдет. Здесь не Франция, где только в нынешнем веке их было несколько.
— Однако лучшие европейские умы, — быстро вставил Митенька, радуясь, что разговор перешел на мыслительныетемы, — уверяют, что революция не за горами.
— Только не в России, — безмятежно отозвалась Амалия. — Видите ли, Дмитрий Павлович, Россия — очень косная страна. Хорошо это или плохо, неизвестно, но сие факт. Для того чтобы здесь произошли масштабные перемены, нужны совсем уж из ряда вон выходящие условия.
— Должен признаться, сударыня, мне кажется странным, — начал Митенька, поправляя очки, — что вы так говорите о…
— Вы историю изучаете? Нет? А жаль, — перебила юношу баронесса. — Видите ли, история какого-либо народа отражает дух данного народа. Почему Франция сто с лишним лет воевала с Англией и отстояла свою свободу? Вовсе же не потому, конечно, что французские короли не хотели признавать над собой власть английских. Если отвлечься от частностей, то революция в России — это Петр Первый, к примеру. Он был главой страны и повернул ее туда, куда считал нужным. Со всех точек зрения его линия была настоящим безумием, но ему удалось сделать задуманное. Теперь возьмите, к примеру, царя Ивана Грозного — хотя по всем признакам он был просто сумасшедший и кровь при нем лилась как вода, никакой революции не произошло, никто даже не пытался его свергнуть. А вот Смутное время — уже почти революция, потому что династия прекратилась, начался всеобщий разброд внутри государства, да еще и войны с внешним врагом. И если бы в то время нашелся хоть один человек, пригодный на роль вождя, и повернул бы ситуацию в свою пользу…
— Да, революция во имя интересов народа… — вздохнул Митенька, и взор его затуманился.
— Милый юноша, — улыбнулась Амалия, — революция никогда не бывает «за». Она бывает только «против» — против прошлого или настоящего, которые кого-то не устраивают. Именно поэтому все революции так тихо и позорно сходят в конце концов на нет. Потому что недостаточно быть только «против», всегда наступает время, когда надо выступить «за» что-то. А вот как раз ни к чему подобному господа революционеры и не готовы. Они так привыкли быть против, что не способны предложить ничего нового. Да и потом, к чему утруждать себя? Ведь своего они уже добились, им вполне достаточно поделить власть и пожинать ее плоды. Вы же знаете, Французская революция началась истреблением аристократов и Конвентом, продолжилась шайкой воров в лице Директории, а в конце пришел Бонапарт, после чего революция была сдана в архив.
Венедикт Людовикович пристально поглядел на Амалию.
— Должен признаться, сударыня, — заметил он, — у вас достаточно любопытный… э… взгляд на историю моей страны. Значит, появление Наполеона, по-вашему, было закономерностью?
— Да, поскольку это был Наполеон, — ответила Амалия.
— А я не понимаю, отчего все так героизируют его личность, — упрямо сказал Митенька. — По-моему, он был тиран, и к тому же недальновидный, поскольку не понимал, что невозможно без конца вести войну со всей Европой.
— Уверяю вас, вы не правы, — любезно отозвалась Амалия. — Настоящие тираны не терпят поражений. Если они и умирают, то окруженные всеобщим почетом и лестью славословий. А Наполеон умер как обыкновенный человек. К тому же для тирана у него было слишком хорошо развито чувство юмора. Тиран никогда не скажет, что от великого до смешного один шаг.
— Но его войны! Сам я для блага истории и людей, которые погибли в бесчисленных сражениях наполеоновских войн, предпочел бы, чтобы у него было поменьше таланта полководца, но побольше здравого смысла, — отважно процитировал Митенька фразу из книжки.
— А вот как раз войны были наследством революции, — возразила Амалия. — Именно из-за нее Франция оказалась вне общеевропейской системы, которая немедленно начала с ней воевать. И возвышение Наполеона тут мало что изменило.
По лицу Митеньки было заметно, что ему очень хочется поспорить с баронессой, и Билли неодобрительно покосился на него. Сам он всегда слушал все, что говорила Амалия, очень внимательно и даже не думал о том, чтобы спорить с ней, особенно когда речь касалась таких вещей, в которых он мало что смыслил.
— Кажется, адвокат вернулся, — сказал Билли, чтобы перевести разговор на другую тему.
От проницательной Амалии не укрылось, что Константин Сергеевич появился в гостиной, имея весьма растерянный вид.
— Ну, как? — спросил у него брат. — Мы выиграем процесс или нет?
— По его словам, я вообще больше не выиграю ни одного процесса, — с раздражением проговорил адвокат. — Черт знает что такое!
За ним была очередь Ивана Андреевича, но тайный советник замешкался, стал колебаться, и вместо него пошел спутник Амалии.
— Что он тебе сказал? — поинтересовалась баронесса, как только Билли вернулся.
Американец только плечами пожал.
— Да ничего, в общем-то, — ответил он.
Амалия пристально взглянула на него и не стала настаивать.
Что именно Беренделли сказал Ивану Андреевичу, который все-таки решился навестить его, так и осталось тайной, зато ни от кого не укрылась их перепалка. Иван Андреевич кричал: «Я не позволю!», хиромант не то уговаривал его, не то извинялся. Через минуту в большую гостиную влетел тайный советник, и лицо его цветом своим могло в тот момент поспорить с самыми отборными помидорами.
— Иван Андреевич! — кинулась к нему супруга. — Что с вами?
Иван Андреевич как-то застонал и повалился в кресло. Евдокия Сергеевна взвизгнула, и доктору де Молине второй раз за вечер пришлось оказывать гостю помощь. Впрочем, все обошлось, хотя Иван Андреевич держался за грудь и время от времени тихо стонал.
Павел Петрович стоял ни жив ни мертв: из приятного развлечения вечер, устроенный его супругой, превращался в черт знает что. Никита Преображенский и графиня Толстая тихо ссорились. Никита хотел идти к хироманту, Элен его не пускала.
— Но я хочу знать, что меня ждет!
— Перестань! Неужели ты не понимаешь: он же обыкновенный шарлатан!
Однако Никита все-таки отправился в комнату к Беренделли.
— Интересно, какое у него будет лицо, когда он выйдет оттуда? — пробормотал Павел Петрович.
— Все зависит от того, что маэстро ему скажет, — пожала плечами его супруга.
— А что он сказал тебе? — несмело спросил статский советник. Анна Владимировна улыбнулась, ее глаза на мгновение затуманились.
— Он очень многое угадал, — сдержанно ответила она.
Вскоре вернулся Никита Преображенский, но вид у него был не то чтобы радостный и не то чтобы печальный, а скорее сильно удивленный.
— Глупости, — ответил он на вопрос графини и беспечно засунул руки в карманы. — Сплошные глупости!
Больше, судя по всему, никто не хотел идти к хироманту, и Анна Владимировна отправилась за итальянцем, чтобы привести его к гостям. Через минуту маэстро Беренделли в сопровождении хозяйки дома показался на пороге. Его засыпали вопросами, но он только улыбался.
— Однако это несправедливо, — заметил Константин Городецкий. — Одни теперь знают все о том, что с ними случится, а другие пребывают в блаженном неведении. Нехорошо, нехорошо!
