Пока он листал бумаги, все молчали. Первым не выдержал Иннокентий:
– Что там? Ну, что?
Ярошкевич поднял на него глаза.
– Сам посмотри.
– Я в этом ничего не понимаю!
– Дайте мне! – вмешалась Ева. – Ну, дайте же!
Она схватила документы и впилась в них взглядом. Зашуршали листы, которые женщина откладывала в сторону, пробежав глазами.
Марфа Степановна опустилась на стул и сидела неподвижно, словно высеченный из камня идол. Руки спрятала в карманы лоскутного фартука и смотрела перед собой, строго поджав губы.
– Все правильно, – изменившимся голосом проговорила Ева. – Марфа Степановна действительно собственница всего, что перечислила.
– Собственница, но лишь временно, – поправила Марфа. – Вот найду хозяина этим деньгам и все передам ему.
По комнате пронесся еле слышный вздох. На секунду Маше показалось, что она слышит мысли, повисшие в загустевшем воздухе.
«Старуха совсем съехала крышей. Свихнулась на почве религии, ударилась в православие».
«Черт, все правда… Она богата!»
«Какой же я идиот… Надо было приехать к ней раньше. Обтяпали бы дельце втихую, без этих глупостей с самым достойным».
«Нас не так много… У меня есть шанс!»
«Господи, сколько денег… Этого не может быть!»
Маша даже зажмурилась, чтобы прогнать голоса, витавшие в воздухе.
Когда она открыла глаза, Иннокентий дрожащими руками надевал очки в золотой оправе. Ева нервно накручивала на палец белокурый локон.
Гена Коровкин, точно проснувшись, придвинул к себе чашку с чаем и одним глотком осушил ее. Похоже, он даже не заметил, что именно выпил. Жена что-то шептала ему на ухо. Матвей Олейников сгреб бумаги и внимательно изучал их, покусывая губы. Борис с Нютой погрузились в размышления и сидели с отсутствующим видом.
Маша ожидала от встречи всего, что угодно, но только не этого. Теперь стало ясно, отчего так неприязненно и молчаливо встретили ее новые родственники: опасались, что появился новый претендент на наследство.
«Но они могут не волноваться, – подумала Маша. – Каждому ясно, что Олейникова остановит свой выбор на ком-то из тех, кого знает всю жизнь. Но как же это все странно и неожиданно…»
Марфа Степановна хлопнула ладонью по столу, прервав молчание:
– Ну что, все убедились, что я вам не сказки рассказываю? И не сошла с ума на девятом десятке? А, Иннокентий?
Анциферов вздрогнул и дернул себя за бородку, словно желая проснуться.
– Мы, конечно, сразу поверили, – пробормотал он. – Правда, скажу честно, решили, что Светицкий оставил вам кругленькую сумму на старость… Не думали, что все имущество.
«Светицкий – это ее покойный муж, – сообразила Маша. – Значит, Анциферов навел справки, прежде чем приехать».
Та же самая мысль пришла в голову Еве Освальд, потому что она тряхнула белой гривой и насмешливо поинтересовалась:
– Что, Иннокентий, провели проверку, да?
– А что такого? – вскинулся Анциферов. – Конечно, когда тетя Марфа сказала, что вышла замуж, я заинтересовался ее супругом! Это естественное человеческое любопытство! И потом, простите, тетя Марфа, но я, не скрою, был удивлен, услышав, что вы обрели мужа в семьдесят с лишним лет. Согласитесь, довольно почтенный возраста для брака! Я опасался, не обманул ли вас молодой аферист.
Ева насмешливо фыркнула.
– Именно так! – воинственно заявил Иннокентий. – Мало ли вокруг бездельников, покушающихся на чужое жилье. Я счел своим долгом навести справки. И узнал, что господин Светицкий обладал безупречной деловой репутацией. И к тому же – простите, тетя – был уже немолод.
Нюта успокаивающе погладила его по плечу.
– Поздновато ты решил наводить справки о молодом аферисте, – усмехнулся Борис. – Когда он уже скончался.
– И рад бы раньше, но ведь тетя Марфа скрыла от нас факт своего замужества! – парировал Анциферов. – Я узнал обо всем уже с запозданием, так сказать. Поэтому ваши намеки неуместны!
– Хорошо-хорошо! – Ева подняла руки, сдаваясь. – Мы поняли, что вами двигала только забота о Марфе Степановне.
Она переглянулась с Борисом и подмигнула ему.
Это подмигивание вывело Иннокентия из себя. Он расплылся в улыбочке, не предвещавшей ничего хорошего, и обратился к Олейниковой:
– Тетя Марфа, вы ведь сказали, что будете выбирать из родственников? Вот и всплыл один критерий: значит, смогут участвовать только мужчины. Женщины у вас в наследниках не водятся!
И зло сверкнул глазами из-под очков на Еву.
– Теперь водятся, – тихо сказал Коровкин, взглянув на Машу.
Анциферов только отмахнулся: эта не в счет!
– Надо бы еще проверить, что там за родственные связи такие, – пробормотал он. – Документики посмотреть. В соответствующих органах поинтересоваться. А то один телефонный разговор ничего не подтверждает. Кто угодно может мне позвонить и навязать себя в качестве родственницы!
Маше стало и смешно, и противно.
Она действительно раздобыла телефон Анциферова и позвонила на другой день после разговора с Марфой Степановной, почему-то решив, что ее ждет такой же теплый прием. Но Иннокентий, выслушав объяснения об открывшемся родстве, сдержанно выразил удивление по поводу обретения троюродной племянницы и решительно распрощался.
«Значит, это называлось „навязывать себя в качестве родственницы“?» – разозлившись, подумала Маша, решив не спускать Анциферову такой наглости.
Но ответить она не успела – ее опередила Ева.
– Меня, уважаемый Иннокентий, пригласила Марфа Степановна, – с лучезарной улыбкой, от которой Анциферова перекосило, поведала она.
Тот вопросительно взглянул на тетю.
– Ева у меня вместо Марка, – кивнула та, и Иннокентий сник. – Хоть замена и неравноценная.
Теперь настал черед Евы прикусить язык.
– Вы меня спрашивали, – Марфа повысила голос, – как я выберу самого достойного! Таиться не стану: я собираюсь неделю посмотреть за вами, родные мои, понаблюдать, проверить вас кое в чем. Есть у меня несколько задумок…
– Каких задумок? – тут же спросил Борис.
– Узнаешь в свое время, – загадочно ответила старуха.
– Но неделя – это очень долго… – жалобно протянула Нюта.
– Кому долго, тот может уехать в любую минуту. Я здесь насильно никого не держу. Мне же легче будет выбирать из оставшихся.
По дружному молчанию Маша поняла, что оставшимися будут все.
Олейникова удовлетворенно кивнула.
– А пока разговоры окончены, помогите-ка мне накрыть стол к ужину.
Все поднялись и, толпясь, отправились на кухню, излучая притворный энтузиазм.
Ужин был прост и вместе с тем бесподобен: отварная картошка с укропом, над которой поднимался ароматный пар, и куски мяса в горшках, запеченные в духовке. Мясо плавало в собственном соку и пахло так, что Маша, открыв крышку, едва удержалась от искушения вытащить здоровенный ломоть руками и обкусывать его со всех сторон, словно дикарь, дорвавшийся до добычи.
А Марфа уже доставала из трехлитровой банки упирающиеся пупырчатые огурчики, выкладывала на блюдо один к одному. За огурчиками из банок последовали блестящие грузди, лопающиеся от натуги помидоры, пестрое лечо.
Маша давно отвыкла от вкуса настоящей картошки. На рынке и в магазинах ей попадались только аккуратные, безупречные и безвкусные, как картон, клубни, и лишь изредка удавалось купить то, что напоминало картошку, которую она ела в детстве. Но блюдо Марфы было превосходным.
– Молодой картошечки еще нет, – развела руками Олейникова, – не сердитесь, буду потчевать вас прошлогодним урожаем.
Никто и не думал сердиться. Даже Ева Освальд, с сомнением глядевшая на угощение, в конце концов не устояла и, бормоча себе под нос: «прощай, диета, здравствуй, целлюлит» – осторожно положила на тарелку две картошины.
Все словно сговорились не упоминать о том, что собрало их вместе. За ужином никто не говорил ни о наследстве Марфы Степановны, ни о ее странном решении. Даже Иннокентий и Ева мило улыбались друг другу и болтали о пустяках. Лена расспрашивала Машу о ее работе, Матвей обсуждал с Коровкиным какой-то новый компьютерный вирус, а Борис Ярошкевич интересовался у Марфы, сколько человек помогает ей справляться с хозяйством.
Почти идеальное семейное торжество.
– Я наняла троих, – донесся до Маши ответ Олейниковой. – Нет, не из деревни. Местные мужички ленивые и безрукие. Им сколько ни заплати, все одно работать не будут.
– Где же вы своих работников нашли?
– Дала объявление в газету, все честь по чести: требуются работящие, непьющие, бессемейные. Жилье предоставлю, платить стану исправно. Приезжали ко мне разные люди, я с каждым поговорила, совета у высших сил испросила и, помолясь, определила к себе в помощницы трех женщин.
– Как – женщин? – изумилась Нюта.
– А вот так. Рассудила, что если баба решилась приехать, значит, положение ее совсем отчаянное. И работать она будет не за страх, а за совесть. Так оно и вышло. Помощницы у меня крепкие, рукастые, непьющие и за любое дело берущиеся.
