– Так это… Габитовна… Четвертого мы подобрали. У него машина застряла. Так же, как у ребят. Не оставлять же его на дороге? Верно?
Неверно.
Именно это читалось в холодных и бестрепетных глазах Воительницы. Притащить в богатый дом человеческий обмылок сомнительной этимологии – вещь совершенно недопустимая. И она уж точно бы так не поступила, но… Что сделано, то сделано. Остается только купировать последствия. Чем Карина Габитовна спустя мгновение и занялась.
– Проводите… товарища в гостевой домик, Степан Михайлович.
Михалыч и Лисий Хвост синхронно кивнули головами. А Саша вдруг почувствовал беспокойство за судьбу Мандарина. Что это еще за таинственный гостевой домик? Величина поместья, которую ему удалось приблизительно оценить (даже несмотря на непогоду), в принципе предполагала наличие подобных сооружений. Вот только будет ли там удобно дурацкому парню, не замерзнет ли он? Это здесь, в большом доме, царит расслабляющее тепло, но можно ли поручиться за пристройку?
Сомнения Саши оказались не напрасными.
– Так это… Его же протопить надо, – пожевав губами, изрек Михалыч.
– Вот и займитесь этим. А товарищ вам поможет.
На «товарища» Карина Габитовна даже не взглянула и, повернув голову, снова сосредоточилась на Саше и прибывших с ним людях:
– Для вас приготовлены комнаты наверху, Александр. Я так понимаю, это и есть ваша невеста?
Рыбий взгляд скользнул по Женьке без всякого любопытства. Скорее всего, Габитовна подсчитывала в уме, во сколько обойдется «Приятному знакомству» лишний рот.
Лишние рты.
– Ола! – Женька без всякого стеснения рассмеялась и помахала Габитовне рукой. – Комо эстас?[11]
Никак не отреагировав на Женькины реплики и телодвижения, чертова кукла Карина процедила сквозь зубы:
– Вы не написали, что она испанка.
– Это что-то меняет?
– Ничего. Но в нашем доме приветствуется ясность.
«В нашем», вот как! Кем возомнила себя эта женщина и кем на самом деле является? Саша был оторван от семьи десять лет; не исключено, что ее состав изменился. Но не настолько же!..
– Давайте попытаемся… расставить точки над «и». Эухения, моя невеста. Наверное, всем будет проще звать ее Евгенией.
– Испанский вариант тоже не представляет никакой сложности, – отстраненно заметила Карина Габитовна.
– Хорошо. – Саша почувствовал, как в нем закипает ярость. – Эухения, моя невеста. И Хавьер. Наш друг.
До сих пор Хавьер Дельгадо никак не проявил себя. Всю дорогу он благополучно проспал и проснулся лишь тогда, когда они, ведомые Михалычем, въехали на территорию поместья. Хавьер не успел толком познакомиться с дурацким парнем и русской la ventisca[12], зато теперь ему предстояло увидеть все остальное.
Всех остальных.
Саша нисколько не сомневался, что все пройдет по накатанной схеме, а значит – как нельзя лучше. Хавьер Дельгадо очарует его семью, несмотря на языковый барьер. Конечно, он здесь – не потому, чтобы помочь Саше справиться с ситуацией. Вернее, не только поэтому…
– Ола, гвапа![13]
Безукоризненный красавчик Хавьер сделал шаг в сторону Карины Габитовны, целясь в нее своей фирменной улыбкой. Эта улыбка покоряла целые континенты, приручала волны и ветер, разбивала одни сердца и давала надежду другим, она никого не оставляла равнодушным. Но тут что-то не сработало – впервые на Сашиной памяти.
Карина лишь мельком взглянула на Хавьера Дельгадо и снова обратилась к Саше:
– Идемте, я провожу вас. Комнаты на третьем этаже.
– Я хотел бы увидеться с матерью.
– Вы увидитесь. В свое время, – отрезала чертова кукла.
Мьерда.
Именно это слово должна была произнести сейчас экспансивная Женька. Дерьмо, дерьмо, дерьмо! Твоя мать – дерьмо, Алекс. И люди, которые ее окружают, слеплены из той же субстанции. И сама история… От нее ощутимо попахивает дерьмецом, и зачем только ты втянул меня во все это? А заодно и Хавьера. Понятно, что к нему-то как раз ничего и не прилипнет, он так и останется стоять среди потоков вонючей жижи – ослепительный и прекрасный, как всегда. Весь в белом – истинный яхтсмен, истинный конкистадор. И всё же, всё же…
Прости меня, Женька.
Но Женька молчала. Переводила взгляд с Саши на Карину Габитовну, улыбалась (как и положено жительнице Европы, ни бельмеса не понимающей в русской жизни) – и молчала.
– Хорошо, – сдался Саша. – Идемте.
Он поправил рюкзак на плече и подхватил Женькин чемодан. И даже, понукаемый холодным взглядом Габитовны, успел сделать пару шагов к лестнице, когда случилось непредвиденное. Живой маленький клубок проскользнул у него между ног, едва не запутавшись в них, – и стрелой промчался в сторону лестницы.
Дурацкий парень!
Каким-то образом Мандарин освободился от опеки Лисьего Хвоста и взлетел по ступенькам, чтобы через несколько секунд скрыться из вида где-то наверху.
– Ах ты чёрт! – с досадой воскликнул Лисий Хвост. – Мандарин! Вот паршивец!..
– Что это? – Левая бровь Карины дернулась и наползла на лоб. – Что это такое?
– Кот, – засмеялся Саша. – Наш маленький друг… кот.
– Ваш?
– Я понимаю… Кот тоже не оговаривался.
– Так это ваше… животное?
Саша едва удержался, чтобы не сказать «да» – не только в пику цепной собаке матери (и где только она рекрутирует такие малосимпатичные личности?). За то недолгое время, что они провели вместе, дурацкий парень покорил Сашино сердце.
– Моё, – громко сглотнув, подал голос Лисий Хвост. – Животное – моё.
– Животные в нашем доме не приветствуются.
Вот как. Животные не приветствуются, но приветствуется ясность. Не так уж сложно понять, что подразумевается под «ясностью» в квадратно-гнездовом сознании Карины Габитовны: ледяная пустыня всеобщего порядка. Ни пылинки, ни соринки, ни волоска – что уж говорить о кошачьей шерсти? И тем более о чувствах – живых и искренних. Эти – выметаются прежде всего. Недрогнувшей рукой, как дохлые насекомые, как трупики замерзших птиц. Проклятая сука! Котоненавистница!
– У кого-то аллергия? – поинтересовался Саша.
Котоненавистница снова уставилась на него рыбьим взглядом:
– Об этом нужно было побеспокоиться до того, как подбирать где-то неизвестного кота и приводить его в дом.
– Почему это он неизвестный? – Лисий Хвост, потеряв всякую осторожность, вступился за своего питомца. – У него и паспорт есть. И вообще… Это петерболд. Редкая порода.
Прекратив, наконец, цепляться за Сашу, рыбий взгляд Габитовны сфокусировался на приблудном «товарище».
– Мы проявили… э-мм-м… милосердие, позволив вам остаться здесь в непогоду. Но и оно имеет границы. Выходить за них не рекомендуется. Отправляйтесь в гостевой домик. Степан Михайлович вас проводит.
– А…
– А кот присоединится к вам. Сейчас или чуть попозже, когда мы его разыщем.
– Я бы сам хотел разыскать… Подобного с ним не случалось прежде. Он – большая умница… – всем телом задрожал Лисий Хвост. – Я поищу его… Если вы не возражаете.
– Это исключено, – отрезала Карина Габитовна.
– Дом вон какой большой. А кот маленький. Он может испугаться. Забиться куда-нибудь…
– Такое могло бы произойти с глупым котом. А ваш, как вы утверждаете, умница.
– Вот именно. К чужим людям он не пойдет.
Ситуация явно заходила в тупик, и Саша решил, что пора уже вмешаться и попытаться разрулить ее. В конце концов, это дом его матери. Его. Матери. Следовательно, Саша имеет здесь кое-какие права, как бы снулая рыба Габитовна ни настаивала на обратном.
Сделав рыбе знак рукой («помолчите, уважаемая»), он подошел к Лисьему Хвосту и тихо произнес:
– С Мандарином ничего не случится. Обещаю, Борис. Мы найдем его и сразу же дадим знать вам. Все будет хорошо.
Лисий Хвост тихонько засопел.
– Не о чем беспокоиться, – мягко продолжил Саша. – К вашему коту здесь отнесутся лучше, чем вы думаете. Никто не посмеет его обидеть. И вообще… Лично я больше люблю кошек, чем собак. Потому что кошки не работают в полиции…
Зачем он добавил последнюю фразу, Саша и сам не знал. Откуда она взялась – тоже. Наверное, вычитал ее в какой-то книжке – пусть и не такой блестящей, как книга Хавьера. Иначе Саша обязательно бы запомнил название. Но название на ум не приходило, а Лисий Хвост… Что-то неуловимо изменилось в его лице, стоило Саше упомянуть о полиции.
Не такой уж он простак, каким кажется.
Но развить эту мысль Саша не успел, отвлекшись на Карину Габитовну, которой во что бы то ни стало хотелось очистить плацдарм. Она уже шла по направлению к лестнице, и всем троим – Саше, Женьке и Хавьеру – ничего не оставалось, как последовать за ней.
Второй этаж оказался таким же пустынным, как и первый. От площадки между ними коридор уходил в обе стороны, зеркально повторяющие друг друга. Обшитые дубовыми панелями стены, картины в массивных рамах, ковры на полу. Все выглядело респектабельно и – безжизненно: ни единого звука, ни единого шороха. Саше на мгновение стало не по себе. Вся эта тишина никак не вязалась с матерью – такой, какой он помнил ее. Чрезвычайно деятельной, щедрой рукой разбрасывающей вокруг себя сгустки энергии. В ее присутствии, казалось, даже время течет быстрее, а воздух начинает вибрировать в нетерпении. И вот теперь – покрытая позолотой мертвечина.
