— Нет, ну еще Ленин вроде объявлял террор, «красный», а еще был «белый», но это все потом случилось!
— Боевые технические группы появились задолго до Ленина и «красного» террора! Поначалу в них состояли, разумеется, идейные революционеры всех сословий. Много студентов, а как же иначе? Учащаяся молодежь, — тут Шаховской слегка улыбнулся «учащейся молодежи», — всегда активна и заинтересованна. Студенты тогда были грозной силой. И, между прочим, оставались таковой довольно долго. Университеты всегда представляли опасность для власти — вольнодумство, запрещенные книги, сходки, песни, разговоры! И самая главная идея — свобода! Всем хотелось свободы.
Звонок тренькнул. Все остались сидеть. Как только заговорили «про понятное», увлекательное и опасное — свободу, студентов, убийства, — сразу стало интересно и спать расхотелось. Продолжайте, профессор!..
— Продолжим на следующей лекции.
Студенты завозились и стали подниматься — с некоторым разочарованием. Дмитрий Шаховской преподавал не первый год и умел самое интересное оставлять «на потом», до завтра, до следующей лекции, до новой книжки, которую непременно нужно прочесть к понедельнику. Он как будто мастерил из событий, малоизвестных исторических фактов, странных сопоставлений крючки и ловил на них ребячий интерес. Некоторые быстро срывались и уходили, но и оставались многие, и вот с этими, оставшимися, имело смысл возиться.
— Дмитрий Иванович, вот вы говорите — боевые группы, а они чьи были?
— В каком смысле? — Он засовывал в портфель ноутбук. Еще две тетрадки, часы, которые он всегда снимал и клал перед собой на стол, чтоб были перед глазами, телефон и всякая ерунда. Хорошо бы ничего не забыть. Разноцветная толпишка студентов тянулась к выходу, возле его стола топталось несколько ребят, те самые, что теперь уж точно не сорвутся.
— Ну, кто их создавал? Это же все давно известно — бандформирования всегда кто-то финансирует, руководство есть, оружие кто-то поставляет. Из других стран.
— В девятисотые годы это было немного не так. — Шаховской оглядел стол. — Вы сейчас излагаете современную модель. Да и бандформирования — термин совершенно не подходящий.
— Нет, ну, руководил-то террористами кто? Ленин?..
— Ленин вечером семнадцатого октября, как раз когда был издан Манифест о создании Думы и даровании свобод, писал в Женеве, что это «один из великих дней русской революции». Еще он писал, что «неприятель не принял серьезного сражения, отступил, потому что в случае победы народа царская власть была бы сметена начисто».
— То есть не Ленин, да? А тогда кто?
— Ленин руководил Февральской революцией, а после нее Октябрьской, — объявила томная девушка, которой не давали покоя кудри, она то и дело их поправляла и перекидывала из стороны в сторону. Звали ее, кажется, Лолита. — Но это в семнадцатом году. А в девятьсот пятом году как таковой революционный процесс только зарождался и не был ярко выраженным. А Дума была продажной, и в нее никто не хотел идти, и все бойкотировали выборы.
Шаховской знал, что смеяться никак нельзя, но все же засмеялся осторожненько. Лолита — так ее зовут или не так? — сделала движение головой, и кудри заняли новое положение, и расширила глаза.
— Выборы в Первую Думу на самом деле проигнорировали только леворадикальные партии. Они действительно выносили в заголовки своих прокламаций фразу «Участники Думы — предатели народа». Они считали, что жечь усадьбы и устраивать вооруженные восстания гораздо действенней и интересней, чем пытаться договориться с властью.
— Дмитрий Иванович, а террористам кто деньги давал?!
— Дмитрий Иванович, а партии откуда взялись?.. Радикальные и всякие?
— А почему император так долго думал, а?.. Ну, вы сказали! Во всей Европе парламенты были давным-давно, и что такого? Подумаешь, Дума!.. Кому она мешала?
Шаховской застегнул, наконец, часы и поднял руку, как на римском форуме.
— Господа и… дамы! Мы обо всем еще поговорим. На самом деле, это страшно интересное время — начало двадцатого века. И почему-то так получилось, что именно об этом времени мало рассказывают в школах и… институтах.
— Про террористов я ничего не понял, — подумав, сообщил лохматый. — И про Ленина тоже.
— Ленин устроил Октябрьскую революцию и всякие безобразия, — объяснила ему Лолита и опять поправила кудри. — Он был немецкий шпион.
— Это не доказано!..
— А я читала, что доказано!
— Дмитрий Иванович, вы освободились?
Профессор оглянулся на двери, и студенты оглянулись тоже, довольно сердито. Борис Викторов, бывший студент, аспирант, нынче готовивший на кафедре Шаховского докторскую диссертацию, нисколько не дрогнул, вошел и объявил, что у него к профессору срочное дело, что означало — пора расходиться. Студенты вразнобой попрощались и поволокли к выходу расхристанные рюкзаки, загребая ногами в пудовых разношенных ботинках.
Студенту, как и священнику, вдруг подумал Шаховской, что сейчас, что сто лет назад, просто необходимы крепкие и удобные башмаки. Студент все время на ногах и все время бегает — на занятия, в библиотеку, на уроки, по книжным магазинам за редкой монографией. Девушки на шпильках… как бы это выразиться… не до конца студентки! Девушки на шпильках учатся уж точно не для того, чтобы узнать нечто новое о русской революции девятьсот пятого года и Первой Думе!.. Ради чего-то другого они учатся.
«Или я стар стал? Брюзглив? Нынче студент уже не тот, и вообще колбаса подорожала?»
— Правильно я понял? Нужно было спасать вас от жаждущих знаний? — спросил Борис.
— Спасать не надо, а вот опаздываю я, это точно, Боря.
— Опять в Думе консультируете? — Это было сказано с некоторой насмешкой, как будто профессор Шаховской консультировал в салоне красоты «Престиж» или в Сандуновских банях.
Дмитрий Иванович знал, что Боря Викторов, повзрослевший у него на глазах, превратившийся из недокормленного, вечно сглатывающего слюну, как будто у него сохнет во рту, мальчонки во вполне уверенного в себе и в жизни молодого мужчину, тоже мечтал о чем-то таком… возвышенном. Консультировать. Составлять исторические справки. Разрабатывать новые концепции и толкования. И чтоб на титульном листе в списке «редакционной коллегии» — Борис Викторов, доктор исторических наук, профессор. Еще хорошо бы золотыми буквами — депутат Государственной думы или что-то в этом роде. Красиво!
Дмитрий Иванович знал об этом, извинял, хоть и посмеивался немного. Сам он «к красоте» никогда не стремился и внимания на нее не обращал. Или думал, что не обращает. У него-то как раз все было — и степени, и фамилия в списке «редакционной коллегии», и «научные труды», на которые ссылались в других научных трудах, и книги в синих «государственных» переплетах. Почему-то до сих пор значительные труды по истории издаются в синих или малиновых переплетах!
— А ты что приехал, Боря?
— А я на самом деле к вам, Дмитрий Иванович.
— На самом деле или ко мне? Если ко мне, то я опаздываю.
— Да я хотел только монографию показать.
Теперь Шаховской пытался вспомнить, где оставил пальто, то ли на кафедре, то ли в гардеробе. В гардеробе раздевались в основном студенты, но Дмитрий Иванович любил университетских гардеробщиц, можно сказать, обожал. Две старухи с морщинистыми длинными лицами и накрахмаленными спинами принимали студенческую хлипкую одежонку руками в черных шелковых перчатках и величественно исчезали в плохо освещенной гардеробной. Потом выныривали из глубин с латунным номерком в шелковых пальцах. Они служили в этом, самом старом здании университета, сколько себя помнил Шаховской, и их шелковые перчатки, и прямые спины, и длинные морщинистые лица никогда не менялись. Для него, как и для многих поколений студентов, университет начался именно с этих старух.
Тут профессор вдруг подумал, что двадцать пять лет назад, когда он только поступил, две его старухи, должно быть, были совсем молодыми женщинами, и это показалось ему странным и невозможным.
В широких и высоких коридорах было пусто, шла какая-то там по счету пара, звуков никаких не доносилось — в самом старом из всех университетских зданий школярский шум оставался за толстыми стенами и высокими двойными дверями аудиторий.
…Пожалуй, раздевался он у старух, а не на кафедре. Нет, точно у старух.
Борис Викторов поспешал за ним. Боря всегда был вежлив, но настойчив.
Настойчив, но вежлив.
— Боря, если дело срочное, я никак не успею сегодня.
— Там всего тридцать восемь страниц, Дмитрий Иванович. Это даже не монография, а, скорее, статья. Мне ее в печать сдавать. Посмотрите, сделайте одолжение. Только, если можно, поскорее.
— Боря, — Шаховской натянул пальто, которое подали ему черные шелковые руки, и похлопал себя по карманам, проверяя ключи от машины, — ты меня не слышишь? Я сегодня в Думе допоздна.
