Пришлось открывать дверь, завернувшись в полотенце. Мне протянули в щель сверток, а чья-то рука попыталась ухватить меня при этом за край полотенца. Но я был готов ко всякого рода неожиданностям и предусмотрительно отскочил.
За дверью раздался вздох разочарования:
— Пустите нас, мы вам поможем! — замурлыкали рвущие сердце голоса. — А то вдруг вы носочки перепутаете, где левый, где правый. Или наденете не туда…
Чего только я не выслушал, пока одевался! Давно надо мной так не потешались. Я ворчал, слушая милый лепет, но только теперь понял, как давно не слыхал рядом женских голосов.
Вышел я немного смущенный, в непривычной для меня одежде, явно довольно дорогой, но словно для меня сшитой. В руках я нес галстук, который, оказывается, совершенно разучился завязывать. Или притворялся?
Девушки встретили меня веселым смехом и дружными аплодисментами. Тут же, не дав опомниться, подхватили под локотки и затащили к Нине в кабинет. Кабинет оказался большим, красивым. Не зря фирма занималась дизайном. Свое дело они знали. Я не специалист, но во всем тут чувствовался стиль и вкус. Поражало все: и драпировки, и тона, и шелковые обои, и удобная мебель.
И, разумеется, сама хозяйка кабинета служила лучшим образцом убранства. Она успела привести себя в порядок, переодеться и даже сменить прическу на более простую. Еще мне показалось, что макияжа у неё чуть поубавилось.
Но, возможно, тут я ошибался. Нина шла мне навстречу, приглашая войти. Я стоял, не зная, куда деть галстук, который так и остался у меня в руке.
Нина наметанным глазом заметила мои мучения, молча улыбнулась, взяла из моих рук галстук, но, раздумав вдруг, открыла дверцу большого гардероба, где висело не менее дюжины платьев. Она покопалась там и сняла с жердочки с поясами легкий темно-коричневый женский шарфик.
— Можно я повяжу это вместо галстука?
И она своими руками завязала мне на шее шарфик — элегантным бантом, скромным и красивым. Она поправила воротник рубашки, пригладила лацканы пиджака и спросила:
— Можно мы будем на «ты»? Мы же искупались на брудершафт в одной луже?
— Конечно, конечно, — заспешил я. — Я сам хотел предложить вам…
— Тебе, — поправила она.
— Тебе, — повторил я, снова начиная краснеть.
Нина, почувствовав мою неловкость, повела меня к креслу, села напротив, налила в маленькие чашечки кофе из хрупкого кофейника и после нескольких глотков спросила:
— И все-таки, почему ты меня преследовал?
Она смотрела на меня поверх чашечки с неподдельным интересом, а мне почему-то вдруг стало легко, и я все ей выложил, с начала до конца. Нина слушала внимательно, но по её лицу нельзя было понять, верит она или нет. Все это оказалось слишком серьезно, чтобы просто отмахнуться и забыть.
— Знаешь, я тебе верю, — сказала она наконец после долгой паузы. — Но это так неожиданно.
Она смотрела в сторону окна сузившимися глазами, на ресницах поблескивали слезы.
— Как ни странно, я всегда любила мужа, — она немного помолчала. — И, видимо, зря. Я сама в последнее время заметила: он стал относиться ко мне по-другому. Я подозревала, что в этом виновата другая женщина, я могла допустить, что он может мне изменять. Но что он способен пойти на убийство… Мы все же прожили вместе десять лет… Почти.
Она сидела, уронив руки на колени, плечи её поникли. Я подошел к ней, желая приободрить, слегка дотронулся до её плеча, чуть наклонился, собираясь сказать слова поддержки и надежды. Но она вдруг резко вскинула голову, обняла меня руками за шею и притянула к себе. Думаете, я сильно сопротивлялся?
Это налетело на меня, как ураган. Я чувствовал себя занесенным на чужую планету. Появилось ощущение, будто до встречи с Ниной я смотрел цветное кино в черно-белом изображении. Мир приобрел удивительное разнообразие красок, вкусов, звуков.
А может, я просто стал замечать то, мимо чего ещё вчера проходил, опустив голову и глядя под ноги?
Люди вообще разделены на две категории. Одни смотрят в небо, другие себе под ноги, боясь случайно споткнуться. Вообще-то в детстве и юности почти все ходят задрав голову, нимало не беспокоясь о разбитых коленках. Но со временем глаза притягивает земля, и незаметно для себя мы забываем, что, кроме мусора, окурков и потрескавшегося асфальта под ногами, есть ещё огромное голубое небо над головой.
Нина жила, глядя в небо, и ко мне эта способность тоже вернулась. Новое, сильное, казалось бы, навсегда утраченное чувство увлекло меня, закружило, заставило на время позабыть обо всех неприятностях и тревогах.
Ну не то чтобы совсем позабыть — слишком серьезные проблемы над нами нависли. Но откуда-то появилась твердая уверенность, что мы сумеем вырваться из этого заколдованного круга.
Мы с Ниной отправились из её офиса ко мне и провели вместе почти весь оставшийся день. Ближе к вечеру подъехал Семен. Увидев наши с Ниной улыбающиеся и несколько смущенные лица, он понимающе улыбнулся и показал за её спиной большой палец.
Нине пора было возвращаться домой, но я категорически возражал, опасаясь намеченного явно на ближайшие дни убийства. Семен предположил, что если что и произойдет, то вряд ли в доме шефа и, скорее всего, он вряд ли займется этим сам.
— А как, по-твоему, Нина, в чем причина такого отчаянного и рискованного замысла? Ведь он ставит на карту все — карьеру, благополучие, спокойную и обеспеченную жизнь? И для чего двойник? И кто он? — забросал её вопросами Семен.
— Трудно ответить однозначно, — задумчиво ответила она. — Он, безусловно, человек весьма уравновешенный. Но у него в последнее время какие-то осложнения на работе. Я изредка слышу его телефонные разговоры. Он явно чем-то обеспокоен. Я не уверена полностью, но мне кажется, это осложнения финансового характера. Вряд ли здесь замешана женщина. Хотя все может быть…
Тень пробежала по её лицу. Она задумалась. Мы сидели молча, терпеливо ожидая продолжения. Нина вздохнула и снова заговорила.
— Другие причины? Их просто нет. Наверняка проблемы финансовые. Возможно, он решил свернуть дело и удрать. Я для него в такой ситуации становлюсь обузой. К тому же существует брачный контракт. На мое имя лежат акции, которые он сможет реализовать и без меня. Но мой офис, куда вложены немалые средства… Вот для этого, очевидно, и понадобился двойник.
Сестры у меня нет. Вернее, была. Мы жили в Павловске. Знаете, там удивительная роспись по дереву. Это двести километров от Москвы. Мы родились близняшками, очень любили друг друга. Даже чуть не умерли от этого…
Заметив наши вопросительные взгляды, она грустно улыбнулась и пояснила:
— Нам было лет по десять, мы посмотрели какой-то фильм и решили смешать нашу кровь. Не зная, как это делают, разрезали себе запястья. Она левое, а я — правое, я левша. В остальном мы похожи как две капли воды, нас вечно путали. Так вот, когда мы разрезали себе руки, очень сильно пошла кровь, мы испугались, заплакали, прибежала мать, и пришлось нас везти в больницу.
— А что случилось с твоей сестрой? — спросил я, поняв, откуда тот шрам, который я заметил на фотографии.
— Она умерла… Вернее, даже не умерла, а… В общем, мы вместе закончили школу, обе хорошо рисовали, в Павловске это у всех в крови, никого этим не удивишь. Поступили вместе в художественно-промышленный павловский институт, который и закончили. А после института от отца вдруг пришло письмо. Он сильно пил и давно ушел из дома, когда ещё нам исполнилось по шесть. И мы про него почти ничего не знали, не слышали. Приехал он один раз, когда нам уже было восемнадцать, пробыл пару дней и уехал. Мама говорила про него неохотно, деньги приходили часто и аккуратно, но всегда из разных мест. Где-то за год до письма он пропал совсем. Мама в то время тяжело болела. И тут письмо. Он писал, что с ним случилась беда, он в очень тяжелом положении и просит приехать, если это возможно.
Мы посоветовались, и моя сестра Наташа поехала. А я осталась с мамой…
Нина опять помолчала, видно, рассказанное давалось с трудом, но справилась с собой и продолжала:
— Через неделю пришло извещение о том, что в автомобильной катастрофе погибли мой отец и сестра. Они врезались в бензовоз, произошел взрыв, и они…
— А кто находился за рулем, что нужно было отцу, кому принадлежала машина? — забросал вопросами Нину Семен.
— Я ничего толком не знаю. Сестра даже письма написать не успела. Она только позвонила, что добралась, и на следующий день все случилось. А я даже на похороны не смогла поехать. Маме стало совсем плохо, и через три недели после этого она умерла.
— А ты сама не ездила, не узнавала, как там все произошло на самом деле?
— Это случилось далеко. В Северодвинске. Я, конечно, съездила. Но много позже. Уже никто ничего не помнил. Да и что могли рассказать-то? Врезалась легковушка в бензовоз. Там и хоронить-то было нечего…
