— Синьор, прошу вас еще раз простить нас, но бедная женщина…
— Я знаю, синьорина… синьорина Дани, так? Стелла Дани?
— Да, синьор… Вы хотели поговорить со мной?
— С вашего позволения, синьорина.
Девушка предложила комиссару сесть. Ромео она все больше и больше нравилась, так что симпатия к красавцу берсальеру почти угасла — и как он мог не оценить по достоинству такое сокровище! Веронец совершенно позабыл и о том, что ему надлежит расследовать преступление, и что прелестное создание, сидящее напротив, вполне может оказаться убийцей. Вечный влюбленный, Тарчинини без всякой задней мысли, а лишь ради удовольствия говорить о любви, восторгаться и таять от умиления, принялся ухаживать за слегка изумленной Стеллой. А девушку этот поток слов совершенно сбивал с толку, хотя странный синьор казался ей добрым и славным человеком.
— Только что ваша бедная тетя живейшим образом напомнила мне детство, приняв за одного из своих прежних учеников, но когда вошли вы, синьорина, — Santa Madonna! — я подумал, что вижу фею!
— Фею, синьор? Будь я феей, умела бы творить чудеса…
— Ma que! Так вы и сотворили чудо!
— Я?
— Ну да, вы вернули мне мои двадцать лет!
Стелла подумала, уж не ухлестывает ли за ней этот господин. Во всяком случае, он делает это совсем не так, как Нино… И кроме того, совершенно невероятно, чтобы он явился сюда просто наговорить любезностей…
— Но, синьор…
Нежный грудной смех Тарчинини походил на воркование.
— Я смутил вас, дитя мое? В таком случае мне нет прощения! Я ведь себя знаю… И мне бы следовало осторожнее относиться к словам… Но это сильнее меня! Как только вижу красивую девушку — не могу не говорить о любви! Ну, и в результате так смущаю девичьи души, что бедняжки только и мечтают властвовать надо мной безраздельно… Но это лишь мечта… дивный, прекрасный сон… Забудьте, дитя мое! Ромео Тарчинини умеет отличать действительность от грез! Вы вернули мне мои двадцать лет, но я не имею права их сохранить! И потом, я не свободен! Любовь навеки сковала Ромео Тарчинини с его Джульеттой, у меня шестеро детей, и старшая дочь — такая же красавица, как вы, синьорина!
Стелле стало страшновато. Судя по всему, незнакомец не менее безумен, чем тетушка Пия. Что ему надо? И почему он то говорит о любви, то рассказывает о своем семействе? И как бы его выпроводить до прихода Анджело? В последние дни брат и так в отвратительном настроении. И вдруг девушке пришло в голову, что, возможно, гость — самый обыкновенный коммивояжер и воспользовался таким необычным трюком, надеясь заставить ее слушать. Стелла привстала.
— Я должна вас сразу предупредить, чтобы вы попусту не теряли время: мне ничего не нужно!
Ромео, которого перебили на середине великолепной тирады, настолько поэтичной и трогательной, что у него увлажнились глаза, на мгновение застыл в совершеннейшей растерянности.
— Ma que! Чем вызвано это прозаическое замечание, синьорина?
— Разве вы не представитель какой-нибудь фирмы?
— Представитель? Честное слово, вы правы… Как вы верно угадали, я и в самом деле кое-что представляю… Carissima![16] Но неужели вы и впрямь вообразили, будто я нарочно болтаю о Ромео и Джульетте, чтобы всучить вам мыло, пылесос или воск для паркета?
— Но, в таком случае, кто же вы, синьор?
— Я вам повторяю это уже добрых пятнадцать минут, graziossima![17] Ро-ме-о! Я — Ромео Тарчинини!
— И что вы представляете?
— Закон, bellissima![18]
— Закон?
— Да, я комиссар полиции.
— Dio mio![19] Полицейский — у нас в доме? Но почему?
— Ну… это — вопрос куда более деликатный… и касается он берсальера…
Девушка сразу встревожилась:
— Нино?.. Он что-нибудь натворил?..
— Да вообще-то он… Но… давайте по порядку. Мне шепнули на ушко, синьорина, будто вы ждете ребенка от не в меру ретивого воина. Это правда?
Стелла покраснела.
— Нино сам вам сказал?
— Не совсем… Допустим, передал через третье лицо.
— Вам?.. Но почему?
— Какая разница, синьорина? Для меня главное — узнать, так это или нет.
— Да…
— И вашему брату Анджело это совсем не по вкусу, верно?
— Мне тоже, синьор комиссар, но я уверена, что Нино на мне женится. Он не захочет, чтобы его сын был незаконнорожденным…
— Так или иначе, но он уже сирота.
Смысл последнего слова как будто ускользнул от Стеллы, по крайней мере девушка совершенно не представляла, какое отношение оно имеет к ее будущему ребенку. Это не укладывалось в ее голове. Внезапно тетушка Пия распахнула кухонную дверь и, поднеся к губам свисток, пронзительно свистнула.
— Перемена кончилась! — крикнула она. — Загляните в укромное место и быстро возвращайтесь в класс! Я никому не позволю выходить во время урока!
И она исчезла так же быстро, как появилась. Если племянница не обратила на выходку больной никакого внимания, то Тарчинини не без труда восстановил драматическую атмосферу объяснений со Стеллой. Девушка встала и, подойдя поближе, склонила бледное личико к самому лицу Тарчинини.
— Почему вы назвали моего малыша сиротой? Я вовсе не хочу умирать, синьор!
— Что вы, я совсем не имел в виду, что он лишится матери… и так оно гораздо лучше для ребенка… во всяком случае, по-моему.
Стелла понизила голос, словно хотела поделиться с Ромео важной тайной.
— Что-то случилось с Нино?
— Да.
— И… и серьезное?
— Боюсь, хуже некуда.
— Он… он… умер?
— Вчера около полуночи.
Девушка закрыла глаза, пошатнулась и упала бы, не успей Ромео вовремя подхватить ее и усадить к себе на колени, как маленького ребенка. Комиссар думал о своей старшей дочери Джульетте, которую не раз утешал, точно так же взяв на руки. И Ромео Тарчинини, не замечая, что делает, начал тихонько укачивать рыдавшую у него на плече юную вдову, приговаривая, как некогда дочке:
— Ну-ну… agnellina mia… dolcezza de mio cuore[20]… Не плачь больше… Ни один мужчина, кроме меня, не стоит того, чтобы о нем плакали. Но я, я уже занят… А малыш? Ты ведь его вырастишь, правда? Он станет таким же красивым, как его папа… нет, даже лучше, потому что унаследует и красоту мамы… Представляешь? Если родится мальчик, из него выйдет настоящий сердцеед!
Но Стелла погрузилась в такое отчаяние, что не слышала ни слова. Вздрагивая от рыданий, она замкнулась в своем горе. Несчастная девушка овдовела, не успев выйти замуж, и безвозвратно потеряла не только любимого, но и уважение соседей. А о малыше и говорить нечего…
Ромео никогда не мог спокойно смотреть на так тяжко страдающую женщину. Его тоже душили слезы. И не только потому, что Тарчинини вообще имел обыкновение плакать и от радости, и от грусти, а просто богатое воображение помогло ему мгновенно отождествить себя со Стеллой и разделить ее боль. Он ласково гладил волосы девушки.
— Успокойся, бедняжка… Подумай о малыше… Ты же не можешь накормить его слезами, верно?.. Disgraziata creatura…[21] На свете нет ничего страшнее любви, и уж я кое-что об этом знаю!
Но Стелла не успокаивалась, и Тарчинини стал гладить ее по спине, по плечам, целовать в щеку и нашептывать все ласковые слова, какие только приходили ему в голову.
Войдя в контору Праделла на виа Пио Квинто, инспектор Дзамполь сразу понял, что там происходит что-то необычное. Секретарши, машинистки и стенографистки как угорелые метались по коридорам, словно муравьи в развороченном бессовестным прохожим муравейнике. На Алессандро никто не обращал внимания, и ему пришлось остановить какую-то рыжеволосую девушку, бежавшую по коридору со стаканом воды.
— Синьорина…
— Подождите минутку!
Девушка попыталась вырваться, но инспектор крепко держал ее за руку.
— Нет! Полиция!
— А?
— Что здесь происходит?
— Одна из наших коллег потеряла сознание, и мы никак не можем привести ее в чувство… Боюсь, как бы она не умерла, Santa Madre! Может, теплая вода с сахаром…
— Ну, если она при смерти, вряд ли это поможет, правда?
Девушка посмотрела на полицейского с крайним отвращением.
— Ma que! Неужто у вас совсем нет сердца?
Дзамполь пожал плечами:
— Когда-то было…
Он отпустил девушку, и та мгновенно исчезла. Зато откуда-то выскочил плюгавый человечек и, явно очень нервничая, сердито завопил на всю контору, еще больше переполошив всех вокруг. При виде полицейского он бросился в нападение, очевидно решив сорвать досаду и раздражение на незнакомце.
— Что вам здесь надо?
— А вам?
От возмущения коротышка так широко открыл рот, что полицейский увидел, в каком плачевном состоянии его зубы. Наконец зияющий провал исчез, гневливый малыш подскочил на месте, затопал ногами, и это принесло куда больший результат, нежели недавние крики и угрозы, — странный балет служащих прекратился в мгновение ока, и все они с живейшим интересом уставились на собеседника Алессандро.
