Вторая дама легкого поведения, постарше первой, нрава оказалась тяжелого. Пристальным взглядом исподлобья она долго следила за своей неспособной юной коллегой, словно изучая ее. Когда ей все-таки надоели перемещения девушки, напоминающие движение маятника, она прикрикнула на С. П., как я сразу окрестила молодую, и та послушно успокоилась. Я облегченно вздохнула: мне тоже начали надоедать эти ее бесконечные метания.
Я закрыла глаза и откинулась назад. Плоский, как блин, матрас нисколько не смягчал жесткие нары. Я подумала, что вот сейчас либо мои лопатки сплющатся, либо они проткнут насквозь то, что и постелью-то назвать трудно.
Я вспомнила последние пару часов и в который раз прокляла случай, решивший именно в этот день подшутить надо мной. Только вот шутка у него оказалась невеселой. Уже в машине, стиснутая с одной стороны ментом, дожевывающим свою колбасу, а с другой Орловой, умело играющей роль пострадавшей, я узнала, как могло случиться невероятное и доблестная милиция приехала на вызов в считаные минуты.
Менты были крайне довольны собой. А как же: поймали преступника, о чем теперь поставят очередную галочку в своем плане, и все — без каких бы то ни было усилий. Они общались между собой, и я узнала следующее: устав от трудов праведных, эти двое решили заехать к кому-то в гости, используя по такому поводу служебную машину. И надо ж было им отправиться именно на ту улицу, где жила Орлова… По рации они узнали о вызове, и вот пожалуйста — лежит теперь Татьяна Иванова в КПЗ без своей привычной вечерней чашки кофе и ждет утра. И даже позвонить Кире или, на худой конец, Гарику не разрешили. Здесь, видите ли, казенными телефонами никак нельзя пользоваться после восьми, даже если ты хочешь переговорить с подполковником милиции.
От горьких мыслей страшно захотелось курить. Хорошо, я сигареты положила в карман, а доблестный мент, вдохновенно охранявший телефон, чтобы быстрее отделаться от моих возмущений, не стал сильно заострять внимание на обыске и скорее проводил меня в камеру. Я села и достала пачку «Парламента» с остатками былой роскоши: в ней грустно прижались к стенке всего две сигареты.
Я закурила и медленно выпустила струйку дыма, растягивая удовольствие. Неожиданно передо мной выросла дама с тяжелым характером.
— Поделись, — скорее приказала, чем попросила она.
На такой тон я не привыкла реагировать, точнее, я все-таки реагирую на него, но не совсем доброжелательно. Мне не хотелось отвечать, и я ограничилась кривой ухмылкой. Заодно окинула девицу слегка высокомерным взглядом. Лет двадцать пять, стройная и миловидная, но одевается совершенно безвкусно, небольшой шрамик над верхней губой — профессионально отметила я. «Шрамированная» — так окрестила я ее про себя и затянулась еще раз.
— Че, огорчиться хочешь? — спросила Шрамированная, принимая вызывающую позу и ставя ногу на мой матрас.
Короткая юбка задралась, открыв взору не совсем чистое белье. Подошва сапога отпечатала на матрасе бледно-коричневый влажный след. Стало неприятно сидеть рядом. Я спихнула ее ногу с моей постели и молча продолжила свое занятие. Но дама не унималась. По всей видимости, она не привыкла терпеть неподчинение. Об этом говорило не только ее выражение лица — крайне недовольное и с оттенком закипающей злобы, но и удивление С. П. по поводу моей наглости. Шрамированная, непечатно выражаясь, объявила, что в переводе на наш великий и могучий должно было означать примерно следующее: «Оставь мои ноги в покое, они вольны стоять там, где захотят». И, как бы демонстрируя это, девица вновь поставила свой сапог на мою простыню, свежесть которой и без того оставляла желать лучшего. Причем примеривалась она попасть ближе к изголовью.
Я испытала много разных чувств при виде этакого нахальства, и, признаться честно, ни одно из них не обещало Шрамированной милого разговора. Вдобавок ко всему сюда примешалась моя усталость, вызванная загруженным под завязку неприятными событиями днем. Мне не хотелось тратить много энергии на спор, поэтому я просто вспомнила кое-какие навыки по карате и наглядно их продемонстрировала обидчице.
Конечно, я давно уже не тренировалась и была не в форме, но Шрамированной хватило. Быстро и неожиданно для себя оказавшись на полу, она повесила мне очередной эпитет, от которого я в восторг опять же не пришла. Можно было, конечно, еще одним приемом поучить ее вежливости, но уж больно жалко и беззащитно она валялась передо мной, обхватив руками живот и свернувшись калачиком. Я решила, что с нее довольно.
Я стащила свою перепачканную простыню и бросила ее на пол, ближе к нарам, которые застолбила Шрамированная. Заодно посмотрела на них повнимательнее. Да, у этой особы запросы наполеоновские. На самом деле место было самое лучшее в камере: у окна, с практически чистым постельным бельем и, что особенно иголками зависти кольнуло мое сердце, с достаточно толстым матрасом. Я с тоской посмотрела на свой блин, непонятно для какой надобности расстеленный на деревянных досках, и решила, что матрас Шрамированной там будет выглядеть лучше. Причем совесть моя молчала, как партизанка, справедливо решив: это послужит здесь всем уроком.
Без лишних колебаний я поменяла не только простыни, но и матрасы, после чего с удовлетворением растянулась на своем ложе. Сразу пришло успокоение, и я поняла, что заснуть я здесь все-таки смогу. Безусловно. Я попробовала расшевелить свою совесть, которая смогла бы притушить злорадное чувство, вызванное совершенной местью, но она удачно была усыплена относительно мягкой постелью.
Я уже начала было мечтать о сновидениях, настолько приятных, насколько это вообще возможно в подобном заведении, когда тишину нарушил голос:
— Слышь, ты, белобрысая, как звать-то тебя?
Голос этот невозможно было не узнать — низкий и чуть с хрипотцой. По всей видимости, Шрамированная еще не собиралась успокаиваться. Я с трудом разлепила уставшие веки и недовольно уставилась на нее.
— Да ты не ерепенься. Дело у меня к тебе. — Она с опаской глянула на мои ноги, лежащие поверх одеяла, но все-таки решилась и присела рядом с ними, на самый край. — Вижу, ты девка крутая, если че, сопли утирать не придется. Да и облицовкой удалась. — Она еще раз посмотрела на мои ноги, правда, на этот раз в глазах видна была зависть. — Мне как раз такая нужна. Хочешь двести баксов за ночь заработать?
Я усмехнулась про себя. По всей видимости, женщина эта считала такой заработок необыкновенно большим. Я не стала ее огорчать — зачем ей знать, что я столько в день получаю.
— Подумай, неплохие бабки плюс развлечение. И всего-то в сауну сходить с двумя кренделями. Так что полежи тут, посоображай, а надумаешь — толкни меня.
Она встала, приняв позу, свойственную для тружениц ее профессии, заманчиво так взглянула на меня и, развернувшись, отправилась к грязному матрасу. Я видела, что С. П. не спала. Огромными от отчаяния глазами она молча смотрела на происходящую сцену. Мне показалось, она сейчас заплачет.
— Если все так просто, чем тебе не подходит твоя подруга? — спросила я Шрамированную.
— Подруга? — усмехнулась она. — Да какая это подруга? Так, приходится друг друга терпеть. По работе.
— Да пошла ты… — неожиданно подала голос С. П. — Кто еще кого терпит.
Шрамированная, перемешивая великий и могучий с перлами из другого лексикона российского народа, коротко, но внушительно высказала еще что-то о терпимости, после чего, более прежнего перепугавшись, юная С. П. замолчала, видимо согласившись с доводами старшей товарки.
— Ты не ответила на мой вопрос, — напомнила я той, что с тяжелым взглядом.
— Клиентура разная бывает. Порой такая выдержка нужна… А иногда нужно уметь и постоять за себя.
Зачем мне этот разговор? Я еще раз молча усмехнулась и закрыла глаза, собираясь все-таки уснуть этой ночью. Отдохнуть было просто необходимо, потому что мое предчувствие обещало продолжение трудностей и назавтра.
— Так что ты решила? — услышала я сквозь наступающую дрему.
— Подумаю, — ответила я и отвернулась к стенке, показывая, что разговор окончен.
— Если сегодня не решишь, меня всегда можно найти на углу Большой Казачьей и Горького после восьми вечера.
Я еще не совсем понимала, почему сразу не отказалась от предложения Шрамированной. Может быть, все то же предчувствие?
* * *
Таких ужасных снов, как в ту ночь, я никогда еще не видела. Думаю, этому в немалой степени поспособствовали окружающая обстановка и жесткая постель, не располагавшие к приятному отдыху. У меня было такое ощущение, будто по мне проехалась танковая дивизия. Интересно, что со мной было бы, если бы я спала не на матрасе?
Рассвет только занимался, а значит, требовать звонка по телефону еще рано. Я попробовала собрать все, что мне известно, воедино и попытаться состряпать из этого хоть какую-либо версию. Сразу же остро почувствовалась нехватка кофе. Я просунула руку в карман джинсов, которые так и не сняла перед сном, и достала оттуда пачку «Парламента».
