— Итак, вечером…
— Вечером я был здесь. Я всегда прихожу сюда после четырех.
— Кем работаешь?
— Подсобный рабочий. Выгружаю, развожу рекламу… ну и всякая другая дребедень.
— До этой дребедени мне дела нет. Меня интересует Инна. Ты ее действительно вчера не видел?
— Нет, не видел! — не сдержался Игорь и крикнул так громко, что розовая аптекарша грохнула пузырек с валерианой — ее запах сразу распространился по всему помещению.
— Но ты ведь стоял у ее подъезда?
Игорь стал пунцовым. Его щеки и уши мгновенно покраснели. Естественно, он «купился» на мои слова, то есть решил, что я все про него знаю. А я просто угадала, подумав о том, что раз Игорь, настоящий романтик, один на тысячу, страдал по Инне, то он мог часами простаивать под ее окнами. Мне вовсе не хотелось его мучить, но этот парень должен представить мне веские доказательства своей невиновности. Тем более что я ему уже почти верю.
— Ну, стоял. Я просто ждал ее, — промямлил наконец Игорь.
— Дождался?
— Нет.
— Ты ее вообще не видел?
— Видел. Она вышла из подъезда, и я ее позвал. Но она даже не посмотрела в мою сторону.
— Почему?
— Мы сильно поссорились.
Это уже плохо. Если Инна и Игорь поссорились накануне ее смерти, значит, у него был мотив, который мог подтолкнуть его к убийству. Преступления, совершенные на почве ревности, встречаются в практике уголовного розыска чуть ли не каждый день. Можно предположить следующее: молодой и горячий парень пустился во все тяжкие, когда осознал, что его чувство посмели не разделить, а еще хуже — растоптать и променять на любовь или деньги совершенно другого человека. Первое — больнее, второе — обиднее. Тем более что Игорь, похоже, от недостатка рублей и баксов не страдал. Дело скорее всего в оскорбленных чувствах. А это «преступление» весьма серьезно, и мстят за него гораздо коварнее. В данном случае речь действительно шла о жизни и смерти.
— Игорь, скажи-ка мне по секрету, способен ли ты убить Инну из-за того, например, что увидел ее в обществе другого мужчины?
— Убить?! — услышав это страшное слово, Игорь не на шутку всполошился, занервничал, принялся копошиться в огромных карманах своей рабочей формы. Потом, что-то сообразив про себя, он не выдержал и дрожащим голосом спросил: — Скажите, что с ней?
Не знаю почему, но в это мгновение я не смогла сказать этому влюбленному парню неправду. И я тихо произнесла:
— Инны больше нет. Она найдена мертвой. Извини…
Реакция Игоря оказалась вполне предсказуемой — он разрыдался, как ребенок. На помощь пришла все та же аптекарша с пузырьком успокоительного и стаканом воды. Приступ эпилепсии, случившийся у Игоря прямо у меня на глазах после того, как его напичкали каплями, окончательно убедил меня в искренности его переживаний.
Я отвезла Игоря домой, сдав несчастного влюбленного на руки родителям и посоветовав им не сводить с него глаз. И только после этого поехала домой. Такого трудного и, я бы даже сказала, тяжкого расследования в моей практике не было на протяжении уже нескольких месяцев.
Тяжело было не только потому, что я медленно продвигалась в поисках истинного убийцы. Дело в другом: почему-то и Сомов, и Игорь Коркин, и даже Вера, которые, по сути, являлись главными подозреваемыми, сумели разбередить мою душу. Вроде бы и сталкиваться с чужим горем и страданиями мне приходилось не впервой, и вышибить из меня слезу подвластно только чрезвычайно незаурядным личностям и только в очень исключительных случаях, однако на этот раз что-то было не так…
* * *
Дома, забравшись наконец в свое уютное кресло и сразу почувствовав себя нормальным человеком, который может позволить себе хороший кофе и хорошие сигареты, я принялась вести мысленный диалог с самой собой. Попеременно мне приходилось выступать то в роли обвинителя, то в роли адвоката. Занятие не из легких, но благодаря таким вот диалогам не одна уже тайна была мною разгадана.
В комнате царил полумрак. Сквозь закрытые шторы проникал свет от фонарей, он был ненавязчивым и очень приятным. Я специально не включала свет, наслаждаясь темнотой и тишиной ночного города. Вечер долго не заканчивался, но, когда шум стих, у меня наконец появилась возможность думать.
Итак, Игорь бился в истерике прямо у меня на глазах. Сомов вообще терял дар речи, когда пытался рассказать мне о случившемся. Пожалуй, эти двое вряд ли имеют отношение к убийству Инны. Конечно, они — хорошая «приманка» для милиции и следователя, который ведет это дело. И настоящий убийца не случайно произвел выстрел именно в квартире Сомова. Иннокентия подставили, хорошо зная о его отношениях с убитой.
Но алиби Игоря не подтвердилось. Я узнала: его не было вчера ни на работе, ни в институте. Заведующая аптекой сказала, что звонила ему, искала в институте, но на занятиях он в тот день не появлялся. Убийца мог знать и это. Я даже не удивлюсь, узнав, что Игоря вызвал или сам убийца, или его помощник, попытавшись обеспечить себе запасной вариант — на тот случай, если не хватит улик для ареста Сомова. Игорь уж точно не отвертится, тем более что он поссорился с Инной прямо накануне ужасного события.
А не слишком ли это просто? Обычно я всегда отбрасываю версию, которая мгновенно приходит на ум. Тот, кто скрупулезно разрабатывает и совершает преступление, надеется именно на то, что следователи хватаются, как правило, за первичную версию и тратят на нее большую часть своей энергии, между тем как истинная версия отдаляется от них все дальше и дальше.
Мне не давала покоя мысль о том, что Вера Сомова вернулась из командировки раньше своего шефа. Она не смогла попасть к себе домой, поскольку квартира опечатана. Или она вообще туда не ездила? В любом случае первое, что она сделала, — изменила свою внешность и скрылась в захолустье. Если бы я ее не выследила, след Веры мог вообще надолго затеряться.
Связывая все известные мне обстоятельства, я пришла к одному очень простому выводу — в цепочке не хватает важного звена. Именно поэтому мое расследование заходит в тупик. Все время оказывается, что подозреваемые — «агнцы божии», не имеющие к убийству Инны никакого отношения. Должен же, наконец, появиться тот, кто станет своего рода пунктом отправления для дальнейшего ведения этого дела! Большие надежды я возлагала на встречу с отцом убитой — Вячеславом Павловичем Гольстером.
* * *
Я проснулась от грохота: за окном продолжалась… несмолкаемая бомбежка. Быстро вскочив с кровати, я резко распахнула шторы и увидела, что вся улица усыпана белыми градинами невероятного размера. Крыши пятиэтажных домов, стоящих в округе, стали белоснежными. Ну что ж, картина победившей зимы вдохновляла меня намного больше, чем та, которую я лицезрела еще вчера.
Град уже затихал, а у меня в голове, подчиняясь монотонному ритму ударов градин по стеклу и подоконнику, крутилась одна и та же мысль — нужно встретиться с Гольстером. Если дочь воспитывалась им одним, если она за всю жизнь ни разу не видела свою мать, то это значит, что он — очень близкий ей человек, который знает все ее секреты. На данный момент он единственный мог раскрыть мне имена окружавших Инну людей.
Я была на девяносто девять процентов уверена в том, что милиция еще не встречалась с Гольстером. Они наверняка зациклились на Сомове и сейчас прикладывают все усилия, пытаясь добиться от него признания. Когда терпение следователя окажется исчерпанным, к расследованию будут привлечены другие люди. Но я надеюсь, что к этому времени уже удивлю моих дорогих коллег, блюстителей порядка, предъявив им доказательства невиновности Сомова, в которой все больше уверялась.
Итак, я достала из сумочки клочок бумажки, на котором предусмотрительно записала домашний телефон Гольстера. Я была уверена — секретарша Светочка вряд ли сообщила бы мне номер телефона своего шефа, даже несмотря на то, что я веду дело, связанное с убийством его дочери. Как правило, домашние телефоны начальства тщательно скрываются от посетителей офиса, которые ненароком могут оказаться конкурентами или просто недоброжелателями, требующими выкупа, например за украденную дочь, или трясущими прямо перед носом толстенькой папкой или видеокассетой с мощным компроматом. Именно поэтому во время отсутствия Светочки я немного порылась в ее огромном секретарском талмуде и довольно быстро обнаружила нужный мне телефонный номерок.
Я набрала шесть цифр и приготовилась к тому, что сейчас мой голос должен звучать как можно трагичнее и печальнее. Понятно ведь — на другом конце провода сейчас траур, и это единственное, чем я могу соответствовать ситуации. Но мне все равно необходимо действовать, а не лить горючие слезы вместе с пострадавшими.
В трубке запиликали короткие гудки. У меня явно имелись конкуренты, которые первыми дозвонились Гольстеру, чтобы выразить свои соболезнования. Я повторяла набор несколько раз, прежде чем наконец услышала долгожданное «алло». Оно было произнесено деловито, спокойно, без трагичного хрипа и той известной мне интонации, которая свойственна людям, переживающим смерть близкого человека.
