- Да, смерть никого не красит, - согласился Краб, - а полотенце ваше домашнее было?
- А я знаю? – в ответ спросил Матвей. – Я за полотенцами дома не слежу…
- Ну, что ж, - сказал Краб, - мы с тобой пришли к первому выводу - что это не ограбление, иначе бы сережки и цепочку убийца бы снял обязательно. Тогда переходим к следующей версии Чья квартира - твоя или жены?
- Общая, - ответил Спичкин, - то есть была моя, я её два года назад купил, а потом в ней прописал Элю и мы стали оба владельцами. А вы подозреваете что кто-то убил Элю из-за квартиры?
- Может быть и такое, - сказал Краб и спросил. – А кроме тебя и Эли больше претендентов на жилплощадь не было? В том смысле, если вы оба с женой сгинете, кому квартира достанется?
- Как это сгинете? – растерялся Матвей.
- Ты пойми меня правильно, - продолжил Краб, - твои «хоромы» стоят сейчас за сотню тысяч баксов, а в Москве и за сотню рублей убить могут. Поэтому я и спрашиваю - нет ли родственников каких, которые бы желали стать москвичами? Если есть, то в последнее время они должны были в последнее время появиться, чтобы стянуть у тебя ключи от квартиры или сделать слепок. И это должны быть прямые наследники квартиры, иначе им смысла нет кашу эту заваривать
- И что меня тоже могут убить за квартиру? – спросил Матвей.
- Не могут, а должны, - успокоил его Краб. - Если захотят завладеть твоей квартирой.
- Но я не хочу умирать! - возмутился Матвей.
- Похоже убийц это не волнует, - ответил Краб, - давай вспоминай кто из родни наведывался в твою квартиру.
- У меня родственников тьма, - ответил Спичкин, - ведь я же знаменитый человек. Теща приезжала несколько раз. Но у неё своя квартира есть. Хорошая, большая. Она в ней с мужем живет. И ключи от нашей квартиры есть у неё. Эля у неё единственная дочь, любимая и мне кажется, что вряд ли она стала бы её душить из-за квартиры. И дача есть кирпичная, они не бедные. Элин отец умер, а муж у моей тещи моложе её на пятнадцать лет, любит её. Он Элю вырастил, он ей как отец. А в гости к нам мало кто ходит, Эля не любит этого.
- Да, - согласился Краб, - с тещей-убийцей вариант не подходит, вспоминай кто еще был у тебя или ты где ключи оставлял.
Спичкин призадумался. Он-то пропадал на работе целыми днями, гости к нему не ходили, да и самому ему некогда было по гостям ходить. И всё же он вспомнил.
- Брату один раз давал, - вспомнил Матвей, - пару недель назад. Мы с женой поссорились и я у него в Митино ночевал.
- Вот-вот с этого места поподробнее, - сказал Краб, - ты не говорил, что у тебя брат есть.
Глава 5 – Клубок раскручивается
***
Когда Краб и Матвей уехали, Татьяна и Алмаз остались в квартире одни. Алмаз уходить не собирался. И вроде бы выставить его надо было бы, чтобы не привлечь неприятностей на свою голову, да время уже близилось к ночи, день как-то незаметно пролетел и гнать бездомного зимой на улицу было бы вообще не по-человечески. Заняться было нечем, Татьяна и Алмаз сидели в зале и смотрели какой-то боевик по телевизору. На экране бегал, стрелял и решал свои проблемы американский супермен, кадры менялись с неимоверной быстротой, взрывались машины и злые дяди сначала били добрых, а потом добрые воспряли духом и стали бить злых так жестоко, что стало уже непонятно - кто из них плохой, а кто хороший.
В финальной сцене главный герой прижал ботинком к полу самого главного злодея и сказал ему:
- Ты мне за всё заплатишь, негодяй!
Сцена эта, видимо коснулась тонких струн души Алмаза, навеяла воспоминания о том, что и ему придется расплачиваться и он шумно вздохнул. Татьяна выключила телевизор повернулась и спросила:
- Ты не закончил рассказ о своих похождениях, остановился на том, что ты решил на спонсорские деньги сделать мюзикл «Амбивалентность», а насчет вчерашнего своего разговора с Насосовым ничего не сказал. Всё, что у тебя было, я так понимаю, они у тебя уже забрали, больше у тебя денег нет и взять тебе их неоткуда. Так какой смысл тебя бить или резать на куски?
- То что они забрали это всё пошло в счет уплаты процентов за упущенную прибыль, - обречено ответил Алмаза, - так что я Насосову как должен был два миллиона так и остался должен. Мне три дня дали на то, чтобы я нашел деньги. Занял у кого-нибудь друзей, знакомых, родни и отдал им. Через три дня мне отрубят палец, еще через три дня еще один палец и потом еще, пока пальцев не останется.
- Пальцы-то твои им зачем? Вряд ли они смогут продать их по сто тысяч за штуку и вернуть себе то что ты им должен, - сказала Татьяна.
Алмаз горько усмехнулся и ответил:
- Это они теперь, вместо малиновых пиджаков в костюмы от Версаче оделись, а золотые цепи на шее заменили на галстуки. Но нутро-то у них такое же бандитское и осталось. Черного кобеля не отмоешь добела. Что – они со мной судиться, думаешь, будут? Нет, они меня утюгом, да шнуром, как и раньше, только теперь у Насосова уже не отморозки с бейсбольными битами, а вполне официальная служба охраны с правом ношения оружия.
- Тебе бы сбежать из Москвы, спрятаться раз уж напортачил и затаиться где-нибудь, - посоветовала Татьяна, - может пока прячешься, этого Насосова самого пристрелят или посадят.
- Они знают где мои родители живут, - ответил Алмаз, - где брат, где сестра, всё знают. Если я исчезну – мою родню в Ростове убьют.
- А в милицию ты не пробовал обращаться? Скажешь, так, мол, и так - вымогают с меня деньги, - посоветовала Татьяна, - сам Насосова за вымогательство посадишь в тюрьму.
- Тоже мне посоветовала, - с горькой усмешкой сказал Алмаз, - будут менты за меня заступаться, кто я им – денег у меня нет, связей, как оказалось - тоже. А Насосов выкрутится и еще мне навесит долгов пару миллионов. Нет, это не выход. Да и нет выхода из этой ситуации вообще. Друзей, как оказалось, у меня нет, знакомые денег не дают, а родня в Ростове сама не жирует. Они такие деньги и в глаза не видывали. Понимаешь, я хотел на бандитские деньги Насосова поставить философский светлый мюзикл, очистить высоким искусством его нечистые деньги. Они же грязные у него, нажитые кровью, рэкетом, беспределом, а я хотел их очистить! Он мне благодарен должен быть, что я за него перед богом поручился, а он – давай, возвращай долг, давай, а то пальцы отрублю! Что мне делать, Татьяна, ну что?
- Возьми и убей его, - сказала она, устав от бесполезной беседы, - убьешь его и всё – ты никому не должен!
- Ты что говоришь? - испугался Алмаз, приняв всерьез совет Татьяны. - Я же певец, а не убийца! Я не смогу этого сделать! Я не буду стрелять в людей! Я даже мюзикл поставил на эту тему, что все мы скатились до состояния скотов и варваров, что нет у нас ни сострадания, ни любви к ближнему, что звон золота затмил для нас всё, чем мы раньше жили - литературу, хорошую музыку, настоящее искусство. И что теперь - я сам встану на тропу войны?
- Победителей не судят, - сказала Татьяна, - победишь: останешься жив. А если не можешь победить, то возьми в столе кухонный нож и сам начинай отрезать себе пальцы.
- Злая ты, - сказал Алмаз, - сама небось на моем мюзикле не была...
- Была бы я злая, - ответила Татьяна, - сидел бы ты сейчас не на моем диване, а на лавке в парке, задницу бы морозил. А на мюзикл твой я не ходила, некогда было. Да и, согласись, когда вдруг попсовый певец, который скакал сайгаком по сцене десять лет и изрыгал чудовищную блевотину, вдруг начинает рядиться в пророка и вещать от имени Господа Бога - всё это выглядит как-то не очень симпатично!
- Ну и что?! - не согласился Алмаз. - Каждому свое время дано для прозрения! Между прочим, если ты знаешь, апостол Матфей до встречи с Иисусом был мытарем, подати собирал, налоги по-нашему, а куда уж хуже грехопадение, чем мытарем быть. И ничего - стал апостолом, автором писания. Правда его потом в Сирии львы сожрали. Практически все пророки погибли от насильственной смерти.
- Чему ж ты тогда удивляешься? - спросила Татьяна. - Раз ты в пророки записался, готовься тоже к насильственной смерти. Сдается мне только, что Матфея не за долги убили, а за учение его.
Ситуация у Алмаза сложилась критическая. Деньги, которые он должен был отдать всего лишь год назад Алмаз относительно легко заработал бы проехав по стране чёсом от Владивостока до Калининграда. Возможно в то время – год назад - он мог бы уговорить своих кредиторов дать ему отсрочку - тогда он был в топе, был популярен, колесил чесом по стране с хитами, типа: «Ты моя, я - твой, я пою и ты пой со мной!». Но год пролетел быстро и пока Алмаз пророчествовал со сцены, исполняя арии в мюзикле «Амбивалентность», подросли новые певцы, выращенные в оранжерее различных «Фабрик» и заняли его нишу романтического певца. Впихнуться обратно Алмазу стоило денег, которых у него не было. Поэтому и проехаться чесом по стране он не мог. Алмаза зрители быстро позабыли - у публики память короткая. Алмаз задумался мучительно так, что даже вены на его висках вздулись, а потом спросил:
