Моя улыбка исчезает, когда я вдруг осознаю ужасную вещь: этого уже может никогда не произойти.
Да, я могу все это видеть, в том числе и то, что еще не произошло, но не могу вспомнить события, случившиеся сегодня утром. Почему так происходит? Почему я способен предугадать будущее, но не в состоянии вызвать в памяти недавние события? Вспомнить, что увидел, когда въехал на эту дорогу, остановился около дома, поприветствовал Дженни. Я ничего не помню.
Ну а в другие дни? Я забирал ее отсюда раз шесть, не меньше. Мы не всегда встречались в городе. Не всегда назначали свидания после работы. Я забирал ее отсюда. Но не могу вспомнить никаких подробностей. Я не могу вспомнить, как она выходит из того дома, который ясно вырисовывается передо мной, стоит только обернуться. Я не могу вспомнить, как стучу в ее дверь, но она живет здесь, я в этом не сомневаюсь. Зачем ей понадобилось просить меня забирать ее отсюда, если она здесь не жила?
Та сумасшедшая китайская парочка, вероятно, лжет мне, возможно, для них это не в новинку. Возможно, они сейчас прячутся за занавеской у окна в гостиной, незаметно наблюдая за мной. И смеются надо мной. Возможно, Дженни попросила их разыграть эту комедию и сейчас там вместе с ними. Потому что, если они не притворялись и говорили правду, это означало бы, что Дженни лгала мне. Зачем она обманула меня? Зачем все это устроила? Неужели она не понимала, каково мне будет? И почему я не замечал простейших вещей, почему ничего не помню?
У меня нет ответов на эти вопросы, а в голове вертятся навязчивые мысли об опасности и обмане. Я прочел много подобных историй в газетных статьях. Чем больше я обо всем этом размышляю, тем больше вопросов у меня возникает. И это неприятные вопросы, настолько неприятные, что я просто не могу с ними смириться. А вдруг, если я закрою глаза, это наваждение рассеется? Я хочу, чтобы Дженни нашлась. Я хочу, чтобы она сидела сейчас рядом со мной в этой дурацкой машине, о которой я мечтал долгие годы. Я хочу, чтобы Дженни была со мной. Я всегда думал, что эта машина сделает меня счастливым, но ошибался. Я отдал бы ее за Дженни и глазом не моргнув. Забирайте эту чертову колымагу. Счастье мне подарила Дженни, а не машина. И ни одна вещь не сможет сделать для меня то, что сделала она.
Я больше не могу это выносить! Я вцепляюсь в руль и принимаюсь так сильно трясти его, что раскачивается кресло. Я хочу выдернуть его, я трясу изо всех сил. А затем с размаху ударяю по нему кулаком. Я бью по нему снова и снова, пока моя ладонь не начинает пульсировать от боли. На мгновение теряю над собой контроль, и это дает мне такую необходимую сейчас передышку. И все-таки мне удается быстро взять себя в руки. После того как я несколько раз ударяю по рулю, на меня снисходит спокойствие. Ну а теперь пора ехать.
Домой.
Руки и ноги Рэйчел Прайс были привязаны к столбикам кровати. Она была обнажена. Он приготовил множество кусков липкой ленты и приклеил ее ноги к кровати так, чтобы они были широко раздвинуты, так широко, что все ее тело сводило судорогами от боли. Эта боль была настолько мучительной, что ее вырвало. Остатки вчерашнего ужина выпачкали ее обнаженную грудь.
Он стоял в изножье кровати и смотрел на нее. Он похож на обычного, нормального парня, решила Рэйчел, или же это был слабый луч надежды, забрезживший среди хаоса в ее сознании, и она сумела ухватиться хотя бы за одну связную мысль. Стройный, с короткими темными волосами и узким лицом. Он стоял, склонив голову, и чтобы разглядывать Рэйчел, ему приходилось смотреть на нее исподлобья. Возможно, он опустил голову, терзаемый стыдом. А возможно, знал, что под таким углом в его глазах отражается больше злобного бешенства. Но как бы там ни было, Рэйчел не могла его понять. Он казался абсолютно непроницаемым.
– Та, первая, – пробормотал он, – была красавица. Она должна была стать моей королевой. Я долго ждал. Я был очень терпелив. И хотя я желал, чтобы все произошло быстрее, все равно ждал. Но она оказалась обычной шлюхой, как и другие. – Он расхохотался. – Как ты. Разница лишь в том, что потребовалось море выпивки, чтобы растопить ее лед. А когда это случилось, она точно с цепи сорвалась. И потому я подумал, что следующая станет вести себя гораздо свободнее. Этакая бескомпромиссная шлюха. И вот тогда я увидел тебя. С первого взгляда я понял, что ты – именно то, что мне нужно. Ты сгораешь от желания, чтобы тобой каждый день любовались, как же ты предсказуема. Мне нравится в тебе уверенность в собственной сексуальности. Но больше в тебе ничего нет, слышишь? Ты всего лишь чертова шлюха.
У него с собой была сумка. Рэйчел еще не видела ее, но вот он отошел от кровати и вернулся туда, откуда впервые разглядел ее во всей красе, – к шкафу. Искаженное ужасом лицо Рэйчел все еще отражалось в зеркале. Он положил на кровать сумку, большую черную, с логотипом Nike на боку, достаточно объемистую, чтобы в ней поместилась теннисная ракетка и другие вещи, и расстегнул ее. Он извлек из сумки пилу около восьмидесяти сантиметров длиной.
В ответ Рэйчел издала лишь глухой стон, ее рот тоже был залеплен скотчем. Он взялся за концы пилы и слегка изогнул ее. Не отрываясь, смотрел на сияющий металл, поверхность пилы сверкала после того, как сегодня утром он тщательно ее вымыл, и Рэйчел показалось, что на его непроницаемом лице отразилось удовольствие.
– Теперь все будет гораздо проще, – сказал он. – То, во что я верил много лет назад, оказалось правдой – Сара Элсон доказала мне это. Вы, женщины, показываете мне путь. Элсон. Те две стервы. И теперь ты.
При мысли о том, что этот чокнутый извращенец улыбается, глядя на лезвие пилы, Рэйчел снова ощутила, как к горлу подкатывает тошнота, но на этот раз ее рот оказался крепко заклеен. Она закашлялась и была вынуждена проглотить тошнотворный ком.
Ее глаза были широко раскрыты, она и представить себе не могла, что способна так раскрыть глаза, и, когда он слегка подвинулся в ее сторону, попыталась высвободиться из связывающих ее пут. Но ее усилия не увенчались успехом, изо всех сил раскачивая кровать, она через некоторое время окончательно выдохлась. Как бы она ни старалась, как бы ни билась, ей не удавалось освободиться.
Он снова перевел взгляд на лезвие пилы. Широкая улыбка расплылась по его лицу, обнажив кривые зубы.
Он молниеносно опустился на колени в изножье кровати и поднес пилу в то место, которое оставил свободным, когда широко развел ее ноги и намертво приклеил скотчем. И в то же мгновение ее полоснула самая страшная и невыносимая боль – боль агонии. А затем она уже больше ничего не чувствовала, получив успокоение и облегчение, которые принесла смерть.
Я сижу в кресле перед камином. На улице не холодно, но я замерзаю. Сжимаю в ладонях кружку с чаем и по-прежнему ощущаю странное оцепенение. Скорее всего, это состояние не покинет меня полностью до тех пор, пока не найдется Дженни. Но все-таки мое сознание начинает медленно проясняться. Я пытаюсь размышлять, тщательно обдумываю каждый свой следующий шаг.
Уже перевалило далеко за полночь, прошло почти десять часов с момента похищения Дженни. Я не сомневаюсь, что ее действительно похитили. Время от времени выходя из оцепенения, я не сомневаюсь лишь в этом. Она ни за что не стала бы меня так мучить. Никто бы не стал. Дженни любит меня, я знаю. Ее похитили, и одному Богу известно, что с ней происходит, пока я здесь сижу.
Итак, настало время придумать, как заставить полицию поверить мне, выслушать меня и помочь найти Дженни, прежде чем – и эти слова застревают у меня в горле – будет слишком поздно.
Я много читал на эту тему и знаю, что первые сорок восемь часов становятся решающими в расследовании дела о похищении. В это время легче всего отыскать улики и направить следствие по правильному пути. И жертва, как правило, еще находится поблизости. В этот период полиция должна не покладая рук искать пропавшего человека. Искать Дженни. Именно этим они обязаны сейчас заниматься. Сколько она уже находится в беспомощном состоянии, всеми покинутая? И сколько это еще продлится, прежде чем кто-то согласится ей помочь?
Завтра я все сделаю. Заставлю полицию начать поиски. И если для этого мне потребуется бросаться на них, вопить и драться, я готов, я сделаю все, чтобы только привлечь их внимание.
И у меня осталась еще одна зацепка – ее работа, Дженни работает в центре, в юридической фирме «Браунз солиситорз». Это мой второй шаг.
* * *
В пять часов утра я уже на ногах. На самом деле я почти не сомкнул глаз. Просто всю ночь просидел в кресле, проваливаясь в сон на несколько минут, но мне тут же виделась страдающая от боли Дженни, и я, вздрагивая, просыпался. Я с трудом передвигаю ноги, чтобы налить себе очередную чашку кофе. У меня совсем нет сил.
Я понимаю, что еще не могу ехать в полицию. Я должен дать солидным полицейским чинам время, чтобы приступить к работе. Какой толк колотить в двери, требуя найти Дженни, если в это время там не окажется нужных мне людей. Нет, еще рано. А вот восемь часов – самое время отправляться в участок и заставить их выслушать меня. А затем я поеду в офис Дженни и постараюсь разузнать о ней все, что возможно.
