Ложь была беспардонно грубой. Нет, не на высоте умственные способности Мохова. Нервишки, к тому же, подводят. Соврал и сам не верит: глаза заюлили. Наверняка знает о магазине, иначе не стал бы примитивно добавлять: «Сявка какой-то из деревни подвернулся».
— Так не пойдет, Мохов. Сказку для первоклашек сочиняете.
— Чо я, Амундсен — сказки сочинять?
Бирюков вздохнул:
— Амундсен был выдающимся полярным исследователем, а фамилия знаменитого сказочника — Андерсен. Умные, хорошие сказки сочинял, не то, что вы плетете.
— Мы университетов не кончали, — на лице Мохова появилось выражение, похожее на обиду, но глаза забегали еще сильнее. — Наше образование, как говорит один мой карифан, нищее: четыре класса, пятый коридор.
— Это не делает вам чести и, тем более, не дает права лгать уголовному розыску.
— Не веришь? Хочешь, скажу, у кого увел угольник?
Бирюков поморщился:
— Хватит сочинять. Как попали в магазин?
— Чужое дело не клей, начальник. Не был я в магазине, — шея Мохова вытянулась и тут же укоротилась, будто он хотел втянуть непомерно большую косматую голову в плечи. — По магазинам я не специалист. Угольник со шмотками прихватил между делом у Гоги-Самолета… — И уставился на Антона, стараясь определить, какое произвел впечатление.
— Когда?
— В воскресенье утром.
— Где?
— Толковал же уже: на главном новосибирском вокзале.
— Любопытно… — Бирюков нахмурился. — Как это вы умудрились встретиться с Гоганкиным, если он в ночь с субботы на воскресенье умер?.. Труп его обнаружили в магазине.
— Бодягу разводишь, начальник…
Антон неторопливо достал из портфеля увеличенный фотоснимок мертвого Гоганкина. Мохов с тупым выражением лица долго рассматривал фотографию, потом растерянно уставился на Бирюкова и без всякой надежды сказал:
— Может, Гога-Самолет после встречи со мной копыта откинул.
— К вашему сожалению, нет. На фотографии достаточно хорошо видно, где сфотографирован труп. И еще могу добавить: в магазине обнаружены ваши отпечатки и пустая пачка «Нашей марки», которую вы курили три дня назад. Надеюсь, понимаете, что голословно отрицать такие улики — бессмысленное занятие. Только запутаетесь в доску. Говорите все начистоту.
— Слово даю, не был в магазине! — взвизгнул Мохов.
— Каким образом вещи к вам попали?
— Увел у сявки.
— Сказка про белого бычка… Вы знали, что Гоганкин обворовал магазин или собирался обворовать. Откуда эти сведения?
— Накалываешь, гражданин начальник! — снова закричал Мохов. — Мокроту хочешь пришить? Не выйдет! Не занимаюсь я мокрыми делами. Зачем мне на рога лезть?!
Бирюков поморщился:
— Улики, гражданин Мохов, улики… Кроме чистосердечного признания, вам ничего другого не остается. Неужели не можете понять? Будете говорить правду?
В глазах Мохова появился испуг. Антон глядел на него и все больше убеждался, что Мохов — мелкий, трусливый воришка, способный на любую ложь и предательство ради спасения собственной шкуры. И не ошибся.
Мохов огляделся, словно хотел убедиться, нет ли в кабинете посторонних, и почти прошептал:
— Костырев… Костырев был в магазине, — опять огляделся и еще тише добавил: — Он там кепку свою посеял. Сам мне говорил, что свалилась с головы и в темноте не мог нашарить.
— И Дунечку Костырев ударил?
— Какую Дунечку? Из пивбара «Волна»?.. — Мохов вроде бы задумался, но тут же угодливо закивал. — Ага, и Дунечку Федька саданул железкой, когда со шмотками из магазина выпуливался.
Тонкая нить попала в руки Бирюкову. Наметилось совпадение с показаниями похмельной Дунечки, и он, стараясь эту нить не порвать, сделал вид, что верит Мохову.
— Зачем же вы все краденные вещи в свой чемодан сложили?
— Костырев чистеньким хотел остаться.
— Куда золотые часы дели и одну бритву?
— Загнали по дешевке. Хотели все тряпье сплавить, да на кофточках засветились.
— Кто продавал, Костырев или вы?
— Я, — Мохов жалобно скривился. — Федька заставил. Пусть теперь, гад, идет по делу паровозом. Будет отпираться и крутить динамо — не верь, гражданин начальник.
— А если скажу, что вы не продавали часы и бритву? — спросил Антон и, заметив, как насторожилось лицо Мохова, добавил: — Вы их отдали тому, кто помог отключить сигнализацию.
— Откуда у нас деньги в таком разе? — Мохов оживился. — Тряпки я продать не успел, они все в ажуре, а выручка всего тысяча была.
— Допустим, — согласился Бирюков. — Только… кто у вас опасную бритву купил? Опасные теперь не в моде.
— Костырев их две взял.
— Есть документы, что три. Одну себе, другую вам. Кому третью?
— Групповую мажешь? Не был я в групповой. Костырев в одиночку магазин ломанул. Моя профессия — не магазины.
— А ведь пробовал и магазин обворовать…
— Разок только попытался стать кооператором. Как загремел охранный колокол на всю деревню, с тех пор поллитровкой меня к сельскому магазину не затянешь.
— Кто в этот раз отключил сигнализацию?
— Слово даю, не знаю! — Мохов перекрестил живот. — Крест во все пузо!..
— С чего бы вдруг Костырев пошел на магазин?
— Чтоб денег подкалымить. На север мы с ним собрались умотаться, а куда без дензнаков сунешься?..
— Раньше он на север не соглашался. Вам долго пришлось его уговаривать. Почему?
— А-а-а… Любовь у Федьки лопнула. В Новосибирске чувичка у него была. Жениться, дубина, на ней хотел. А она ему финт ушами сделала, с московским инженером снюхалась. Федька про это узнал и говорит: «Ну их всех, образованных… Поехали, Пашка, на север, деньгу закалымим — не таких чувичек отхватим». Я толкую, мол, с хрустами жидковато, на билеты не хватит. А он мне: «В сельхозтехниковском магазине навалом золотых часиков появилось. Если трусишь, один пойду на дело, а ты после толкнешь часики хотя бы по дешевке». Честно, думал, Федька горбатого лепит, а он на полном серьезе магазин ломанул и меня за глотку: толкай, мол, часики…
— Откуда Костырев узнал о часах?
— Он же в райпо вкалывал, там все расчухал.
— Кто помог отключить сигнализацию? — настойчиво спросил Антон.
— Федька сам управился. Он мастак в этом деле.
— Почему Гоганкин оказался в магазине?
Мохов стукнул кулаком в грудь.
— Крест, не знаю!
Бирюков прекратил допрос. Через полчаса на служебной машине Костырева и Мохова увезли в пригородный поселок, где нашелся магазин, оборудованный точно такой сигнализацией, как в райцентре. Следственным экспериментом было установлено: ни Костырев, ни Мохов в охранной сигнализации совершенно не разбираются.
После допроса дело не прояснилось. Наоборот — своими показаниями Мохов напустил еще большего тумана.
— Березову видел? — снимая очки, спросил Степан Степанович, едва Бирюков переступил порог его кабинета. — Только что была здесь, спрашивала тебя.
— Есть что-то новое?
— Она, видишь ли, кроме товарища Бирюкова, ни с кем не желает беседовать, — Стуков поправил бумаги, лежавшие перед ним на столе, лукаво прищурился. — Как говорят наши подшефные, вошел ты у нее в авторитет.
— Не сказала, куда пошла?
— Дома будет ждать.
— Придется ехать. Вероятно, что-то новенькое, существенное у Светланы появилось.
— Не спеши. За Березовой пошлем служебную машину, а сами в это время пошевелим мозгами. У меня тут кое-что из свежих мыслей есть…
Стуков позвонил дежурному по управлению. Договорившись насчет машины, он достал из сейфа тонкую бумажную папку и открыл ее. В папке лежал тетрадочный лист, исписанный красивым женским почерком без единой помарочки, аккуратно. Антон ожидал, что Степан Степанович тут же даст прочитать написанное, но Стуков не торопился.
— Оказывается, со Светланой Березовой я раньше тебя познакомился. Вот по этому заявлению, — он постучал пальцами по тетрадному листку. — Позавчера принесла. С двоюродной сестрой ее произошла неприятность.
— С Людой Сурковой? — быстро спросил Бирюков.
— Правильно, — Степан Степанович улыбнулся. — Ты, оказывается, уже родственников Березовой знаешь?
— Вчера в «Космосе» встречались, когда был там со Светланой. Симпатичная такая, печальная девушка. Светлана какое-то заявление упоминала…
— Видимо, это заявление как раз и есть. — Стуков глазами показал на листок. — В прошлое воскресенье Люда была выходная. Одна из подружек по работе обещала ей достать билет на какую-то приезжую эстраду. Люда вечером прибегает к подружке в «Космос» за билетом, а та, оказывается, ничего не достала. Вечер испорчен. В кафе компания вполне приличных молодых людей отмечала день рождения. Именинник знакомится с Людой и уговаривает ее остаться в компании. От нечего делать Люда соглашается, тем более, что именинник — парень собою видный: возраст — около тридцати, общителен, внешне — картинка, одет безупречно. Ну как тут устоишь от соблазна познакомиться с таким кавалером? Пели, шутили, танцевали. Именинник был галантен, усердно угощал. Люда не из пьющих, но все-таки стакан шампанского выпила и через какое-то время… катастрофически стала засыпать. Он вызвался проводить домой, а вместо этого привел на какую-то квартиру. Стал приставать, угрожал бритвой. Она — вырываться, кричать. Соседи открыли дверь… Где была, как ушла из квартиры, не помнит совершенно. Только на следующий день хватилась, что на руке нет кольца девятьсот пятьдесят восьмой пробы, стоимостью свыше двухсот рублей, — Степан Степанович замолчал.
