Ирине Лосевой знакомые женшины завидовали. Была она замужем вторым браком, растила дочь от первого мужа, погибшего нелепой смертью, и в общем, могла быть довольна своей жизнью. Новиков, нынешний муж Ирины Александровны, был человеком привлекательным, сильным, быстро завоевывал доверие людей, обожал жену и относился к ее дочери так, как не каждый отец относится к своему ребенку. Ко всему этому был еще и обеспечен, занимая должность замдиректора по сбыту на трикотажном предприятии, получал большую зарплату, а в конце каждого квартала непременно премиальные. Так что и квартира и обстановка в ней были, можно смело сказать, на уровне европейских стандартов: раздвижные стены, позволяющие увеличить гостиную вдвое и принять двадцать—тридцать человек, антикварная посуда, купленная в комиссионном магазине, мебель, изготовленная на Востоке, ковры, заглушающие шаги и зовущие окунуться в их голубизну, как в травы... Словом, было от чего немногим подругам Ирины глушить в себе зависть и не показывать ее слишком явно. Случается же так, что одному в жизни выпадает все, о чем только может мечтать человек (естественно, не фанатик, отягченный честолюбивыми идеями открыть новый закон или создать бессмертное произведение, а обычный нормальный человек), другому достаются одни неприятности и болезни. Как тут не позавидуешь, если Ирина к тому же была высокой, стройной, с миндалевидными глазами, а от ее улыбки бросало в жар не одного мужчину из числа тех, кто на красивую женщину реагирует так, как старая полковая лошадь на звонкий призыв медной трубы, кидающей эскадроны в атаку: так же напрягаются, мобилизуя в работу все свои внутренние резервы, и только что не прядут ушами в силу физической ограниченности для производства такого впечатляющего воздействия на атакуемый объект. А Ирина на такой дешевый контингент не реагировала никак и не замечала знаков внимания ни на работе, ни на улице. Можно даже предположить, что она не осознавала своих женских прелестей и от этого пренебрежения к ним, притом естественного, была еще более загадочной и недосягаемой. Первый муж Лосевой, Борис, был в отличие от Новикова неказистым, с вялой мешковатой фигурой, и вечно сидел за письменным столом, доказывая какую-то теорему, от какой отказались все математики мира. Но он, Лосев, все бил и бил в одну точку и кажется был совсем близок к доказательству, когда случилась трагедия: он выпал из электрички и разбился насмерть. При этом, как установила экспертиза, был пьян, хотя раньше даже по великим праздникам не притрагивался к вину, сознавая свое неумение пить. Так вот, даже при невзрачном Лосеве Ирине никогда не приходило в голову изменить ему или просто завести любовную интрижку, чтобы пощекотать себе нервы, что практикуют отдельные женщины, которые боятся, что жизнь с ее прелестями пройдет мимо и каждый день надо прожить так, чтобы не упустить ни одной возможности такого рода. Она, конечно, чувствовала иногда какую-то ноющую тоску, слыша рассказы знакомых женщин о разных умопомрачительных приключениях, но умела быстро ее гасить, испытывая затем к этим рассказам чувство брезгливости, свойственное морально чистоплотному человеку.
Когда погиб Борис, Ирина не то чтобы почувствовала необратимую, смертельную для себя потерю, такого ощущения не возникло, но как-то заморозилась и твердо решила всю оставшуюся жизнь посвятить воспитанию дочери и своей научной работе. Потом неожиданно в ее жизнь ворвался Новиков и все ее благие намерения разлетелись как стекло под ударом метко брошенного камня. Новиков как-то незаметно и сразу овладел ее чувствами и мыслями, сделал это ненавязчиво и в то же время с такой напористостью мужской страсти, о существовании которой Ирина Александровна никогда не подозревала. Словом, она кинулась в омут своих необычных чувств и опомнилась только тогда, когда решила для себя, что не сможет прожить без Виталия, что жизнь без него потеряет весь свой смысл, и, неожиданно для всех, знавших Ирину, они быстро расписались во Дворце бракосочетания. То есть, не прошло и полгода после смерти Бориса Викторовича. Понимала, что происходит что-то с ней не то, но не могла иначе: каждый день без Новикова был тоскливым и длился вечность. Тут уж не до соблюдения каких-то внешних правил и приличий — как-то выждать, к примеру, год, а потом уж устраивать свою жизнь. Новиков ворвался в се жизнь и сознание, как неотвратимо врывается в осеннее потухшее небо яркий сгорающий метеорит. Ирина впервые в жизни полюбила, да и не удивительно: уж больно отличался Новиков от Лосева. Было в нем сильное мужское начало, энергия, преданность, да и слова он умел находить такие, от которых голова шла не то что кругом, а неслась по смещенной плоскости, как летающая тарелка. Было, правда, в Новикове что-то настораживающее, волчье, но это вовсе не портило его, а наоборот придавало законченность его мужским достоинствам. Ведь должно быть в сильном человеке что-то звериное. Глянет иной раз на него Ирина и почему-то ей станет тревожно. А Новиков в ответ улыбнется, и вид у него при этом мягкий и даже вроде беззащитный. Познакомился он с Ириной случайно: шел по улице, а Ирина — ему навстречу с двумя тяжелыми сумками. Подошел Новиков, извинился, а потом попросил разрешения помочь. И сделал это деликатно и ненастойчиво. Перед Ириной Александровной стоял высокий подтянутый человек в белом костюме, с доброй улыбкой. На поясе брюк слепил глаза яркий желтый брелок с рельефным тяжелым профилем. Заметив взгляд Ирины Александровны, Новиков открыто улыбнулся и пояснил: «Подарок деда, французский луидор с Людовиком шестнадцатым. Наверное, выглядит претенциозно, но это память — дед носил и мне, как говорится, велел. Не отказывайтесь от помощи, мне хочется быть для вас полезным». И Новиков протянул руки, будто уже получил согласие. Ирина не отказалась: она отдала сумки в сильные ладони и благодарно улыбнулась. Так и закрутилось. Да в чем можно было упрекнуть Ирину, если она впервые за свои тридцать четыре года почувствовала себя настоящей женщиной, ведь не знала до сих пор, что такое безумие любовных ночей, хотя и прожила в браке с Лосевым одиннадцать лет и родила дочь. Супружеские обязанности для нее были просто-напросто обязательным атрибутом семейной жизни и становились порой мучительными. Потому и похоронила себя заживо после смерти мужа, считая, что так будет легче и спокойнее, рассудив, что такого душевного и верного как Лосев все равно не найдет, а другой ей не нужен. Жизнь распорядилась иначе.
Со времени ее нового брака прошло ровно два года. Любила она Новикова по-прежнему сильно и даже ревновала, хотя и повода вроде не было. На женщин Новиков не засматривался, а уж тем более не заглядывался на улице, считая это обыкновенной мужской мерзостью. Внимание подруг Ирины Александровны принимал небрежно, с известной долей снисходительности. Часто, уезжая по служебным делам, он возвращался изголодавшийся по ней. Дочь Ирины Алена любила Новикова и, хотя часто вспоминала об отце, мать за новый брак не осуждала.
После смерти Бориса остался архив, но Ирина никогда не заглядывала в бумаги. Первые месяцы не могла притронуться — было больно и горько, а потом по другой причине — посчитала, что предала его память, так быстро сойдясь с другим человеком. А в последнее время вдруг стала вспоминать Лосева, и стало ей его явно не хватать. Причину этого она не могла объяснить даже себе самой. Ну разве Лосеву сравниться с Новиковым? Только и Виталию Романовичу не хватало одной черты Лосева — естественной чуткости. Конечно, не знал бедный Борис Викторович всех ласк и тонкостей, которыми в совершенстве владел Новиков: бывало придет с работы, еле ноги волочит, умоется, пожует чего-то наспех, и скорей снова за письменный стол, теорему добивать. А на ходу прикоснется к Ирине, проведет рукой по ее волосам и будто застесняется, вроде как чувствует, что неудобно взрослому человеку так раскисать. И все, ничего больше, а все равно, запомнила Ирина этот жест, так запомнила, что вдруг стало ей не хватать этого. Гнала от себя эту мысль, говорила себе, что все это от пресыщенности мужскими ласками Новикова, а все равно понимала в душе, что идет эта неудовлетворенность совсем от другого. А вот от чего, уяснить не могла.
Уехал Новиков в очередной раз в вояж по сбыту особо дефицитных изделий. Алена укатила к бабушке на каникулы, и осталась Ирина одна в своей роскошной трехкомнатной квартире. На третий день одиночества она пришла с работы, приняла душ, пожевала нехотя бутерброд, а потом принялась ходить по комнатам. Будто без всякой цели, а ноги сами заворачивают к кладовке, где лежат завернутые в полиэтилен бумаги Бориса. Опять не хотела сознаваться себе самой, что притягивают ее эти бумаги, что позарез необходимо общение с покойным Борисом. Чуть-чуть засомневалась, а потом снова, как в омут головой кинулась: открыла быстро дверь и оттянула в сторону палатку и прочие туристские принадлежности Новикова, который был сильно подвержен отдыху на природе или, как он выражался, на натуре. Сильным движением руки вытащила из-под всякого хлама мешок и, прежде чем отнести в спальню, долго смотрела на просвечивающиеся сквозь синтетику тетради, желтые листы бумаги, блокноты, и лишь проникшись прежней теплотой и как бы простив себя за предательство, разложила все на огромной двуспальной кровати и стала вынимать из мешка содержимое, расправляя измятые листы и откладывая их в сторону. Из толстой тетради выпала фотография. Ирина Александровна встрепенулась, будто потревоженная птица, едва не вскрикнув от нахлынувших внезапно чувств, и схватила снимок. На нем Борис и она на пароходе, около борта на верхней палубе, рядом слева спасательный круг с надписью «РОССИЯ». Ветер растрепал Ирине волосы, прикрыв лоб черной прядью. У Бориса наоборот, волосы подались под ветром назад, оголяя массивный тяжелый лоб, лицо открытое, доброе и беззащитное, и даже немного удивленное. Удивление постоянно жило в Борисе с тех пор, как они поженились, будто он так и не мог поверить, что эта женщина останется с ним навсегда. Он и ухаживать толком не умел, а когда поцеловал в первый раз, то покраснел и извинился. Тогда Ирине Александровне это даже понравилось, ценила она в человеке прежде всего скромность и надежность, а вот когда встретилась с Новиковым и вспомнила первый поцелуй Бориса, то стало смешно. Нелепыми показались ей отношения с прежним мужем, нелепыми и в чем-то оскорбительными. Еще бы! Ведь после свадьбы они две недели не были близки, хотя и спали вместе. Оттягивала близость как могла, была в ее замужестве дань заведенному порядку: женщина должна иметь мужа, семью, детей. То есть, как все. И только Новиков открыл ей глаза на жизнь. А теперь вдруг потянуло снова к Борису, затосковала, оценила прошедшим числом его достоинства, неистовость в работе, фанатичное стремление во что бы то ни стало добить решение математического казуса, от которого отказались все здравомыслящие математики, даже представители такой престижной и новаторской школы, как Николы Бурбаки. Лосев был уверен, что добьется решения, и был действительно близко к нему. А потом — электричка, открытая дверь и нелепый случай, оборвавший жизнь почти состоявшегося математика.
