Алексей Нагорный - Повесть об уголовном розыске [Рожденная революцией]

– Не знаю… – Николай Семенович сбавил тон. – Наверное, искреннее горе «коллеги» тронуло его. – Об этом Заньковском мне еще бабка говорила, когда была жива. До войны еще. У него кличка такая была, на манер воровской, бабка случайно о ней узнала и очень возмущалась, что у коллекционера такая кличка.

– Штихель? – спросил Миронов.

– Штихель, – кивнул Николай Семенович. – А вы откуда знаете?

– На обороте гравюры надпись есть, – соврал Миронов. – Я пойду. Вы разрешите к вам заглядывать, когда будет материал?

– Только не такой?

– Разумеется!

Ярцева-Заньковского арестовали на его городской квартире в тот же вечер. Он воспринял появление работников милиции как должное. С тоской смотрел, как складывают в два больших чемодана золотые и серебряные кубки, стаканы, сову с бриллиантовыми глазами, плакетки лиможской эмали и чеканные ритуальные кресты средневековых голландских мастеров.

Коля молча наблюдал за ним, потом спросил:

– Вы могли скрыться. Вполне могли. Или не верили, что найдем вас?

– Не знаю… – Штихель вздохнул. – Устал я, наверное, гражданин начальник. Мне уже за шестьдесят. Пора на покой. – Он улыбнулся, едва заметно, уголками рта: – В могилу с собой это все не унесешь, а конец один… – Глаза его оживились, он с ненавистью посмотрел на Колю и закончил: – Я пожил в свое удовольствие, вам дай бог так пожить. А то, что вы меня взяли, – это ерунда. Ученики остались. «Санько» остался. Знаете такого? Он вам еще попортит кровь.

Через неделю Коля и Виктор уезжали в Сочи, отдыхать. Нина с Генкой остались дома. Генка ходил в детский сад, и Нина не хотела отрывать мальчишку от привычной среды. Перед отъездом сходили на кладбище. За оградой, сделанной из черных железных прутьев, возвышался простой деревянный обелиск со звездочкой.

– Помнишь? – Коля посмотрел на Виктора.

– Все помню, – тихо сказал Виктор. – А что, батя. И наша жизнь потихоньку проходит. Странно, правда? Не забуду, как ты ко мне подошел тогда, на Дворцовой… Молодой, красивый.

– А сейчас?

– И сейчас красивый. Только уже немолодой…

– Жалеешь?

– Ни о чем! Сто раз прожил бы такую жизнь! Только друзей наших больше нет. И близких наших. И никто их нам не вернет. Настоящая у нас жизнь. Но и цена за нее – настоящая. Такие дела…

…Уходил в прошлое тысяча девятьсот сорок пятый год, год Великой Победы, великого счастья и великих страданий.

Впереди была нелегкая дорога. Они знали об этом очень хорошо. Но они оба принадлежали к числу тех, кто никогда не изменяет избранному пути.

Записки генерала Кондратьева заканчивались 1945 годом.

– Неужели с тех пор не произошло никаких мало-мальски значительных событий? – спросили мы у Николая Федоровича.

– Произошло… и немало. Например, я успел защитить две диссертации – кандидатскую и докторскую. Преподаю в Академии МВД СССР оперативную тактику. Что еще? Мне присвоили звание генерал-лейтенанта милиции. И еще один, не самый веселый факт. Мне уже за семьдесят. Я ведь по натуре человек неуемный, «живчик», что называется, а устал. Я чувствую – пора. На диване полежать. Дюма перечитать… – Он улыбнулся. – А главное, закончить записки. Но это будет не скоро.

– А что же делать нам?

– А вы завершите вашу повесть историей совсем свежей, можно сказать, сегодняшним днем, – снова улыбнулся генерал. – Я принимал в ней самое непосредственное участие, сохранил множество документов, бумаг, записей. Просмотрите их. Возможно, это покажется вам интересным.

Несколько дней мы перелистывали объемистую папку. Это и в самом деле была интересная история. Вот она…

Все началось как бы случайно.

Николай Федорович приехал на приборный завод читать плановую лекцию «О профилактике преступлении среди несовершеннолетних». Был жаркий июльский полдень, солнце плавило асфальт, на аккуратно посыпанных песком заводских дорожках изредка появлялись девушки-лаборантки в туфлях «на платформе», из-за которых походка у них была падающая, словно каждая только что перенесла тяжелую болезнь позвоночника. Николай Федорович миновал светлый коридор заводоуправления и вошел в зал заседаний. Зал был полон. Николай Федорович подумал, что на заводе большинство рабочих – женщины, у многих дети и, конечно же, послушать, как уберечь Димку или Женьку от кривой дорожки, захотели почти все. Это обрадовало Николая Федоровича, лекцию он прочитал с огоньком, рассказал множество случаев из собственной практики и после окончания, окруженный почтительными слушателями, долго отвечал на вопросы.

Домой пошел пешком – «Волга» настолько прокалилась под солнцем, что, сунув голову в салон, Николай Федорович тут же отпрянул и сказал водителю, вытирая обильно выступивший пот:

– Езжай обедать…

По дороге он решил зайти на рынок – купить свежей клубники. Потом вспомнил, что на нем форма генерала милиции, и покачал головой: «Рынок еще разбежится». Свернул в боковую улицу – тенистая, заросшая старыми тополями, она напоминала аллею в старинной усадьбе. Николай Федорович с наслаждением вздохнул полной грудью и неторопливо зашагал у самых деревьев – здесь было наиболее прохладно.

– Товарищ генерал, – услышал он и оглянулся. Его догонял высокий, нескладный парень лет двадцати пяти в мешковатом костюме и модных, но давно не чищенных туфлях. Все это Николай Федорович успел отметить про себя, пока парень, явно волнуясь, приближался к нему.

– Что случилось? – спокойно спросил Николай Федорович, внимательно всматриваясь в лицо незнакомца. «Глаза не отводит, нервничает, наверняка холостяк и увлекается всем подряд без всякой меры», – подумал Николай Федорович и усмехнулся: «Я уже по методу Шерлока Холмса рассуждаю, явно пора на пенсию».

– Отойдем в сторону, товарищ генерал, – робко попросил парень.

– Отойдем, – согласно кивнул Николай Федорович. – Вон в кустах скамейка, там никого нет и никто ничего не услышит. – Николай Федорович сказал это без тени насмешки, доброжелательно и серьезно, и парень благодарно посмотрел на него. Когда сели, парень сказал:

– Вы, товарищ…

– Николай Федорович, – перебил Кондратьев. – Не волнуйтесь, говорите спокойно.

– Хорошо, – парень вздохнул. – Моя фамилия Лабковский, Егор Кузьмич. Работаю лаборантом. Тут такое дело… Не знаю, с чего и начать…

– С начала, – улыбнулся Николай Федорович.

– У нас такое производство, что сплошь и рядом идет платина и золото. Фольга, проволока, порошок. В учете я не разбираюсь и в способах хранения тоже, но не об этом речь.

– Вы считаете, что кто-то подбирается к этим материалам? – пришел на помощь Николай Федорович.

– Да! – обрадовался Лабковский. – Я расскажу все, что знаю, а вы судите. Вчера я проходил по двору, разгружали фургон с приборами – рабочий Пашутин и шофер Бородаев. Слышу, Бородаев говорит: «„Санько“ просил передать – в ближайшие дни оно поступит в кладовую… Надо быть готовыми…» Пашутин отвечает: «Я уже чалился раз, а теперь, если что, мне „ВМН“ будет…» Бородаев отвечает: «„Санько“ – профессор, он все продумал»… И ушел. А потом узнаю: завтра, это, значит, сегодня, в кладовую поступает десять килограммов золотой фольги.

– Как вы узнали? – насторожился Николай Федорович. – Это достаточно секретные сведения?

– Что вы, – махнул рукой Лабковский. – Я в столовой за обедом слышал. Девчонки из соседнего отдела трепались. У нас насчет бдительности, товарищ… Николай Федорович, не слишком. Я первое время после армии удивлялся, потом привык.

– Где служили?

– Внутренние войска МВД. Так как же быть, Николай Федорович?

– В милицию не ходили? Ну и подождите. – Николай Федорович задумался. – Я приму необходимые меры. Если понадобится ваша помощь, вас уведомят. Все. Да, вот еще что. «Санько»… Это что же, фамилия? Такой человек работает у вас?

– Нет, – покачал голозой Лабковский. – У нас коллектив небольшой, я знаю всех наперечет. Человека с такой фамилией у нас не было и нет.

– Ну хорошо. – Николай Федорович протянул Лабковскому руку. – Как договорились: если что – вас известят.

…Через два часа Кондратьев уже входил в кабинет замнача МУРа Рудакова. Поздоровались, несколько минут с грустными улыбками вспоминали сорок первый, сорок пятый. Потом Николай Федорович сказал:

– Я с заместителем министра договорился и получил разрешение на личное участие в операции. Речь идет о «Санько».

– Думаешь, тот самый? – Рудаков не удержался, вскочил со стула. Николай Федорович посмотрел на него строго, нажал на плечо, усадил обратно: