Барбара Гордон - Польский детектив

Я вдруг почувствовал странную тревогу, как и в ту ночь, у подножия Кшесаницы.

— Что пропало? — официально спросил я.

— Да Бог его знает. Оказалось, что деньги он держал в сберкассе, а книжка была у нее. Ничего особо ценного у него в квартире не было, только эти часы, о которых и сказала девушка. Говорила, что еще пропал магнитофон, но потом оказалось, что он оставил его в редакции. Дело прекращено, потому что расследование не дало никаких результатов. Теперь, когда мы нашли эти часы у Калапута, все стало ясно. Почти год прошел. А почему это тебя так интересует?

Я машинально барабанил пальцами по столу. Роман поглядывал на меня с беспокойством.

— Что-то быстро закрыли это дело, я не мог скрыть злости. — Погиб человек, квартира его ограблена, а вам плевать, „нет результатов“ — и точка. Очень мило.

Роман пожал плечами.

Я же сказал тебе, что этим делом занималось мокотовское отделение, а не мы. И вообще, чего ты злишься? Ведь это был несчастный случай. Ты, говорят, был там в это время, так что знаешь лучше меня. А что?.. — он задумчиво поглядел на меня. — Есть какие-нибудь подозрения?

Я потер лоб.

— Нет, нет… Это действительно был несчастный случай: туман, ветер, а он и раньше не слушал никаких предупреждений и лазил по горам в любую погоду.

— …Так же, как и ты, — вставил Роман.

— …Мы потом проверили, оказалось, Зволиньский вышел с базы на Орнаке, он там ночевал, а до этого провел день на Хохловской. Пошел через Томанову и потом на Червоне. В хорошую погоду это просто приятная прогулка. Может, он хотел спуститься на Малый луг… неизвестно. Слушай, где живет эта девушка?

Роман снял телефонную трубку.

— Сейчас узнаю ее адрес. А собственно, зачем это? У тебя же есть часы и Калапут.

— Да, но… Что у этого проходимца могло быть общего с Анджеем? Предположим, что он узнал о несчастном случае из газеты, хотя он не похож на человека, который читает хоть что-нибудь, тем более газеты. Но даже если так, то откуда он знал адрес? Подожди, я с ним еще поговорю. Насчет Анина он уже признался…

— Быть не может! — Роман присвистнул от изумления. — Как тебе это удалось?

Мы вернулись в комнату. Калапут сидел с равнодушным лицом и курил. Капрал вышел.

— Есть еще одно дело, о котором я хочу с тобой поговорить, — сказал я ледяным голосом, глядя ему прямо в глаза. — Эти часы. Откуда они у тебя?

Он снова ощетинился.

— Получил от фирмы за бесплатную рекламу на базаре Ружицкого, — ответил он тем же тоном, каким и начал разговор со мной.

Мне, однако, совершенно расхотелось шутить. Я изо всей силы стукнул кулаком об стол.

— Калапут, предупреждаю тебя, что дело серьезное. Часы принадлежали журналисту Анджею Зволиньскому. А убеждать нас, что это недоразумение, я тебе не советую. И я вовсе не собираюсь тратить время на выслушивание твоих баек о том, что ты получил эти часы в подарок от жены на годовщину свадьбы. Будь так любезен и скажи как человек человеку: каким образом ты оказался в квартире, где украл эти часы?

Калапут не отозвался ни словом. Я сел напротив него. Неожиданная мысль пришла мне в голову.

— Помнишь? — спросил я. — „Не бывает так плохо, чтобы не могло быть еще хуже“… Что-то вроде этого ты мне сообщил час назад, правда? И помнишь, что я тогда ответил? Так вот, Калапут, слушай теперь внимательно: вспомни как можно подробнее все, что связано с этими часами, если… если не хочешь предстать перед судом по обвинению в убийстве.

Краем глаза я увидел, что Ромек просто обалдел. Калапут явно встревожился. Выпучил глаза и уставился на меня.

— Какого убийства? — пробормотал он наконец. — Дело шьешь?

Я холодно смотрел на него.

— Ты прекрасно понимаешь, в чем дело, Калапут. Итак, что ты знаешь о журналисте Зволиньском?

На этот раз он испугался всерьез.

— Я ничего не знаю, пан прокурор. Да что вам от меня нужно, Боже мой? Все скажу, только не надо впутывать меня в такие истории.

— Говори.

— Вот как дело было, — начал он. — Когда в газетах напечатали некролог про журналиста, где-то сразу после Нового года, пришел ко мне Доцент и говорит…

— Какой доцент? — резко прервал я его.

— Ну, Доцент, он живет в той же высотке, что и журналист. Он и навел меня на эту квартиру. Я, пан прокурор, сам бы туда сроду не сунулся, я ведь ни газет не читаю, ни на Боксерской не бывал никогда. Доцент сказал, что в квартире должны быть деньги, потому что у журналиста машина была, и книжку он недавно издал…

— Ну, Доцент как прочитал некролог, сразу сообразил, что надо пользоваться случаем. Он сначала к Честерфильду пошел, но Честерфильда тогда не было, он на Гданьском вокзале носильщиком в ту пору устроился, значит, Доцент предложил эту хату мне. Сам он туда лезть не хотел, потому что милиция с него глаз не спускала. И точно, менты потом у него были, но он на те дни сделал себе железное алиби. Сидел под Варшавой и мороженым с шуриным торговал. Мы договорились, что за наводку на хату плачу ему четверть доли. Я пошел туда в тот же день вечером. Думал, что придется с дверями повозиться, но пошло легко, журналист замков не менял, а оставил простой государственный, который я, пан прокурор, не хвастаясь, открываю за две минуты.

— Ну ладно, ладно, и что дальше?

— …И вот, пан прокурор, ей-Богу, вошел я в квартиру, а там все перевернуто вверх дном. Сначала я сдрейфил и хотел сматываться, а потом все-таки заглянул в шкаф и нашел часы. Лежали на виду, даже странно, что те, кто были там до меня, не взяли их. Доцент потом сказал, что часы дорогие, но не советовал продавать. Сказал, что надо подождать, пока все утихнет. Предложил, чтобы я эти часы у него хранил, да я не такой дурак. У Доцента руки липкие, видал бы я потом часики! Да и понравились они мне, так что продавать я их не собирался. Откуда же я мог знать, что вы у меня все добро заберете, — вдруг загоревал он над своей несчастной долей и понесенными убытками.

Я стоял и задумчиво на него поглядывал.

— И я должен тебе верить, Калапут? — спросил я. — А почему, собственно? Откуда мне знать, что ты говоришь правду? Мало ты мне врал прямо в глаза?

Он в ужасе вскочил и снова рухнул на стул.

— Пан прокурор, ей-Богу, чистая правда, все, как было! Эту хату кто-то обчистил до меня. Доцент тоже не хотел верить, думал, я делиться не хочу, но это правда!

— Хорошо, теперь можешь пойти выспаться, — сказал я добродушно. Когда дверь закрылась, я посмотрел на Романа. Мы поняли друг друга без слов.

— Кажется, на этот раз он говорил правду. — Роман пожал плечами. — Хотя…

На другой день у меня было слушание дела в суде, которое обычно тянется до четырех-пяти часов всякий раз, когда заседание ведет Подбельский. Он расспрашивал свидетелей дотошно, исследовал все подробности — это полностью освещало все стороны дела, но создавало пробки в коридоре суда, так что сроки рассмотрения следующих дел систематически переносились. После каждого такого слушания я возвращался домой усталый и помятый, как прошлогодний костюм, который, я, впрочем, еще носил, что решительно не устраивало Элю, так же как и то, что я покинул ее в новогоднюю ночь, ничего не объяснив. Вообще с тех пор, как мы стали жить вместе, мне пришлось изменить образ жизни, ранее совершенно безалаберный и непредсказуемый, мне это нравилось, зато с точки зрения Эли было совершенно неприемлемо. Человек от природы аккуратный и педантичный, она дала мне понять, что если уж я решился вернуться в Варшаву и переносить ее общество, то следует подчиниться хотя бы некоторым — последнее слово она подчеркивала особенно старательно — нормам семейной жизни. Тот факт, что свадьба намечалась лишь где-то около Нового года, не имел для нее большого значения. Ее пожелания пока ограничились тем, чтобы я хотя бы приблизительно сообщал о времени возвращения домой, а также содержал в порядке выделенную мне комнату. Требования эти, следует признать, были вполне разумны, да только выполнить их не было никакой возможности. Однако я старался не очень огорчать Элю, потому что, в сущности, кочевой образ жизни, который я вел последние два с половиной года, порядком надоел мне.

Анжей Зволиньский не давал мне покоя. На третий день процесса один из заседателей вдруг расхворался, и слушание дела отложили. Я решил воспользоваться этим и поехал в комендатуру. Расследование ограбления в Анине явно продвигалось вперед. Жена владельца виллы узнала Честерфильда по голосу и опознала того, кто руководил всей шайкой. Ребята взяли и третьего, парня по кличке Рябой, это он связывал и затыкал подростку рот кляпом. Но денег до сих пор не нашли. Калапут твердил, что они уговорились подождать, пока все утихнет, а до тех пор он хранит у себя драгоценности, а Честерфильд деньги, в том числе и доллары. Честерфильд вообще отрицал свое участие в ограблении, Рябой придерживался той же линии поведения. Я бы очень удивился, если бы они вели себя иначе.