— Я все объясню, а сейчас распорядитесь, чтобы вызвали врача и зарегистрировали самоубийство.
— Не вам определять причину смерти. Пройдемте со мной в машину.
— Хорошо,— кивнул Ремизов и направился за лейтенантом к желто-синей машине с электронным сигнализатором на крыше.
На второй день после похорон Ремизов и следователь прокуратуры Белов пришли в квартиру Плахова для разговора с Ириной Александровной. Белов сам попросил Ремизова поприсутствовать, не до конца разобравшись в заболевании Плахова. Плахова молча, не обращая внимания на присутствующих, сидела на высоком резном стуле из орехового гарнитура, прямая, с застывшим неживым лицом.
— Вы уж простите нас, Ирина Александровна,— начал разговор Белов,— я понимаю, не время сейчас вести разговор о вашем покойном муже, но при моей работе выбирать не приходится. Я хотел бы, с учетом истории болезни Петра Борисовича, задать несколько вопросов.
Плахова не ответила, и Белов принял ее молчание за разрешение, тем более, что ничего другого ему не осталось.— Вы знаете, что за несколько минут до гибели Петр Борисович звонил врачу?
Плахова едва уловимо отрицательно покачала головой.
— Не звонил ли перед этим телефон в вашей квартире? Плахова по-прежнему молча чуть покачала головой, давая этим понять, что никакого звонка не слышала.
— Он вам ничего не говорил о записке, которую якобы получил от Александра?
Та же реакция.
— Ну что ж, я ничего другого и не ждал: его галлюцинации вызваны были психическим заболеванием.
Плахова будто не слышала слов Белова. Ремизову было знакомо подобное замороженное состояние, он не раз наблюдал его у своих пациентов, впадавших в апатию после тяжелого потрясения или гибели близких людей, и показал Белову глазами на выход, давая понять, что их формальный визит можно считать законченным.
— Не уберегли,— вздохнул Белов, как бы подводя итог посещению и одновременно выражая сочувствие неутешному горю этой женщины, потерявшей самого дорогого для нее человека,— все-таки зря вы не настояли на госпитализации.— Этот упрек уже адресовался Ремизову,— впрочем, он ведь отказался,— и видя взгляд Ремизова, быстро добавил,— нет-нет, вас я ни в чем не обвиняю.— Ремизов не ответил, ему не в чем было себя упрекнуть: нельзя было предвидеть, что болезнь примет такое неожиданное ускорение.
Следуя за Беловым к двери, Ремизов, повинуясь неожиданному чувству, вдруг резко повернулся в четверть оборота и увидел глаза Плаховой. У него неожиданно резко сжало в груди и перехватило дыхание, сердце застучало быстро, неритмично, и он шагнул вслед за Беловым за порог. «Нет, этого не может быть,— лихорадочно рассуждал он,— я ошибся, я просто-напросто ошибся...» Он спускался по лестнице, вяло передвигая тяжелые ноги и держась рукой за перила. Впереди молча и уверенно шел Белов. Грохнула входная дверь в подъезде, притянутая нерастянутой пружиной.
— Вам куда?— спросил Белов,— могу подвезти.
— Спасибо, пройдусь пешком.
— Вы нездоровы?— Белов пристально посмотрел ему в глаза, отметив бледность тяжелого воспаленного лица.
— Нет, просто задумался.
— Я знаю, о чем вы думаете.
— Любопытно,— встрепенулся Ремизов,— вы тоже... догадались?
— Конечно, вы забыли выписать ей лекарство. Ее надо успокоить, она выглядит мертвой. Еще бы, такая потеря. Вряд ли ей оправиться после этого. Больно смотреть. А тут еще мы. Но надо было проверить, не звонил ли кто-нибудь и в самом деле.
— Вы правы,— кивнул головой Ремизов,— выпишу ей успокаивающее, без рецепта не дадут.
Поднимитесь к ней снова, а я пойду к себе, еще куча всяких дел. Ясно, что это — самоубийство на почве психического расстройства. Фактов более, чем достаточно. Завтра закрою это дело. Впрочем, и дела никакого не заведено, так, формально. Обязан был проверить. До встречи.
Ремизов вошел в квартиру Плаховой без звонка, дверь была открыта. Ирина Александровна сидела на прежнем месте, не изменив позы, никак не реагируя на возвращение Ремизова. Тот подошел к ней совсем близко, так что видел отчетливо каждую морщинку на ее матовом лице, а главное — глаза.
— А ведь вы знали,— хрипло произнес он,— догадывались обо всем с самого начала. Как долго вы вынашивали свою месть...— Проговорив это, Ремизов в глубине души еще надеялся, что Плахова закричит, ударит его в конце концов, но его надежды тут же рассеялись. Плахова молча смотрела сквозь Ремизова, как бы не видя его, только не скрывая более своего презрения.— Ведь это вы убили его,— продолжил Ремизов, жестко и уверенно.— Вы долго ждали случая, но вам нужна трагедия, чтобы вызвать у мужа обостренное чувство вины, поэтому вы все рассказали Александру, и записку тоже подложили вы. Александр написал ее раньше, или в день своей смерти, узнав от вас обо всем. И вы не могли не знать, какую роль сыграет записка в жизни вашего мужа. И эти сигналы по телефону, исполненные так, как некогда звонил Александр: один звонок, потом другой. Боже! Вы потому и ребенка не родили, что не могли простить... Петр Борисович был склонен к душевным срывам, вы учли это и послали на прием к психиатру, вам необходимо было, чтобы его болезнь была официально зафиксирована,— Ремизов задыхался,— а потом последний звонок... Позвонил кто-то по вашей просьбе... Вы его убили и, к сожалению, ничего не докажешь. Я не разглядел за явными признаками болезни Плахова совсем не мистические причины его срыва. Я их объединил в одно целое, а надо было рассматривать отдельно. Вы знаете, что его волновало более всего? Чтобы об этой связи с Руной не узнали вы, боялся сделать вам больно. Я не оправдываю его, как и ту женщину. Они слабые, в чем-то порочные люди, но все равно, я мог бы подать при встрече им руку. А вам нет. Никогда!..
Ремизов повернулся и направился к двери. И тут сухие, пергаментные губы Плаховой впервые за этот вечер раскрылись, и в спину Ремизову прошелестели, будто опадающие с деревьев листья, ломкие, обесцвеченные слова:
— Я не нуждаюсь в этом. И оставьте при себе ваш бред. Вы такой же сумасшедший, как и он...
Проходя по двору мимо того места, где лежал Плахов, Ремизов неуверенно посмотрел в ту сторону. Ему вдруг показалось, что Плахов все еще лежит там, в своей посмертной виноватой позе, раздавленный грузом собственных переживаний. Но кроме цветов в железной банке из-под консервированных томатов там ничего не было...
Писатель Владимир Тодоров широко известен как автор остроумных смешных рассказов, которые охотно печатают в республиканской и всесоюзной прессе. В издательствах Молдовы вышли две книги лауреата конкурса "Золотой теленок", последняя из которых "Говорящий зонтик" быстро разошлась среди читателей. Нередко писатель принимает участие в публичных выступлениях с собственными юмористическими программами. Возможно, что очень скоро о нем заговорили бы как о Жванецком или Задорнове (отнюдь не преклонный возраст писателя не исключает этого и сейчас), если бы неожиданно творчество В. Тодорова не сделало резкий поворот на 360 градусов — он стал писать детективы!
Что дало ему возможность взяться за этот сложный и интересный жанр? Что побудило его к этому? Во-первых, глубокое знание жизни и психологии людей, во-вторых, острая наблюдательность. В-третьих, у писателя как-то сам по себе постоянно складывался и комплектовался обширный детективный багаж, который не мог в один прекрасный день не попроситься наружу.
Те, кому уже удалось прочесть романы, повести и рассказы Владимира Тодорова, написанные в этом, одном из самых любимых читателями жанре, находят нечто родственное между их автором и Агатой Кристи, Жоржем Сименоном, Юлианом Семеновым. Думается, секрет этого сходства заключается в увлекательности сюжетов, динамике развития интриги, интересно выписанных образах героев. Тем не менее, у В.Тодорова и свой стиль, и свои приемы, и свое видение. Читая любое из произведений, вошедших в эту книгу, постоянно испытываешь неослабевающий интерес к происходящим в нем событиям. Разгадываем ли мы тайну скульптуры-убийцы ("Будда"), размышляем ли вместе с комиссаром Тропом над необъяснимыми поступками его старого школьного приятеля, ныне миллионера, военного магната ("Храм прокаженных"), сопереживаем ли героям спровоцированной любовной интриги ("Пятый арлекин"), мы кроме собственной увлеченности ощущаем также и современность, злободневность происходящих на страницах книги процессов.
