Часов в девять вечера он внезапно почувствовал все усиливающееся желание, чтобы версия с незнакомым хичхайкером оказалась верна.
Проголодавшись, Куинн заскочил перекусить в «Эль Бокадо» — небольшое заведение, расположенное напротив его мотеля. С общественным питанием в Чикоте дела обстояли неважно, и бар был битком набит фермерами в необъятных «стетсонах» и нефтяниками в не первой свежести комбинезонах. Женщин почти не было. Хотя часы показывали всего девять вечера, несколько фермерских подружек уже вовсю ссорились со своими спутниками, доказывая, что не позже двенадцати надо ехать по домам. Квартет неловких застенчивых девушек праздновал день рождения одной из них, производя шума больше, чем две проститутки, окопавшиеся в баре. Какая-то женщина лет тридцати с надменным выражением лица замерла у входа. На ней были голубой тюрбан, очки в роговой оправе и ни намека на косметику — в общем, выглядела она так, будто только что вошла, считая, что это по меньшей мере ежегодное собрание Ассоциации молодых христианок, и теперь собирается с духом, чтобы удалиться.
Женщина что-то коротко сказала официантке. Та окинула взглядом зал, и в конце концов ее глаза остановились на Куинне. Она тут же, без колебаний, направилась к нему.
— Вы не будете возражать, если я подсажу к вам еще одного человека, мистер? Тут одна леди — она уезжает автобусом в Лос-Анджелес и хочет перед рейсом подкрепиться, а в кафе на автостанции уж больно паршиво кормят.
Куинн мог поклясться, что в «Эль Бокадо» кормят не лучше, однако решил быть вежливым.
— Ничего не имею против, — сказал он официантке и тут же повернулся к женщине в тюрбане: — Садитесь, пожалуйста.
— Большое спасибо.
Она села напротив него — так осторожно, будто боялась, что под ее стулом спрятана бомба, которая может взорваться от любого резкого движения.
— Очень любезно с вашей стороны, сэр.
— Не стоит благодарности.
— Тем не менее, — надменно проговорила она. — В этом городе не так-то просто встретить воспитанного человека. Ни одна леди не может здесь чувствовать себя в безопасности.
— Вам не нравится Чикот?
— Разве он может кому-то понравиться? Он такой неотесанный! Потому я и уезжаю.
Куинну подумалось, что тот же эпитет можно было бы в какой-то степени отнести и к ней самой. Во всяком случае один-два мазка губной помады и более модная шляпка, безусловно, пошли бы ей на пользу. Хотя и без того она была, пожалуй, даже красива — той строгой, слегка анемичной красотой, которая ассоциируется с церковными хорами и любительскими струнными квартетами.
За рыбой с жареным картофелем и капустным салатом она поведала, что зовут ее Вильгельмина де Врие, что по профессии она машинистка, а ее заветное желание — стать личной секретаршей какого-нибудь большого начальника. Куинн также назвал ей свое имя, сообщил, что по профессии он офицер службы безопасности, а предмет его мечтаний — как можно скорее выйти в отставку.
— Офицер службы безопасности… — медленно повторила она. — Вы имеете в виду — полицейский?
— Более или менее.
— Но это же просто восхитительно, верно? Боже мой, вы же, наверное, расследуете здесь какое-нибудь преступление?!
— Давайте будем считать, что у меня просто маленький отпуск.
— Но никто не приезжает в Чикот отдыхать! Из этого города все мечтают уехать при первой возможности. Вот как я.
— Меня давно интересует история Калифорнии, — пояснил Куинн. — Например, откуда пошли названия маленьких городков вроде этого.
— О, но это же так просто, — разочарованно протянула она. — Давно, еще в 1890 году, сюда приехал какой-то человек из Кентукки — у него были нелады со здоровьем, и врачи посоветовали ему сменить климат. Он решил выращивать здесь табак — бескрайние поля самого лучшего в мире табака для самых лучших в мире сигар. Собственно, «чикот» и означает «сигара». Только табак тут не рос, и фермеры вскоре переключились на хлопок. Ну, а потом обнаружили нефть, и на этом история сельского хозяйства в здешних краях закончилась. Однако что это я? Все говорю и говорю, а вы просто сидите, — при улыбке на ее левой щеке обнаружилась симпатичная ямочка. — Откуда вы приехали?
— Из Рино.
— И чем вы там занимаетесь?
— Изучаю историю Калифорнии, — Куинн усмехнулся, сообразив, что его ответ не так уж далек от истины.
— Забавное занятие для полицейского, вы не находите?
— Каждому свое, как говорят, написано над входом в одно очень нехорошее место, куда грешники попадают после смерти.
— Это верно, — пробормотала она. — И особенно верно здесь. Впрочем, думаю, как и в том нехорошем месте…
Хотя на лице ее не дрогнул ни один мускул, у Куинна возникло ощущение, что над ним насмехаются. Он подумал, что, если мисс Вильгельмина де Врие действительно поет в церковном хоре или играет в струнном квартете, то можно держать пари: время от времени она извлекает несколько фальшивых нот, специально для того, чтобы слушатели почувствовали себя, как в аду.
— Ну, пожалуйста, — попросила она, — скажите честно, что вас привело в Чикот?
— Мне нравится здешний климат.
— Но он ужасен!
— Ну, тогда люди.
— Неотесанные чурбаны!
— Кухня.
— Да от местной стряпни отвернется даже голодная собака! Нет, правда. Готова поставить доллар против пончика, что вы расследуете какое-то дело.
— Вообще-то я человек азартный, но от пончиков слишком полнею.
— Но я серьезно спрашиваю. Вы здесь по делу, верно? — за толстыми стеклами очков сверкнули зеленовато-голубые глаза. — Однако в последнее время здесь ничего такого не случалось. Значит, дело скорее всего старое… Оно случайно не связано с деньгами? С большими деньгами?
Это был единственный вопрос, на который Куинн мог ответить без колебаний.
— Я не расследую никакого дела, связанного с большими деньгами, — доверительно признался он. — Что у вас на уме, мисс де Врие?
— Ничего.
— Ну и слава Богу. А вы, стало быть, едете в Лос-Анджелес?
— Да.
— Искать работу?
— Да?
— Кстати, а где ваш чемодан?
— Чемо… о, я его сдала. В камеру хранения на автостанции. Не могла же я таскать его с собой! Он тяжелый: в нем ведь все мои платья, ну, и остальное… И к тому же он ужасно большой.
Если бы она просто сказала, что сдала чемодан на хранение, он бы ей скорее всего поверил — почему бы и нет? Но она так старательно громоздила одну деталь на другую, будто старалась убедить в реальности чемодана скорее себя, нежели собеседника.
Официантка положила перед Куинном счет.
— Мне пора, — поднимаясь, с не совсем искренним огорчением сказал он. — Рад был познакомиться, мисс де Врие. Желаю удачи в большом городе.
Он оплатил счет и неторопливо пересек улицу, направляясь к мотелю. Потом заметил, что ворота гаража открыты, и быстро шмыгнул внутрь, наблюдая за дверью «Эль Бокадо».
Ждать пришлось недолго. Мисс Вильгельмина де Врие вышла из кафе и в нерешительности остановилась, озирая пустынную улицу. Порыв ветра, свежего, но очень теплого, вывел ее из задумчивости; она засуетилась, безуспешно стараясь удержать одной рукой юбку, а другой — тюрбан. Наконец благопристойность одержала верх: девушка решительно стянула свой нелепый головной убор и обратила все внимание на юбку. Тюрбан размотался, превратившись в длинный голубой шарф, который она с досадой засунула в сумку. Ее волосы, цвета японской хурмы, освобожденные из заключения, разметались под ветром и ярко пылали в свете уличного фонаря. Она решительным шагом прошла полквартала, забралась в черный «седан» и укатила.
Куинн без особой досады отказался от мысли понаблюдать за ней. Все равно, пока он выводил бы машину из гаража, она прекрасно успевала добраться до дома или до автостанции, или куда там еще отправляются молодые леди после неудачной попытки выкачать информацию из незнакомца. Конечно же, она была дилетанткой: об этом говорили и тюрбан, и, возможно, очки — вся та грубая и примитивная маскировка, к которой обычно прибегают новички. Не вполне понятно было, правда, зачем она понадобилась мисс де Врие: насколько мог припомнить Куинн, прежде им встречаться не доводилось. Однако вскоре он вспомнил редакцию «Маяка» и три макушки, торчащие над деревянной панелью в кабинете Джона Ронды. Одна из них была точь-в-точь такого же цвета японской хурмы.
Хорошо, предположим, что эта девица работает в «Маяке», размышлял Куинн. У Ронды голос громкий, и с дикцией все в порядке, а перегородка в редакции до потолка не достает. Мисс де Врие вполне могла услышать что-нибудь, настолько для нее любопытное, чтобы прибегнуть к маскараду и разыграть комедию в «Эль Бокадо», возможно, с помощью официантки. Но что именно она могла услышать? Они ведь по сути говорили только о деле О'Гормана, все подробности коего были в свое время описаны в той же газете, следовательно, в Чикоте их знала каждая собака.
