– Все они хотят одного.
– Объясните, за что вы его били! – не отступал я.
– Он с дружками слишком радовался смерти евреев.
- С чего вы взяли?
- Не сложно было догадаться! Стоял — нам в глаза гадливо скалился. Ухмылялся... Так на солдат ЦАХАЛа не смотрят. Особенно после убийства евреев.
– Я все сообщу командованию! – возмущенно крикнул Рувен. – Вы пойдете под суд.
Солдаты насмешливо переглянулись.
– Валяй, жалуйся, – сказал один.
– Но наших личных данных мы тебе на всякий случай не назовем, – добавил второй, усмехнувшись.
Рувен гневно развернулся и пошел к джипу, но я на мгновение задержался.
– Как вы не понимаете, что только множите ненависть и позорите ЦАХАЛ! Если мы сами ведем себя как арабы, то для чего мы здесь?
Я с досадой махнул рукой и вернулся в джип.
– Как все накалено и как мы бессильны что-либо изменить и в них, и в себе! – думал я, глядя из тусклого окна патрульной машины на безлюдные в это полуденное время улицы Рамаллы.
Через час после этого происшествия нас вызвали по рации в центр города, где в тот момент арабы забрасывали камнями израильские машины. Рувен все никак не мог отойти от возмущения после увиденной сцены и был крайне недоволен своим боевым заданием.
– Кому это надо?! Стекла у всех поселенческих машин защищенные. Никакого вреда от этих камней нет.
– Никакого?! – возмутился я. – Это от маленьким камней может быть никакого, а от больших очень даже большой. Да и кроме того, это ведь они только начинают с камней, а кончают бутылками с зажигательной смесью… Разве ты забыл, что произошло в этом самом месте два года назад? Вся Рамалла сбежалась полюбоваться, как горят евреи…
Рувен неприязненно поморщился.
Мы увидели группу камнеметателей издали. Водитель подал джип назад и выехал переулками им в спину. Завидев нас, арабы бросились врассыпную, но одного мы все же догнали и повезли в полицию, располагавшуюся поблизости.
Задержанному нами пареньку было на вид лет четырнадцать, он был слегка испуган: твердил, что никаких камней не кидал и подобострастно улыбался.
– Надо же, какие вы дружелюбные делаетесь, когда никому навредить не можете... – усмехнулся я.
Пока Рувен и еще один солдат провели задержанного подростка внутрь, я оставался в джипе. Слушал новости. Одной из погибших в сегодняшнем теракте была двадцатилетняя девушка: ехала что-то купить на бар-мицву своего племянника…
Во время метеосводки дверь полицейского участка открылась и из нее вывели еще одного араба в наручниках. Когда он поравнялся со мной, я узнал в арестованном… Халеда.
Я немедленно выскочил наружу.
– Секунду! – крикнул я, обращаясь к конвоиру. – Мне нужно его кое о чем расспросить…
Я смотрел на Халеда, он выглядел растерянным и уставшим.
– Вы что, знакомы? – хмуро спросил полицейский.
– Да.
– Спрашивай, но побыстрей.
– Почему ты здесь, Халед? Что случилось?
– Ури, это ошибка. Меня отпустят. Вот увидишь.
Вдруг я припомнил, что не так давно видел в толпе блокирующих улицу арабов лицо, похожее на лицо Халеда. Мы вели наблюдение из квартиры одного высотного здания, и я достаточно ясно рассмотрел его в бинокль. Тогда я подумал, что это просто сходство, но теперь заколебался.
– Скажи-ка лучше вот что, – сказал я. – Я мог видеть тебя на перекрестке Айош месяц назад во время беспорядков?
– Мог, – несколько смутившись, признался Халед.
– И что ты там делал?
– Ури, о чем ты спрашиваешь, я же живу в Рамалле…
Я с сомнением покачал головой.
После того как Халеда увели, я немедленно вошел в участок и стал наводить справки.
– За что был задержан Халед? – спросил я у дежурного. – Ну этот араб, которого только что вывели?
– Откуда мне знать. Его привезли из тюрьмы Офер для допроса….
– Кто его следователь?
– Зачем тебе?
– Я знаком с этим арабом, хочу знать, что произошло.
Дежурный куда-то позвонил. Потом на пять минут вышел, потом опять куда-то позвонил и, наконец, дал телефон, по которому мне ответили, что понятия ни о чем не имеют.
Если б я знал хотя бы его фамилию, мог бы официально навести справки, но этой «мелочью» я в свое время не поинтересовался и теперь ничего не смог выяснить.
***
Через неделю после этой встречи началась война в Персидском заливе, отозвавшаяся множественными ракетными обстрелами Израиля, а еще через месяц, вскоре после окончания этой войны, меня, наконец, отправили в Ливан.
Я очень радовался этому переводу. И дело было не только в том, что здесь мы противостояли не подросткам с камнями, а хорошо вооруженному и обученному противнику. Радовало также и то, что здесь мы были не одиноки, что местные жители – христиане-марониты – видели в нас своих союзников и бок о бок сражались с нами.
Не обошлось без семейной драмы. Я надеялся, что перевод этот вообще удастся утаить от родителей, но брат Давид, которому я похвастался, что отправляюсь на «настоящую войну», проболтался.
Родители вызвали меня к себе в комнату и взволнованно стали перечислять все преимущества службы в Самарии, напирая на близость к дому и важность миссии.
– Уверяю тебя, в Рамалле достаточно опасно... – нервно теребя руки, выдавила, наконец, из себя мама. – И с ножами на вас бросаются, и бутылки Молотова в вас кидают…
У меня сжалось сердце. «Бедная, – подумал я. – Приманивает меня опасностью, как дедушка на рыбалке приманивал хлебом ершей!»
Я обнял маму, и мы заплакали друг у друга на шее.
– Мамочка! Все будет хорошо… Везде одинаково опасно... Да и вопрос этот уже решен.
– Что ж, Юрочка, мы знали, куда ехали...
– Вот именно! – обрадовался папа. – Мы знали, куда ехали.. Пусть себе служит, где хочет...
Через три месяца неожиданно позвонил Халед. Мы встретились во время моего отпуска в Иерусалиме, там же, где и в первый раз – на площади Цион.
Халед держался бодро и как-то сразу смог убедить меня, что был арестован по ошибке. Лучшим доказательством тому служила его свобода и школьный микроавтобус, на котором Халед беспрепятственно разъезжал и даже подбросил меня до дома.
– Слушай, – сказал я на прощание, – а ты не скажешь мне свою фамилию? Может, я когда и помочь смогу, справки навести, передачку принести...
– Эль-Масри моя фамилия, – просто ответил он. – Халед Эль-Масри.
***
Осенью приехал Андрей. На этот раз он был полон решимости отыскать свою рукопись и настоятельно звал меня к его поиску присоединиться.
Но я как раз перед его приездом был в недельном увольнении. К тому же мне все больше казалось, что «древняя рукопись» – плод воображения Андрея, и ради турпохода по Иудейской пустыне я не собирался отпрашиваться у командования, симулировать болезнь или выдумывать легенды.
Я увиделся с ним лишь один раз у Фридманов — заскочил в пятницу по дороге домой.
Несмотря на ежедневные упорные поиски, рукописи он, конечно, не нашел, и я, желая только утешить его, намекнул на свою версию – дескать, мог и ошибиться – не расстраивайся. Но Андрей и слышать не хотел о том, что его драгоценная рукопись ему почудилась.
Фридманы не отпускали меня – считали своей обязанностью накормить голодного солдата. За столом Андрей рассказывал о событиях в Москве, о ГКЧП и неудавшемся перевороте.
– Вам, Андрей, считайте, повезло, – говорил Зеэв, – вы оказались участником исторического события. Как говорится, «Блажен, кто посетил сей мир...»
– Да, впечатление незабываемое. Миллионная масса народа – в едином протесте... Да и символика удивительная: советские войска оккупируют Российскую столицу, словно столицу Чехословакии... и на ваших глазах превращаются в армию Российскую!
– Чуть не забыл! – воскликнул Андрей, когда я наконец собрался уходить. – Я, представляешь, где-то полгода назад отнес в стирку пиджак и не заметил, что в кармане была записная книжка. Все номера пропали.
– Ты мне уже рассказывал. Забыл? Когда я тебе два месяца назад звонил, ты мой телефон заново записал. А если бы не тот мой звонок, ты б меня вообще потерял?
– Вот, вот. А теперь мне нужен номер Сарит.
– Хорошо. Поищу. Он дома где-то.
Но дома Саритиного телефона я не обнаружил. Он был записан на том самом розовом листочке, который Сарит дала мне в больнице, но он исчез...
– Вот и пообещал звонить… – с досадой пробормотал я, вспоминая наставление Гемары о том, что к слову, данному женщине, следует относиться более педантично, нежели к слову, данному мужчине.
Пришлось звонить Фридманам.
– Ну как же так?! – расстроился Андрей, – поищи получше.
– Я хорошо искал. Скорее всего, это мама выбросила.
– Неужели ты не знаешь, как ее разыскать? Не знаешь, где она живет, где училась?
