— Евгения Юрьевна, я свои очки забыл, — соврал Барсуков, — прочтите, пожалуйста, нам.
Евгения тут же сообразила, чего хочет от нее шеф. Чтобы она прикинула приблизительные объемы.
— По 0,5 грамма два раза в день в мышцу в течение первого месяца с перерывом каждый седьмой день. Затем по одному грамму два раза в день каждый третий день на протяжении одного — трех месяцев.
Итого — лечение минимум два месяца. Про разведение препарата дистиллированной водой, физиологическим раствором и новокаином она читать не стала. Это не имело никакого значения. Она быстро прикинула в уме. Один месяц 48 ампул по 0,5, следующий месяц — десять по грамму дважды — 40 ампул по 0,5, и это, как минимум, 88 ампул на человека. В нашей стране в местах заключения находится около одного миллиона человек. По статистике каждый десятый болен туберкулезом. Значит, нужно восемь миллионов восемьсот тысяч ампул. А скорее — в два раза больше. И Евгения тут же спросила:
— А сколько у вас в наличии?
Толстолобик глянул в компьютер:
— Девятьсот тысяч упаковок. Восемнадцать миллионов ампул.
Евгения выразительно посмотрела на Барсукова. Они работали уже не первый год вместе, и шеф понял: надо брать, и брать надо все.
— А если мы возьмем у вас триста тысяч упаковок? — спросил Барсуков. — Вы нам снизите цену?
Глаза Толстолобика загорелись, как костер на пустыре за МЧП, и тут же погасли. Надо соглашаться, а то вообще все сгорит.
— Отдам за двадцать пять.
— Ну, это много.
— А что я буду делать с остальными? — заскулил Толстолобик.
«Сжигать», — подумал про себя Барсуков, а вслух сказал:
— А если возьмем половину? Уступите?
— До двадцати.
Евгения с Барсуковым переглянулись.
— Видите ли, в чем дело, Семен Семенович. — Евгения положила на стол кошелку с частью долларов, которые они вынесли с фирмы «Неофарм». — У нас в наличии есть как раз сумма, за которую мы согласны взять всю партию канамицина, но по десять.
Толстолобик смотрел то на Евгению, то на Барсукова, то на грязную кошелку, из которой торчали доллары, и ему стало трудно дышать: «Неужели это все можно сейчас поиметь? Вот сволочи! Куда же они хотят этот канамицин сбыть? Вот бы узнать куда? Если берут за наличку, значит, минимум сто процентов сверху получат. Какой сто? Нет, двести! Тысячу сверху получат! Ведь продадут по нашей закупочной цене! Советоваться с инфантерией или нет? А хрен с ним, все равно ничего не понимает. Я ему доллары покажу — он зайдется».
Барсуков видел, что делается с Толстолобиком. Он трепещет на льду, бьет хвостом и хватает ртом воздух. Ай да Евгения, ай да молодец! Как она мигом сообразила, как его за жабры взять! И подсказывать не надо, и отмывать не надо!
— Ну как, вы согласны? — безмятежно спросил Барсуков.
И Толстолобик сломался. Закивал. Слов у него не было.
— Тогда — за дело, — сказал Барсуков. — Евгения Юрьевна, пригласите сюда Владимира Дмитриевича.
Малиныч прибежал. Он был незаменим, если требовалось срочно достать машину, уломать грузчиков, посчитать, погрузить, отправить, разгрузить, спрятать. То, что с трудом удалось бы целому штату сотрудников МЧП, сделал один Малиныч. Мгновенно он слетал на Волоколамское шоссе, перехватил за узду фуру и пригнал к МЧП; ровно через десять минут машина стояла под крышей склада, а вокруг бегал Толстолобик и хватал пьяных грузчиков за спецовки, а те отбивались, кивая на стенные часы — конец, мол, рабочего дня!
Малиныч подошел к делу с другой стороны. Открыл багажник «Волги» и пальцем поманил бригадира. Тот нехотя подошел, глянул — и вцепился ему в грудки:
— Стой, мужик! Мы сейчас! Сейчас все сделаем!
Малиныч вырвался и выразительно показал на наручные часы:
— Чтоб мигом!
А тот уже бежал собирать бригаду. Минута — и погрузка началась. Да как организованно! Как бережно передавали они коробки один другому, как аккуратно складывали рядочками, а Малиныч только покрикивал:
— Не так кладешь! Ровней, ровней! Мне считать надо!
И грузчики беспрекословно подчинялись, опасливо косясь на злого мужика, размахивающего руками.
Барсуков и Евгения наблюдали со стороны.
— Вот заметьте, Евгения Юрьевна, — философствовал Барсуков. — Кто я есть? Помните роман Чернышевского «Что делать?» Как там писатель говорит о Рахметове? Их мало, но они как теин в чаю, они как двигатели двигателей, они как соль соли земли. Или что-то в этом роде. Что бы стало с этим канамицином без нас? В августе его бы сожгли. И дело ведь отнюдь не в Толстолобике. Толстолобик тоже человек, и ничто человеческое ему не чуждо. И любимый цвет его — зеленый, а не красный, как у Маркса.
Евгения взглянула на него насмешливо, но Барсукову показалось, что улыбка была поощрительной.
— Но Толстолобик, — продолжал разглагольствовать шеф, — рыбка государственная, а нашему государству нет никакого дела до заключенных, каждый десятый из которых болен туберкулезом. Вот вы, Евгения Юрьевна, сразу об этом подумали, а правительство додуматься до таких простых вещей не в состоянии. МЧП ведь организация тоже государственная, как и вся пенитенциарная система. Вот где с людьми случаются чрезвычайные происшествия! И этих людей сто тысяч! Перевези эти лекарства в колонию, чтобы они не пропали, вколи канамицин туберкулезникам. Вот тебе сотни тысяч спасенных россиян.
Малиныч в это время дирижировал оркестром грузчиков. Правая рука его взлетела вверх. Стоп! Тут же подбежал Толстолобик, заглянул в кузов — в чем дело? Грузчики натягивают сетку, чтобы коробки не болтались при езде. Опять взмах рукой — и погрузка продолжилась. Бережлив Малиныч, бережлив.
— Вот что значит — свое, — заметил Барсуков. — Да! На чем я остановился? На Министерстве чрезвычайных происшествий. Так вот, МЧП у нас вытащит одного из развалин, и телевидение, захлебываясь, кричит об этом на всех углах. Подвиг они совершили, подвиг! Подвиг должен быть незаметен, анонимен, как у нас с вами. Скольких несчастных мы спасем? Вы задумывались? Представьте, больной с открытой формой туберкулеза вышел на волю. Скольких людей он заразит? Пятьдесят! И вот вам уже не сто тысяч, а миллионы спасенных нами жизней. Какое там МЧП! Такое МЧП и не снились.
Но тише, подходит Толстолобик в тщетной надежде услышать, куда пойдет груз.
— Подходите, Семен Семенович, присоединяйтесь к нашей беседе. Мы тут как раз с Евгенией Юрьевной говорили, в какой замечательной организации вы работаете. Скольким людям вы спасли жизнь!
— Да, — согласился Толстолобик. — Вот недавно мы готовили самолет в Турцию. Там землетрясение было. Работали всю ночь в авральном режиме. Комплектовали заявку на медикаменты. Отбирали самое лучшее.
— Все понадобилось? — невинно спросил Барсуков.
— Да нет, конечно. Большую часть оставили в подарок турецкому народу. Не будешь же забирать назад, когда у людей такое горе!
— Да-да, горе-горе, — закачал головой Барсуков.
В это время погрузили канамицин с одного склада, и фура потянулась к другому. Толстолобик поспешил вслед.
— Перед турками им неудобно! О страна непуганых идиотов! За валюту закупаем импортные лекарства — и для кого? Для турок? Чтобы они проливы закрывали для наших кораблей? А нефтепровод в Джейхан? Женечка, вот вы философ, как вы думаете, патриот я или нет, судя по этой негоции?
— Как вам сказать? Количественно — это изобилие эпохи, а качественно стоит по ту сторону добра и зла.
Это была цитата из романа некоего Огнева «Дневник Кости Рябцева», растрепанную книжку которого она нашла на антресолях квартиры, где жил когда-то Чаянов, а теперь жили они. Забавная книжка. Там герой Костя Рябцев мучится проблемой: что есть танец с девушкой? Не есть ли это просто замаскированное половое трение? И бегает за разъяснениями к своему учителю, на что тот отвечает подобными сентенциями. Барсуков о таком писателе никогда не слышал, но цитата ему понравилась, и он захохотал.
— Сами сочинили?
— Гегель, — соврала Евгения.
Барсуков недоверчиво покосился на женщину, потому что не всегда понимал, когда она говорит серьезно, а когда шутит. Евгения отрешенно улыбалась.
Фуру загрузили, Малиныч сел как экспедитор в кабинку, Барсуков за руль «Волги», и процессия двинулась в путь. Только они выехали на Ленинградский проспект, Барсуков в стекло заднего обзора заметил приклеившуюся за ними «шестерку» и захохотал:
— Во дурак!
— Кто? — не поняла Евгения.
— Толстолобик. Оглянитесь: прилип. Следит, куда мы везем его канамицин.
С такими простачками они сталкивались неоднократно, поэтому разгружать фуру будут в цоколь здания на Гоголевском бульваре. Барсуков специально переоборудовал заброшенный подвал особняка под склад, чтобы поставщик проследить не мог, куда дальше пойдет его товар. Кроме склада в подвале находилась сауна, маленький бассейн, тренажерный зал, массажный кабинет и нечто вроде гостиной с удобными диванчиками и креслами у камина. Рядом с камином — огромный аквариум, где плавали любимейшие рыбки Барсукова — пираньи. Такие миленькие рыбки, но обглодать человека могут в момент. После финской сауны, купания в прохладной воде бассейна и массажа дорогие гости расслаблялись, развлекаясь тем, что пили чай с коньячком и кормили мясом пираний. Но это уже без Евгении.
