Мне очень нравился один из них. Он изображал старика с утомленным, испещренным морщинами лицом. Чем-то это лицо было мне знакомо. Его глаза выражали бесконечную усталость от жизни и даже желание поскорее умереть. Во всяком случае, мне так казалось.
Я не очень хорошо разбиралась в живописи, но была уверена, что у Константина большой талант.
Еще меня привлекал портрет маленькой спящей девочки. Ее лицо было безмятежным. Чувствовалось, что еще миг – и девочка откроет глаза, потянется спросонья и обязательно улыбнется.
В результате каких приемов получалось такое ощущение, мне было непонятно. И почему-то я была абсолютно уверена, что глаза у этой девочки карие, хотя они были и закрыты.
– Это все вы нарисовали? – удивленно спросила Полина.
– Да, – просто ответил Константин. – Только картины не рисуют, а пишут.
– Вы уж простите мне мою неосведомленность, Константин Сергеевич, далека я от живописи. Но картины мне ваши нравятся. У вас, бесспорно, талант.
– Спасибо. Но почему вы называете меня на вы, Полина? По-моему, гораздо удобнее обращаться друг к другу на ты.
– Хорошо, – улыбнулась Полина. – Ты напоишь нас кофе, Костя?
– Конечно, конечно, с удовольствием. Вы пока посидите в комнате, я пойду его сварю.
Мы вернулись за стол.
– Ну, что, убедилась? – спросила я. – Я же тебе говорила, как он талантлив!
– Да, определенно что-то в нем есть. А ты уже влюблена не на шутку?
– Полина, почему тебя это не устраивает?
Полина только рукой махнула.
Тут вошел Константин с подносом в руках, на котором стояли три чашечки с горячим кофе.
– Вот, пожалуйста, – произнес он, расставляя чашечки. – Берите торт, хоть и покупной, но очень вкусный.
Мы угощались тортом с кофе, потом Константин подошел к магнитоле, стоящей на тумбочке, и включил тихую музыку.
– Может быть, потанцуем? – обратился он ко мне?
Танцевать мне не хотелось, и я посоветовала ему пригласить Полину. Едва только она положила ему руки на плечи, как
мы услышали звук поворачиваемого в замочной скважине ключа.
Константин вздрогнул. Потом как-то нервно засмеялся и сказал:
– Это, наверное, мама вернулась. Не думал, что так рано.
В комнату вошла пожилая женщина, высокая, крупная. Ее волосы были абсолютно седыми, она, видимо, не считала нужным их подкрашивать. Она была одета в костюм темно-синего цвета.
– Здравствуйте, – произнесла женщина низким, густым голосом. – Костик, познакомь меня со своими гостьями.
– Это Ольга, – взял меня под руку Константин, – а это Полина, ее сестра. А это моя мама, Алевтина Михайловна.
– Очень приятно, – хором сказали мы с сестрой.
– Взаимно, – улыбнулась женщина. – Я вижу, я вам помешала.
– Ну, что вы, что вы, нисколько! – смущенно ответила я.
– Просто я думал, что ты вернешься позже, – глядя в пол, произнес Константин.
– Нам уже пора! – заявила вдруг Полина и потащила меня к выходу.
– Я провожу вас! – крикнул Константин.
– Не нужно, мы сами доберемся, спасибо. Все было просто замечательно, – и Полина увлекла меня на лестницу. Мы спустились вниз и пошли к Полиной машине.
– Надо же, как нехорошо получилось! – огорченно сказала я, вспоминая недопитую бутылку коньяка.
Полина промолчала. Когда мы сели в машину, она вдруг спросила:
– Что это он так боится своей мамочки?
– Почему боится?
– Ну, он взрослый человек. Что, он не может привести в гости женщину? И ее сестру? Что в этом такого?
– Просто он не ожидал, что она вернется так рано. Поля, сейчас нужно думать не об этом.
– А о чем?
– Как о чем? Не о чем, а о ком! О Маврине, конечно!
– Это тот твой клиент, который сбежал с сеанса?
– Ну конечно! Нужно узнать о нем поподробнее. Может быть, он состоял в психиатрической клинике на учете. Я могу это узнать. Нужно туда съездить.
– Куда?
– В психушку, куда! У меня там заведующий знакомый, профессор Завадский. Придется обратиться к нему. Я не раз сталкивалась с этим человеком по работе. Он мне даже кандидатскую помог защитить. И вообще очень хорошо ко мне относится и сможет помочь.
– Когда ты собираешься этим заняться?
– Да прямо сегодня. Чем быстрее мы сможем обезвредить Маврина, тем лучше!
– С тобой съездить?
– Да нет, не нужно. Кстати, а ты что, сегодня не работаешь?
– Так сегодня же суббота.
– Эх, черт! Значит, Завадского нет в клинике!
– Так это еще лучше! Не придется тащиться в такую даль!
В самом деле, психиатрическая клиника находилась очень далеко, на окраине города. Добраться туда было очень проблематично, а уж выбраться из этого района вечером…
– Но я не знаю, удобно ли беспокоить его дома…
– Удобно, удобно, – подбодрила меня Полина. – Ты же не просто так, а по делу! Может, этот Маврин из психушки сбежал? Может, он опасен для общества?
– Хорошо, – вздохнула я. – Тем более, что он сам мне предлагал обращаться к нему, когда понадобится. И адрес у меня есть, я не раз у него бывала.
– Вот видишь! – выразительно посмотрела на меня Поля.
– Тогда ты меня здесь высади, – попросила я. – Не жди меня, это совсем недалеко от моего дома, я потом пешком дойду.
– Ну, смотри, как знаешь.
Поля высадила меня около магазина «Волна» и умчалась на своем «Ниссане» в светлую даль.
Я зашла в магазин, купила традиционную коробку конфет. Посмотрела с грустью на бутылку армянского коньяка, стоявшую на витрине… и решительно полезла за деньгами. В конце концов, не пойдешь же к профессору просто с коробкой конфет! Может, он их и не ест совсем, эти конфеты! А коньяк – это как раз то, что нужно для мужчины.
Я распрощалась еще с частью Кирилловых денег и вышла из магазина. Дом профессора Завадского находился в двух кварталах ходьбы отсюда. Я шла в своем красивом черном платье и думала, что со стороны может показаться, что женщина только что вышла из автомобиля и не более чем через пару минут вернется в него. Я действительно покинула автомобиль не так давно, но вот теперь уже в него не попаду, и придется вышагивать по городу в вечернем платье.
Я прибавила шаг и вскоре уже поднималась по лестнице дома, в котором жил Эдуард Александрович Завадский.
Я поднялась на третий этаж и нажала на кнопку звонка.
– Кто там? – раздался знакомый приятный баритон.
– Эдуард Александрович, это Оля Снегирева. Вы меня помните? – прокричала я.
Дверь тут же открылась. Я увидела профессора Завадского. Он был в домашнем халате, высокий, дородный мужчина, с голубыми глазами и сединой в волосах.
– Боже мой, Оленька, какой сюрприз! Проходите, проходите, – Эдуард Александрович взял меня за руку и провел в квартиру. – Не нужно разуваться, – сразу же предупредил он. Потом склонился к моей руке и поцеловал.
– Как поживаешь, Оленька? – спросил Завадский, усаживая меня в большое кожаное кресло.
– Да ничего, нормально. Зашла вот проведать вас. Это вам, – я протянула ему коробку конфет и бутылку.
– Спасибо, милая. Ну, это ты себе оставь, – он пододвинул мне конфеты, – а вот это мы сейчас с тобой вместе выпьем!
Эдуард Александрович весело подмигнул мне и пошел в кухню за штопором. Я осмотрелась. Ничего не изменилось в этой комнате с тех пор, как я была здесь в последний раз. Те же обои, та же мебель. И те же цветы в горшочках. Эдуард Александрович очень любил комнатные цветы. У него их было великое множество, самых разных. Встречались и очень редкие. Когда они начинали цвести, это было чудесное зрелище.
Завадский и мне как-то давал отросточек, но я все время забывала его поливать, и он так и не зацвел ни разу. Увидев еще раз все это цветочное великолепие Эдуарда Александровича, я тут же дала себе слово, что отныне стану поливать цветочек каждый день и добьюсь таких же результатов. И еще разведу цветы. И будет у меня так же красиво в квартире, Полина умрет от зависти. Она же не любит комнатные растения. А вот увидит мои и… Только сперва надо в шкафу разобрать.
Не изменился и сам Завадский. Все такой же бодрый, подтянутый, статный. Энергия в нем так и кипит. А ведь ему уже около семидесяти.
Тут вернулся Эдуард Александрович. Он принес открытую бутылку, нарезанный лимончик на тарелочке и датский рулет в целлофановой обертке. Все это он разложил на маленьком столике на колесиках. Потом достал из серванта две хрустальные рюмочки. Я все-таки открыла коробку с конфетами и поставила ее на столик.
– Ну, за встречу! – сказал Эдуард Александрович, наполняя рюмки. Мы чокнулись и выпили. Хорошо, что Эдуард Александрович никуда не спешит. Можно допить бутылку до конца.
– А теперь признавайся, – закусывая лимоном, произнес Завадский. – Что тебя ко мне привело? Наверное, не только желание проведать старика, а?
