Узнав по возвращении новость, Ирина не побледнела - посерела. Заглохшая было ненависть к "нехорошей квартире" вспыхнула в ней с новой силой. Никита кое-как успокоил ее, твердо обещав: как только он получает квартиру, они немедленно переезжают туда, а потом меняют ее комнату и его квартиру на что-то приличное.
Похоже, не только Ирина считала квартиру "нехорошей". Шло время, а желающих поселиться в комнате, где произошло убийство или в комнате, где жиличка повесилась, не находилось. Комната Френкелей стояла пустой из-за провалившегося пола. Пустую комнату Сергеевых, а заодно и кухню с чуланом залило при очередной аварии системы отопления. Казалось, сам дом не желал новых жильцов, избавившись от старых.
Глава седьмая. Раз детектив, два детектив.
Конечно, с появлением у нас в квартире Никиты жить стало если не лучше, то уж, по крайней мере, веселее. Все-таки жилище наше теперь чуть меньше походило на склеп или на филиал психбольницы. Но ведь сказано же где-то: погибнет человек от разума своего. Или, точнее: "Умножая мудрость свою, умножает человек печаль в сердце своем".
Ко всему прочему, с легкой руки того же Никиты я пристрастилась к детективам. Он же сам мне их и приносил: прочтет - и отдает. А читал он, в основном, именно детективы, причем в невероятных количествах. Где только доставал. И в какой-то момент у меня, наверное, количество перешло в качество: я вдруг поняла, что все рассказы Никиты о его собственной жизни это капелька факта, щедро разбавленная талантливо сваренным компотом из нескольких историй. Написанных и опубликованных разными людьми и в разное время.
А собственная жизнь Никиты получалась - в его изложении! - чрезвычайно яркой, интересной и насыщенной невероятным количеством приключений. Со стрельбой, драками, гонками на машинах и роковыми красавицами, желавшими во что бы то ни стало заманить его в свои сети. Брачные, разумеется. Но, насколько я могла судить, удалось это пока только двум: его первой жене, которая, судя по рассказам, красотой отнюдь не ослепляла, и Ирине женщине, безусловно, интересной, но даже в моих пристрастных глазах подруги детства - не красавицы.
Но о личной жизни Никиты чуть позже, тем более что я потом невольно оказалась в самом центре ее событий. А детективы произвели на меня еще и вот какое воздействие: я стала подмечать загадочное и странное едва ли не во всем. В том числе и в поступках моих соседей. А в первую очередь задумалась над одним совпадением: через какое-то время после самоубийства Елены Николаевны было объявлено о погашении всех облигаций внутреннего займа чуть ли не до прошлого года включительно. И получилось так, что за кипу казавшихся бросовыми бумажек Никита получил в общей сложности около трех тысяч рублей. Что в ценах 1990 года было значительной суммой.
О чем сам же Никита с милой непосредственностью всем и доложил. Лидия Эдуардовна чужие деньги считать не любила, поэтому отнеслась к сообщению равнодушно. Ирка обрадовалась - денег вечно не хватало. А я задумалась.
Показалось мне или действительно так было, что в ночь, когда произошла трагедия, Елена Николаевна была в своей комнате не одна? Кто-то, похоже, приходил к ней, причем знакомый. Чужих она боялась панически. А с этим "кем-то" чуть слышно шепталась, вроде бы передвигала какие-то вещи, но провожать не вышла. Конечно, мне все могло и почудится: стена между нашими комнатами была хоть и треснувшая, но все-таки капитальная. Хотя... слух у меня за годы вынужденного сидения взаперти стал, как у кошки. Или как у тюремного заключенного: слышу все шорохи, а уж в бессонницу - тем более.
Масла в огонь нечаянно подлила Лидия Эдуардовна, которая как-то сказала мне, когда мы вместе пили чай:
- Не пойму я Никиту Сергеевича. Солидный человек, дает понять, что работает в секретном учреждении. А по мелочам - врет. Я тут увидела у него портсигар - не из дорогих, но и не безвкусица: карельской березы с инкрустацией. И уголок один со щербинкой.
- Купил у кого-нибудь? - предположила я, опасаясь снова заняться "сбором улик".
- Да нет. Это портсигар мужа Лены Шацкой, единственная его вещь, которая у нее сохранилась. Она же после ареста отреклась от него, все продала или выбросила. А портсигар сохранился. Потом, когда она уже совсем не в себе была, она с этой деревяшкой разговаривала, как с живым существом, Витей называла. То есть именем мужа...
- Наверное, она его Никите подарила.
- То-то и оно, что он мне сказал: "Фамильная вещица, еще моему деду принадлежала". Врет. А зачем?
Действительно - зачем? Тем более что я своими ушами слышала, что ни дед, ни отец Никиты не пили и не курили, а он вот - неизвестно в кого пошел. Зачем некурящему - портсигар? И почему не признаться, что никакая это не фамильная вещица, а очередной подарок покойной Елены Николаевны?
Кстати, в ее комнате Никита устроил себе что-то вроде кабинета, где проводил "деловые встречи" и иногда работал. Ирка по-прежнему трудилась в издательстве и приходила домой только к вечеру. А на деловых встречах очень мало говорили о делах в моем понимании. Все больше "сделать", "толкнуть", "наварить", "дать на лапу". О трещине в стене между комнатами никто, кроме меня, не знал, поэтому разговоры велись в полный голос.
Впрочем, я не совсем справедлива к Никите. Благодаря ему у меня появились две вещи, очень украсившие жизнь: телефонный аппарат в комнате и импортная инвалидная коляска - очень легкая, с почти бесшумным ходом и умеющая чуть ли не подниматься по лестнице. Этого я пока не пробовала страшно было.
Продуктами меня теперь снабжал Никита и делал это, что называется, "по первому классу". Правда, не за мои прекрасные глаза и не из сострадания, а за то, что выполняла обязанности его секретаря. В основном, на телефоне, но иногда приходилось перепечатывать кое-какие бумаги. Довольно, кстати, скучные. Договор, субдоговор, протокол о намерениях и всякая прочая абракадабра, вошедшая в нашу жизнь вместе с перестройкой и рыночными отношениями. Меня, правда, эти рыночные отношения мало касались. Разве что в случае с коляской.
Как мне объяснили, такую коляску у нас раньше купить было абсолютно нереально. Стоила она дорого, но дело было даже не в этом, а в том, что уж если они к нам и попадали, то только по спецзаказам. И распределялись строго среди своих, привилегированных убогих. Инвалиду местного масштаба, вроде меня, не светило абсолютно ничего.
А рынок есть рынок. Никита взял у меня кольцо с бриллиантиком, которое мне досталось "по наследству" от Марии Степановны, а спустя какое-то время притащил коляску. Одно продал, другое купил. И спасибо ему огромное, и нечего придираться к странностям поведения. У каждого барона свои фантазии.
Вон Лидию Эдуардовну почти силком заставил переселиться из ее клетушки в бывшую комнату Лоскутовых И мебель туда собрал - все приличное, что еще оставалось в квартире. Так что в нашем житье-бытье стали появляться какие-то даже черточки семейного уклада. Во всяком случае это мало походило на обычную коммуналку.
В освободившейся же комнатенке устроили "телефонную". Поставили туда столик, кресло и пепельницу. Закрой дверь и болтай, сколько угодно, никому никто не мешает. Удобно! С моим же аппаратом получилась некоторая накладка.
То есть работал он вполне нормально. Но если я, например, поднимала трубку в своей комнате, а Никита, Ира или Лидия Эдуардовна подходили говорить в "телефонную", то я слышала все от слова до слова. При том что трубка у меня уже была положена. Такой вот странный телефон-репродуктор. Но об этом я не сказала никому. По целому ряду причин. Главная же была нежелание огорчать Ирку.
Дело в том, что Никите звонило множество людей. В основном, женщины. Большая часть разговоров была невинно-деловая. Однако некоторые... То, что отвечал Никита своему абоненту, не всегда соответствовало тому, что говорил этот самый абонент.
Например, вечером приятный женский голос просит Никиту Сергеевича. Он подходит, я "отключаюсь". И слышу:
- Ника, "мой" уехал до утра, я свободна. Приедешь?
- К сожалению, мой друг, завален работой, сижу сейчас с автором, и сидеть нам не меньше трех суток. Так что с вашим предложением придется подождать до более удобного случая.
- Но Ника, ты же обещал...
- К сожалению, обстоятельства успели перемениться. Я вам позвоню, когда что-то прояснится.
Никакой автор у Никиты не сидит, я точно знаю. Он валяется на диване, читает газеты и поддерживает видимость разговора с Иркой. Минут через пятнадцать - еще один звонок, еще один приятный женский голос:
- Никита, я могла бы освободиться через полчаса...
- Да? Ну что ж, примерно этого я и ждал. Встретимся...
- У меня есть ключи от квартиры брата.
- Встретимся там через час.
После его ухода Ира заходила ко мне и жаловалась:
- И опять, наверное, на всю ночь. Ну что за проклятая работа! Собирались вечер провести спокойно, вдвоем - опять эти его агенты. Зла не хватает, ей-богу! Скорей бы уж в отставку уходил.
