— Да, я хотел спросить об этом. Что это за топор, цитра и хризантемы?
— С вашего разрешения, об этом чуть позже. В завещании говорится, что эти реликвии Инугами означают право на получение наследства. Сестры узнали, что Сахэй отдал их Кикуно и сказал ей, что, если у нее родится сын, она может вернуться с этими реликвиями и предъявить свои права. Неудивительно, что сестры впали в еще большую панику. Узнав, что Кикуно действительно благополучно родила мальчика, они не смогли совладать со своей яростью и, точно демоны из преисподней, бросились к ней. Кикуно еще не оправилась после родов, а они заставили ее подписать заявление, что Сахэй не был отцом ребенка. Потом, отобрав три реликвии, победоносно вернулись домой. Вот почему в последние годы с Мацуко, Такэко и Умэко Сахэй был холоден как лед.
Киндаити вспомнил злобные лица трех женщин. А представив себе, какими они были в молодости, когда у них было еще больше злобы и сил, он почувствовал, как по спине побежали мурашки.
— Понятно. Что случилось с Кикуно и ребенком?
— Ну, эти ужасные события, конечно же, произвели на Кикуно сильнейшее впечатление. Она подписала это заявление, но кто знает, как еще ей могут навредить? И вот она взяла ребенка, Сизуму, и исчезла бесследно. Даже теперь мы понятия не имеем, где мать и сын. Если Сизума жив, ему должно быть двадцать девять, столько же, сколько Киё.
Фурудатэ кончил свой рассказ и тяжко вздохнул.
Смутная мысль мелькнула в голове Киндаити. А что, если завещание Сахэя с самого начала писалось с ужасающим умыслом? Не нарочно ли старик сотворил такое странное завещание, чтобы вызвать разлад между Мацуко, Такэко и Умэко — кровавую вражду, которая будет длиться годы и годы? Киндаити обдумывал услышанное, подавленный тяжкими мыслями, но в конце концов, вынув ручку и бумагу, начал набрасывать фамильное древо Инугами. Долго он сидел, глядя на эту схему, словно в ней можно было отыскать разгадку.
Итак, вот что стало отправной точкой ряда загадочных убийств, произошедших в клане Инугами. Занавес поднялся, начался первый акт этой кровавой трагедии.
Необычное завещание Сахэя быстро стало горячей темой для алчных журналистов. Благодаря усилиям некоего агентства новостей вся страна узнала из газет о содержании завещания и непримиримой вражде, которую оно породило в семье. Разумеется, центральные ежедневники не уделяли большого места столь частному делу, зато страницы всех без исключения второ- и третьеразрядных газетенок были заполнены сенсационными, лживыми и тенденциозными материалами на эту тему. В результате вопрос о наследовании состояния Сахэя Инугами перестал быть местной проблемой, но разросся до масштабов общенациональных. Всякий, кого хоть что-то интересовало, с любопытством следил за развитием событий, и все гадали, кого же эта Тамаё Нономия выберет в мужья. А многие даже бились об заклад и делали ставки на того или другого.
Между тем вилла Инугами, оказавшись в центре всенародного внимания, по-прежнему безмолвная, как будто вымершая, стояла у озера Насу. Такэко и Умэко с их семьями все еще оставались там, но с Мацуко и Киё почти не общались. И все они, когда случалось им встретиться на нейтральной территории, пытались понять, что на уме у других. В доме назревало четыре тайфуна, при этом связанных между собой сложнейшим переплетением интересов — Мацуко с Киё, семья Такэко, семья Умэко и Тамаё. Невозможно представить себе, в каком ужасном положении оказалась Тамаё. Мацуко, Такэко, Умэко с их семьями ненавидели друг друга как заклятые враги и, несмотря на это, были едины в своей ненависти к Тамаё. Но никто из них не выказывал этих чувств в открытую. Кинжалы ревности таились в душах трех сестер, но что касается Тамаё, с ней они были — сплошная лесть и улыбки. Их страшно злила сама необходимость осыпать эту молодую сироту лживыми похвалами, и от этого их ненависть к ней удваивалась.
Само собой разумеется, что, науськанные своими родителями, Такэ и Томо ежедневно являлись к Тамаё с изъявлениями своего ей почтения. Такэ — воплощенное чванство — с самого начала демонстрировал полную уверенность в себе и не рассыпался в явно лживых комплиментах, зато хитрец и пролаза Томо вилял, как собака, хвостом — того и гляди, отвалится. Он бегал вокруг Тамаё, засиживался допоздна и вежливо скулил, стараясь снискать ее расположение.
А Тамаё была великолепна. Хотя всем своим существом она чувствовала ненависть семьи, и проклятия, посылаемые на ее голову, ощущались ею, как разряды электрического тока, все же это ее словно бы не касалось. Она оставалась изящной и благородной, и ее отношение к самоуверенному Такэ и к изворотливому Томо после оглашения завещания почти или даже вовсе не изменилось, разве что теперь она никогда не забывала держать Макаку поблизости, когда кто-то из них посещал ее в ее комнатах.
Тамаё не чуралась и Киё с его маской. Поскольку он по собственному почину никогда не приходил навестить ее, она время от времени заходила в его комнату, и встречи эти, по слухам, были необычайно странными. И опять-таки Тамаё в таких случаях сопровождал Макака. Да и Киё, принимая Тамаё, никогда не бывал один, всякий раз рядом с ним оказывалась его мать. Таким образом, встречи Киё и Тамаё всегда проходили в присутствии Мацуко и Макаки. Это, разумеется, не способствовало беседе, и то и дело наступало неловкое молчание.
Киё, очевидно понимая, насколько он отвратителен в своей злобной маске, по большей части отмалчивался. Говорила Тамаё. Но когда в ее словах звучал хотя бы намек на вопрос или они касались прошлого Киё, Мацуко тут же вмешивалась и отвечала за сына, ловко и ненавязчиво переводя разговор на другую тему. И всякий раз Тамаё явно бледнела и порой вздрагивала.
Так она и жила в одном доме с Такэ и Томо, которые жаждали поскорей заручиться ее любовью, и только присутствие Макаки спасало ее от беды. Самым простым и быстрым способом овладеть Тамаё было, если понадобится, насилие — оба этих человека имели достаточно подлости, чтобы решиться и на такое. Не раз они готовы были сделать ей похотливые предложения. Останавливало их только присутствие Макаки. Попытайся кто-нибудь из них совершить что-либо неподобающее, безобразный великан, без сомнения, сломал бы ему шею.
— Вы хотите кое-что узнать о Макаке? — Так Фурудатэ начал рассказ об этом таинственном человеке. — Это, разумеется, не настоящее его имя. Вы сами видели, внешне он совершенная обезьяна, вот его и прозвали так, когда он был еще мальчишкой. Прозвище прилипло к нему и стало его настоящим именем. Я и сам уже не помню, как его зовут по-настоящему. Он осиротел в раннем детстве, и мать Тамаё из жалости взяла его на воспитание. Да, они с Тамаё росли вместе с очень раннего возраста. И когда родители Тамаё умерли, а Сахэй взял ее в дом Инугами, Макака пришел с ней. У него не все в порядке с головой, но он слепо предан Тамаё и служит ей с абсолютной преданностью. Он готов на все, чего бы она ни попросила. Если она прикажет ему убить, он сделает это с радостью.
Последние слова сорвались с губ Фурудатэ, похоже, нечаянно. Он просто хотел подчеркнуть, насколько Макака предан Тамаё. Но едва они были произнесены, как и говоривший и слушающий, словно их нежданно разбудили, подняли глаза и посмотрели друг на друга.
Фурудатэ, явно сожалея о сказанном, неловко кашлянул, а Киндаити, желая его успокоить, переменил тему разговора.
— Кстати, я слышал, что именно Макака ухаживает за хризантемами в поместье Инугами.
— О да, вы их видели? Этот человек, может, и не слишком умен, но что касается выращивания хризантем — тут он замечательно талантлив. Отец Тамаё, жрец в святилище Насу, обучил его этому делу — а хризантемы почитаются реликвией не только в святилище Насу, но и в клане Инугами. Помните: топор, цитра и хризантемы?
— Пожалуйста, расскажите, что за история связана с тремя этими предметами? Имеют ли они отношение к святилищу Насу?
— Да. Топорик ёки, которым колют дрова; цитра кото о тринадцати струнах; и хризантема кику. Изначально это были три священных предмета святилища Насу. Понимаете, если произнести эти слова слитно, получается — ёкикотокику — «пришли благие вести». Сколько помню, так звучал семейный девиз Кикугоро, известного актера Театра кабуки. Однако уверен, что реликвии святилища Насу не имеют никакого отношения к Театру кабуки или актерству. Дайни Нономия — благодетель Сахэя и дед Тамаё, как вам известно, — решил, что это словосочетание благоприятно, и заказал кузнецу выковать золотой топор, цитру и хризантему, сделав их священными реликвиями святилища. А уже потом, когда Сахэй открыл свое дело, Дайни подарил их ему, а с ними и сам девиз в знак благопожелания. Так они стали наследными реликвиями клана Инугами.
