В последней фразе Ады не слышалось ни вопроса, ни любопытства – она просто замолчала, погрузив руки в рукава плаща, глядя на дорогу и как будто вообще потеряв ко мне всякий интерес.
Я вздохнул и смирился с неизбежностью один раз в сто лет позволить женщине признать тебя дураком. Мы приближались к Остоженке: движение на дороге стало совсем «ползучим», нам понадобилось не менее пятнадцати минут для того, чтобы доехать до того участка дороги, который ныряет под эстакаду. Я перестроился в первый ряд и готовился включить поворотник, как вдруг…
Где-то закричали. Я услышал это раньше, пусть всего только на секунду, чем сверху с эстакады прямо на капот моей машины рухнуло чье-то тело. Даже сквозь неплотно прикрытые окна был слышен отвратительный звук его удара о жесть, вслед за чем бесформенная масса, одетая во что-то пестрое, скатилась с капота под колеса моего авто.
«Опять дежавю», – подумал я, зажмуриваясь. Но крик, шум, приближающиеся свистки, вой ветра и шлепанье о лобовое стекло снега с дождем, а главное – четкое, заблокировавшее мозг сознание того, что на этот раз действительно произошло нечто ужасное и непоправимое, не дали мне долго сидеть с закрытыми глазами.
Я вышел из машины, вмиг собравшаяся толпа расступилась, давая мне дорогу. Отовсюду гудели автомобили, кричали люди, пытаясь узнать, что случилось. Краем глаза заметив огромную вмятину на капоте (значит, не показалось, «это» действительно свалилось сверху!), я опустился на корточки перед… в общем, перед женщиной, которая лежала под моими колесами. Да, это была женщина. Опять женщина!
Она лежала лицом вниз, я видел только довольно ветхое пальто в крупную желто-серо-зеленую клетку, край уха показывающийся из-под грязной вязаной шапочки и выбившиеся из-под нее же давно не мытые волосы цвета палой листвы. Я узнал это ухо и эти волосы еще до того, как при помощи двух или трех мужчин развернул женщину к себе. Ее лицо было расшиблено, до неузнаваемости изуродовано падением с эстакады сперва на мою машину, затем об асфальт. Из рассеченной брови и переломанного носа хлестала кровь, быстро заливая глаза и все лицо.
И все же она еще была в сознании. Она меня узнала.
– Стас… – прошептала она разбитыми губами, на которых сразу запузырилась розовая пена. – Стас… Это ты… Как хорошо, что это ты… Посмотри… Посмотри, что ты со мной сделал… Пос… мо… три…
Последнее три слога она вытолкнула из себя с видимой силой. Кровь продолжала хлестать на лицо и дорогу и вдруг, когда кто-то попытался приподнять бедняжку, хлынула горлом, заливая пальто и несколько раз обмотанный вокруг шеи шарф. Умирающая еще пыталась что-то сказать, с хрипом выплевывая осколки зубов, сгустки крови, – и вдруг затихла, обмякнув на тех самых руках, что ее держали.
– Все. Кончилась, – сказал кто-то и осторожно положил тело обратно на дорогу.
– Откуда она?
– С эстакады спрыгнула.
– Прямо сюда? На проезжую часть? Это что же… Самоубийца, что ли?
– Да уж не акробатка. К тому же пьяница, кажется. Вон как разит.
Только тут я почувствовал жуткий запах. Смесь водочного перегара и свежей водки – да она наверняка не стояла на ногах, когда падала с эстакады! Не о каком самоубийстве и речи быть не может. Это несчастный случай. Это несомненный несчастный случай. И вот эти ее слова… как их… «Посмотри, что ты со мной сделал»…. Где-то еще я их слышал сегодня… Она их не произносила. Мне просто послышалось. Уже прошло много лет, как я расстался с… ну, пусть не много, но я так давно не видел ее, не хотел видеть… эти слова никак не могли относиться ко мне. «Посмотри, что ты со мной сделал…»
Нет! Я не виноват!!!
– Вы, безо всякого сомнения, не виноваты, – сказал мне один из тех, кто приподнимал Милу, – средних лет мужчина в толстом свитере, на непокрытую голову которого опускались умирать редкие снежинки. – Если хотите, можете записать меня в свидетели: пьянчужка сама свалилась вам под колеса. Я видел.
Вокруг одобрительно загудели. Немного подумав, мужчина в свитере стал шарить по карманам, нашарил носовой платок, развернул его и, присев на корточки, прикрыл разбитое лицо мертвой.
– Запишите мои данные, я продиктую, – сказал он мне, поднявшись. – Буду свидетелем. Запишите сейчас, мне ехать надо. Как буду нужен, звоните.
Я записал его телефон, имя и фамилию, действуя на автопилоте. Глаза мои каждую секунду тянулись к распростертому на дороге телу с платком, белевшим на месте лица. Сквозь ткань стали уже проступать густые красные пятна. «Посмотри, что ты со мной сделал…»
Я буквально заставил себя отвести взгляд от погибшей, и, чтобы не встречаться глазами с теми, кто с любопытством или сочувствием посматривал на меня самого, уставился на эстакаду, откуда Мила спрыгнула.
И тут – холод пробрался ко мне под куртку и рубашку, и ледяной рукой стал шарить по внутренностям, – и тут я увидел быстро удалявшуюся от места происшествия согнутую в букву Г седую старуху, которая весьма резво перебирала по мостовой клюкой и грозила вот-вот раствориться в толпе!
– Стой! – крикнул я туда, вверх, и рванулся, но толпа почему-то не пропустила меня, а когда я растолкал людей, которые, очевидно, решили, что я собираюсь скрыться с места происшествия, никакой старухи на эстакаде уже не наблюдалось.
Где-то впереди завыла сирена госавтоинспектора. На негнущихся, деревянных ногах я прошел к своей машине и сел, справедливо предполагая, что начавшийся кошмар с появлением госавтоинспектора растянется на долгие часы.
* * *
– Почему вы не сказали, что были с ней знакомы?
– Что?
– Почему вы не сказали следователю, что хорошо знаете эту женщину?
О боже! Пассажирка, которую я взял на дороге давно, в другой жизни, оказывается, не ушла. Все время, пока длился этот ужас, она просидела в моей машине. Или нет? Снег с дождем снова таял на ее ярко-красном плаще и косынке, белое лицо рдело морозным румянцем. Выходила. И ах да, она же была свидетелем, тоже что-то говорила подъехавшей бригаде следователей.
Туман в моей голове еще не рассеялся.
– Вы знаете, я не смогу подвезти вас куда вам надо. Извините меня.
Я думал, она психанет, дернется и уйдет, как поступила бы на ее месте любая другая женщина, но Ада накрыла мою руку, лежащую на руле, своей ладонью и, чуть нагнувшись к моему уху, предложила:
– Вы взволнованы и не можете сейчас управлять машиной. Давайте я сама сяду за руль, а вы переместитесь на мое место. И не переживайте. Если вы не натворили большого зла, я помогу вам выпутаться из этой ситуации.
Подчиняясь не столько логике, сколько тону, которым были сказаны эти слова (смесь убедительности и приказа), я уступил Аде водительское место. Но перед этим снова закрыл и открыл глаза в мистической надежде, что сейчас все это: труп, который какие-то люди теперь запаковали в черный мешок, похожий на тот, в котором вывозят мусор, пятна крови на бордюре, которые еще не успел смыть дождь, и машины милиции со «Скорой помощью» – это исчезнет, и пробка, образовавшаяся в результате ДДП, рассосется, и я тоже поеду в общем ряду и в конце концов доеду до дома, где меня ждет Рита.
Ведь исчез же сам собой подвешенный к потолку труп там, в гостинице!
Но когда я открыл глаза, все было на своих местах. «Дворники» на лобовом стекле работали как сумасшедшие, сгребая грязно-серую кашицу, порывы ветра то и дело пытались сорвать с головы главного милиционера форменную фуражку. Придерживая ее на голове одной рукой, другой он досадливо махнул нам: «Проезжайте, проезжайте!»
– Говорите адрес. Куда вас везти, где вы живете?
Ада уверенно повернула ключ в замке зажигания.
Некоторое время мы молчали, глядя на дорогу. Затем Ада, чуть скосив на меня глаза (я заметил это боковым зрением), сказала:
– Так почему вы не сказали, что знали эту женщину раньше?
– Послушайте! Вам доставляет удовольствие меня мучить?! – взорвался я. – Давайте ехать молча, если уж у нас обоих нет другой темы для разговора!
– Вы сейчас уйдете в себя, как это свойственно Стрельцам, когда они не чувствуют себя в силах переломить ситуацию, и предоставите событиям идти своим чередом. А этого допускать никак нельзя: ведь ясно же, что вокруг вас сгущаются тучи. Сперва вы были выбиты из колеи каким-то событием, которое случилось утром, теперь… теперь это. Женщина, которая упала с эстакады, ваша знакомая: она назвала вас по имени, сказала еще несколько слов, и ни одному из них вы не удивились. Вы были знакомы раньше?
– Да… Знакомы.
– И держали знакомство в тайне? Вы ничего не сказали следователю.
– А вам я должен ответить?
– Это в ваших же интересах.
Я хмыкнул, а потом, сам не знаю почему, сказал то, что желал забыть как можно скорее:
– Она моя жена. Бывшая, разумеется.
– Вот как! – Ада посмотрела на меня с живым интересом, ощупала взглядом (это было видно даже сквозь темные очки) и снова сосредоточилась на дороге.
