Ворота закрылись. Снизу, из пропасти, поднимался оранжевый пар, а впереди высились железные ворота. Я бросился к ним, ударился грудью о равнодушный металл и стал колотить кулаками, холодея от мысли, что мне суждено навсегда здесь остаться одному.
— Откройте! — кричал я, срывая голос. — Откройте! Выпустите меня… Выпустите!
Ударив в них еще и еще, я медленно сполз вниз и лежал у ворот ничком, уже ни на что не надеясь.
Потом пробилась мысль, что все это вижу во сне. Было тяжело от безысходности положения, и я знал, что сплю и стоит сделать усилие над собой, как исчезнут ворота и этот дурацкий пар из бутафорского ущелья…
Наконец все исчезло. Какое-то время, вернувшись в реальный мир, не мог понять, где я… Потом все вспомнил.
До подъема я больше не сомкнул глаз. Лежал, свернувшись под натянутым на голову одеялом, и намечал линию новой жизни.
Самое странное в том, что во сне увидел ворота нашей колонии, понял это, когда медленно шел на волю от «вахты», и обернулся, чтоб увидеть их реально впервые.
Тогда я снова вспомнил тот странный сон и узнал те ворота. Но как могли они мне присниться, если не видел их прежде ни разу?..
Когда Игорь посмотрел в мою сторону, мне подумалось, что сейчас он пригласит меня танцевать, и я сжалась вся оттого, что не понимала, хочу этого или нет. Мне было страшно остаться с ним вдвоем, но внешне казалась спокойной и ждала его первых слов.
— Забавно, — сказал Игорь, — я знаю женщину, которой повезло: у нее два мужа…
— Думаешь, ей весело от этого, да? — спросила я.
— Не знаю, — сказал Игорь, — не знаю, Галка…
Он произнес это грустно… Я почувствовала, как у меня вдруг словно лопнул в груди тяжеленный шар, как будто опало и сморщилось сердце.
Я открыла рот, чтобы произнести какие-то слова, но слова не хотели рождаться, и только слезы побежали по щекам. Разревелась, дуреха…
— Не надо, — сказал мне Волков, — перестань, Галка.
Лицо его искривилось, глаза стали жалобными, просящими. Я вспомнила, как тяжело принимал мои слезы Игорь, вспомнила все и попыталась собраться с духом.
Это далось нелегко. Игорь продолжал смотреть на меня умоляющими глазами и смешно заморгал ресницами, словно собирался заплакать обиженный кем-то ребенок.
«Ты и обидела», — подумала я и снова попыталась взять себя в руки.
Раскрыв сумочку, отыскала пудреницу и, заглянув в зеркало, провела по лицу пуховкой.
Станислав не возвращался.
Снова ударил оркестр. К нашему столику подбирался бородатый пижон в капитанской форме, и по глазам его было видно, что нацелился он на меня.
Еще несколько шагов. Я подпустила бородача поближе, поднялась и сказала:
— Пойдем танцевать, Игорь…
Волков помедлил, потом резко встал, едва не сбив с ног поравнявшегося с ним капитана.
Мы вышли одни из первых. Волков осторожно коснулся ладонью моей спины, сжал левую руку повыше кисти, я почувствовала, как дрожат его пальцы. Он неуверенно вывел меня на середину зала, зал заполнялся, становилось теснее, и Волков вдруг споткнулся.
— Практики не было, — сказал он, — ты уж прости… Разучился.
Он сказал спокойно и просто, совсем не так, как говорил обо всем, когда мы сидели за столиком втроем.
— Ладно, ничего, — сказала я. — Практика у тебя еще будет…
Игорь не ответил и продолжал вести меня по залу, я чувствовала, как все увереннее становился Волков, а мне хотелось, чтоб был он слабым, растерянным и слабым, но Игорь никогда не был таким, и в этом-то все и дело…
…Когда Игоря, тогда еще мужа моего, увезли, я приготовилась его ждать. Ждать все эти годы, определенные нам судьбой.
Ждать его я привыкла и убеждала себя, что выдержу и этот срок. Тогда было трудно представить отрезок времени в восемь лет, временной отрезок не успел уложиться в моем сознании, да и слишком была потрясена я тогда процессом, взбудоражившим целый город, свиданиями с Волковым, осунувшимся, постаревшим и каким-то притихшим. Под жесткими взглядами женщин, не дождавшихся «Кальмара», мне было очень тяжело, и я думала тогда о себе и Игоре Волкове во множественном числе.
Прошли первые недели, месяцы без него. Так бывало и раньше, когда Игорь уходил в море, но я стала ловить себя на мысли, что теперешнее ожидание без надежды, без перспективы, что ли…
А рядом был Станислав Решевский. Нет, его никто не может упрекнуть в предательстве по отношению к Волкову. Стас был рядом как друг, и в первую очередь — друг Игоря. Он считал своим долгом заботиться об оставшейся в горе жене товарища и делал это, я верю, бескорыстно. Так уж случилось… И если есть в этой истории чья-то вина, то вина, бесспорно, моя.
…В тот вечер, когда я пришла впервые в мореходку на танцы, они оба увидели меня, разыскали мою подругу Ольгу, она была в училище и прежде, и упросили ее представить их мне. Первым пригласил меня Решевский, он опередил Игоря, и тот стоял насупившись, злился и, только встречаясь со мной глазами, натянуто улыбался.
Они провожали меня вдвоем. А когда вернулись в училище, Игорь потребовал, чтоб Стас ко мне больше не совался. Решевский заспорил, но Волков не отступал, и Стас сдался. Потом он говорил, как клял себя за это, да было поздно…
На танцы в училище я больше не ходила и совсем забыла про этих парней.
Наступил день моего рождения, а вместе с ним надвигалась и защита диплома. Поэтому мы с Ольгой праздник решили отметить скромно: она, жених ее Петя и я.
Олин Петя задержался на службе, был он каким-то финансовым деятелем и увяз в очередной ревизии, мы с Ольгой, устав его ждать, уселись за накрытый стол. Вечером Волков пришел к нам в общежитие, где обитали такие же, как и я, филологини Калининградского пединститута. В те годы «физики» только входили в моду, и мы, профессиональные «лирики», вернее, шаманки литературоведения высоко задирали носы, едва к нашим вигвамам приближались чужаки, непосвященные.
Дверь ему открыла Ольга, провела Игоря в комнату.
— Здравствуйте, — сказал Игорь. — Узнал про день рождения… И вот захотелось поздравить, потому и пришел.
До сих пор не знаю, как он проведал об этом.
Тогда мы и зажгли свечи — их принес с собою Волков — по числу прожитых мною лет.
Свечи уже горели, когда Волков сказал:
— Кончаю училище, девочки. Надо женою обзаводиться. Чтоб было кому ждать меня с моря.
Ольга засмеялась:
— Чего-чего, а невест у нас в институте хватает… Хоть завтра подберем.
— Нет, — сказал Волков, — уж если жениться, то на одной из вас…
Я засмеялась и спросила:
— А нельзя ли сразу на обеих?
Но Игорь Волков даже не посмотрел в мою сторону. Он достал из кармана коробок со спичками и вытащил из коробки две штуки.
— Испытаем судьбу, девочки, — сказал Волков. — Пусть жребий решит, кто из вас будет моей женой.
С этими словами он спрятал руки со спичками под стол. Теперь Ольга весело рассмеялась. Было смешно и мне, и только непонятный холодок возник в груди, но быстро исчез.
— Которая вытащит спичку без головки — та и будет моей женой, — сказал Игорь Волков и протянул кончики зажатых между пальцами спичек мне.
Я вытянула спичку без головки. Волков вскочил, позади упал стул, Ольга захлопала в ладоши, а я… недоуменно пожала плечами.
Уже на второй день после свадьбы он рассказал мне, как обломал обе спички и потому сам определил поворот «судьбы».
— Делаю вам официальное предложение, — сказал вдруг торжественно Игорь. — Свадьба через полтора месяца, после «госов». Все детали предлагаю обговорить наедине.
Ольга надулась, наверно, ей тоже хотелось вытянуть «жребий», хотя куда б она делась с двумя женихами сразу. Но пришел наконец Петя. Ольга с подчеркнутой нежностью захлопотала вокруг него, о предложении Волкова больше не вспоминали.
Он сам об этом сказал, когда собрался уходить, а я провожала его до нашего подъезда.
— Вы слишком торопитесь, Игорь. Нельзя же так…
— Хорошо. Я подожду вашего ответа. Но только до завтра.
И завтра он действительно пришел. Стал снова меня уговаривать. Я молчала, а Игорь говорил, говорил, и слова его словно обволакивали меня, дурманили голову… Никогда он больше не был таким красноречивым…
А ведь Игорь Волков мне совсем тогда не понравился. Правда, потом я, кажется, даже любила его…
Потом, тогда… И все это в сочетании со словом «любовь», в сочетании с личностью моего бывшего мужа, обнимающего меня сейчас на правах всего лишь партнера по танцу… А как я думаю о нем сейчас?
…Не могу сказать, что чувства никакого к Волкову у меня не осталось. Даже сейчас… Конечно, в тот день, когда начинался последний рейс его на «Кальмаре», мне показалось вдруг, что больше не люблю Игоря. А может быть, и не любила вовсе… Но что вообще стоит за словом «любовь»? Кто в состоянии определить это чувство? Немало было попыток, но общее определение этого понятия осталось за пределами человеческих возможностей. Нет никаких критериев любви, и каждый оценивает подобное состояние по собственному разумению…
