Глава 5
Но побеседовать с Надеждой Сергеевной мне все-таки пришлось: на следующее утро она позвонила сама.
— Алло, это Татьяна?
— Да, слушаю вас.
— Это Надежда Сергеевна. Я бы хотела узнать, как продвигается дело, и, может быть, сообщить кое-что.
— Вспомнили что-то важное?
— Не то чтобы важное, но ведь вы спрашивали, с кем Анатолий Федотович часто общался…
— Да-да…
— Кроме Владимира Павловича и Верочки, он еще очень часто встречался с одним из студентов, Владиком Незнамовым. Наверное, это не пригодится вам, но раз уж вы спрашивали, я решила сказать.
Я вспомнила впечатлительного юношу, с которым познакомилась во время своего первого визита в Покровский институт.
— А в связи с чем они так часто встречались?
— Владик писал историческое исследование, и Анатолий Федотович ему в этом помогал. Он вообще очень много работал со студентами, вел исторические курсы, часто оставался после занятий… А Владик так привязался к нему… он даже бывал у нас дома, Анатолий Федотович давал ему книги, мы вместе пили чай…
— То есть Влад Незнамов, скорее всего, не имел претензий к профессору?
— Что вы! Конечно, нет! Напротив, он очень любил Анатолия Федотовича, души в нем не чаял!
«За каким же дьяволом ты мне его тогда подсовываешь?» — очень хотелось мне заорать в трубку, но, конечно, я этого не сделала.
Надежда Сергеевна, кажется, и сама почувствовала, что ее информация вряд ли окажется мне полезной.
— Наверное, это для вас несущественно… то, что я рассказала? — неуверенным голосом спросила она.
Я решила ответить дипломатично:
— Отчего же. Я приму вашу информацию к сведению, а насчет того, что существенно, а что нет, в нашем деле никогда нельзя сказать заранее. В любом случае спасибо вам за помощь. Вы не поможете мне уточнить еще одну деталь?
— Да, конечно.
— Вы не можете сказать, от кого именно исходило предложение Анатолию Федотовичу перейти на работу в Покровский институт?
— Это ему предложил ректор, Михаил Исакович, тоже Разумов. Они какие-то дальние родственники, но мы почти не общались, я не знакома с ним близко.
— А как вы думаете, можно предположить, что именно родство явилось причиной такого приглашения?
— Возможно, в какой-то степени. Но не подумайте, что преподаватель такого уровня, как Анатолий Федотович, нуждался в чьих-то протекциях!
В голосе моей собеседницы послышались обиженные нотки, и я поспешила направить ее мысли в другое русло:
— Нет, что вы! Напротив, я имела в виду, что именно сам Анатолий Федотович мог быть чем-то полезен своему родственнику. Я была бы очень признательна вам, если бы вы смогли подсказать мне — чем именно?
— Чем он сам мог быть полезен? — Надежда Сергеевна задумалась. — Даже не могу сказать… Я ведь уже говорила, что не очень вникала в дела мужа.
«Да уж», — подумала я, вспомнив рассказы курсисток и словоохотливой Степаниды Михайловны.
— Мне кажется, что и уровень профессионализма, и опыт Анатолия Федотовича — вполне достаточная причина, чтобы пригласить его на работу, — сказала она.
— Да, конечно.
Я решила, что не стоит разубеждать ее. Чем бы дитя ни тешилось…
— А как продвигается ваше расследование?
— К настоящему моменту у меня сложились две версии, которые я начну отрабатывать в самое ближайшее время.
— А какие именно, можно узнать?
Ну смотри — сама напросилась! Вот не хочешь человека огорчать, бережешь его, так нет же, сам на рожон лезет.
— Не хотелось бы расстраивать вас, но пока наиболее вероятные подозреваемые — это Залесский и Зильберг.
— Да что вы, этого быть не может!
— Увы! Обнаруженные мною факты свидетельствуют об обратном. Но, поскольку ни одна из версий пока что не доказана и не опровергнута, я бы не хотела сейчас вдаваться в подробности. Дня через два я буду иметь на руках конкретные данные и тогда уже смогу сообщить вам что-то более определенное.
— Хорошо… признаюсь, вы очень расстроили меня. Невозможно даже предположить, чтобы Верочка или Владимир Павлович… это в голове не укладывается!..
— Сочувствую вам, но в моей практике не так уж редки подобные случаи.
— Да-да, конечно…
Надежда Сергеевна рассеянно попрощалась и, по-видимому, отправилась переваривать услышанную от меня новость. Как хотите, а про предполагаемый роман Разумова и Зильберг она даже приблизительно не догадывалась! Если он на самом деле был, этот роман.
Закончив разговор с женой профессора, я попыталась придумать, как же мне раздобыть те самые «конкретные данные», которыми я похвасталась минуту назад и на получение которых у меня почти не было шансов.
В самом деле, кто, кроме самого Залесского, может знать всю подоплеку финансовых махинаций на курсах в таких подробностях, чтобы подтвердить или опровергнуть свою — или чью-то еще — причастность к убийству? А если кто-то, кроме него, и знает, с какой стати он будет об этом рассказывать?
Положение было почти безвыходным. Девочки-курсистки, возможно, и не откажутся поговорить, но что им может быть известно? Ведь нужны реальные факты и твердые обоснования. Чтобы точно можно было сказать — да или нет. Возможно, что-то конкретное известно деканатским… но те не меньше самого Залесского заинтересованы в неразглашении. Кому же захочется работу терять? Вот и все. Два канала получения информации, и оба абсолютно бесперспективны.
Придется снова прибегнуть к крайним мерам. Затаиться где-нибудь в укромном уголке Покровского института кооперации и под покровом ночи проникнуть…
И тут меня осенило. Да у меня же есть эффективнейший канал! Без сомнения, весьма осведомленный и наверняка не боящийся потерять из-за такого пустяка работу: очаровательнейший Эрнест Эрастович Спиридонов. Вот кто мне сейчас нужен! Мой герой, мой рыцарь, мой Дон Жуан!
На радостях я даже не подумала о том, что для получения необходимых сведений я должна буду достаточно длительное время находиться в непосредственной близости от Эрнеста Эрастовича и все это время лицезреть его оригинальную внешность. Я думала только — какая я молодец, что о нем вспомнила, — и еще о том, под каким предлогом удобнее всего будет его раскрутить.
Пригласить его на свидание… пожалуй, это слишком смело. Впрочем, учитывая преклонный возраст господина Спиридонова, я не опасалась каких-то поползновений с его стороны. Но мне представились совершенно резонные соображения о том, что атмосфера романтического свидания будет мешать мне поддерживать нужный тон собеседования: он должен был быть сугубо деловым. Нет, предлог должен быть каким-то другим…
И тут я вспомнила, что учусь в милицейской школе, а по новым законам те, кто учится, частично освобождаются от налога на доходы. Ведь уважаемый Эрнест Эрастович — бухгалтер? Вот мы и обратимся к нему за консультацией. Не подскажете ли, как правильно декларацию заполнить?
Очень довольная своей выдумкой, я откопала среди бумаг старый бланк декларации, оставшийся еще с прошлого года, когда я отчитывалась перед налоговой, и поехала в Покровск.
Благополучно переехав мост, я подъехала к остановке автобусов, которые курсировали по маршруту между Тарасовым и Покровском. Припарковав машину, я решила пройтись пешком от остановки до института и выяснить, каким же путем добирался до своего места работы профессор Разумов.
Институт кооперации находился далековато от остановки, но был расположен так, что не имело смысла использовать транспорт, чтобы добраться до него. Городская площадь и две парковые зоны, которые необходимо было пересечь на пути к институту, проще было пройти пешком. Что я и сделала.
Следуя в довольно плотном людском потоке, направлявшемся в сторону института, я поняла, что путь лежит мимо интересующего меня переулка, в котором был убит профессор. Но, осмотревшись повнимательнее, я сообразила — если пройти через переулок, можно существенно сократить дорогу до автобусной остановки. Правда, этот сокращенный путь будет пролегать по различным темным закоулкам и дворам, но для взрослого мужчины это обстоятельство вряд ли могло иметь значение. Возвращаясь с лекций поздно вечером, наверняка он хотел поскорее добраться домой и сокращал путь.
Будем считать, что вопрос — сам ли профессор попал в переулок или его заманили — с этого момента закрыт. С прошлого моего посещения института оставался еще один вопрос — откуда были взяты орудия убийства, но время для разрешения этого вопроса еще не настало. Настанет ли оно вообще когда-нибудь?
Когда я появилась в Институте кооперации, занятия уже закончились и коридоры были пусты. Поднявшись на второй этаж и отыскав кафедру бухучета, я предупредительно постучала и открыла дверь. В достаточно большом помещении стояло множество столов, за одним из которых восседал Эрнест Эрастович собственной персоной и просматривал какие-то бумаги. Больше в помещении никого не было.
