— Признаться, я ждала, когда вы ко мне заглянете.
— Что так?
— Соседей опрашивали, все возбуждены, никто ничего не знает, не видел, а мне есть что сказать.
— Вы что-то видели? Расскажите, не бойтесь. Таисия Михайловна посмотрела на Катрича, как ему показалось, с жалостью.
— А чего мне бояться, сынок? Я свое отбоялась. Когда была медсестрой на Днепре, потом в Берлине. Что меня теперь может испугать, если даже своей смерти жду без испуга?
Катрич не дал хозяйке продолжить тему.
— Понял вас, Таисия Михайловна. Так что же вы видели?
— Ну, если ждете какие-нибудь ужасы, ничего такого не было. Просто, на мой старушеский взгляд, кое-что кажется сейчас подозрительным.
Она снова проницательно взглянула на Катрича. Тот промолчал. Она продолжала:
— В тот вечер… Да вы пейте, пейте чай… Мы с Варварой Андреевной, соседкой со второго этажа, сидели во дворе на своем обычном месте. Дышали воздухом, называется. У нас, знаете, окна выходят на запад и к вечеру в квартире становится душновато. Да вы пейте, пейте…
Катрич послушно отхлебывал из стакана горячий чай, а чутье бывалого охотника за неизвестным подсказывало — возможно, именно сейчас он возьмет след.
— Значит, сидим мы…
— Таисия Михайловна, извините, что перебиваю, но, может, прямо сейчас мы пройдем туда, где вы сидели? Вас это не обременит?,
— Как угодно, только допейте чай…
Они спустились по лестнице, вышли из подъезда, и Таисия Михайловна семенящими шажками двинулась через двор. Миновала детскую площадку с поломанными качелями и песочницей, из которой жильцы растащили песок для любимых котов. У серой стены бойлерной, плотно прижатая к бетону, стояла тяжелая бульварная скамейка со сломанной чугунной ножкой.
— Мы здесь всегда сидим, — объяснила Таисия Михайловна и опустилась на скамейку. — Устраивайтесь рядом.
Катрич сел. Огляделся. От стены бойлерной, нагретой солнцем, тянуло сухим теплом. Большой унылый двор просматривался отлично. Старушки знали, где расположиться, — и тепло, и все видно.
— Итак, что вы отсюда увидели?
— Вначале напомню, что незадолго до события в наш дом стал носить рекламные выпуски газет новый письмоносец. До него работала женщина. Суровая такая, всем всегда недовольная. Ее даже спросить ни о нем нельзя было. Буркнет в ответ что-то, не поймешь, ответила или обругала. Вдруг она исчезла. И появился мужик. — Таисия Михайловна бросила быстрый взгляд на Катрича и поправилась: — Мужчина. Очень тихий и неприметный. Серый халат из сатина, серые брючки, кепка на глаза…
— И что он?
— Все вроде нормально, но мы с Варварой Андреевной вредные бабки. Своих дел у нас мало осталось, так мы тут о чужих талдычим. С нашего энпэ, — военное слово поразило Катрича, но он вспомнил о боевом прошлом собеседницы и все принял как должное, — далеко и хорошо видно. А вот нас со двора — не очень. Мы глядим и все, что заметили, обсуждаем. Так и появилось у нас подозрение. Не в первый день, а уже позже. Знаете, как говорят? Хорошая мысля приходит опосля.
Катрич улыбнулся. О том, когда и как приходит мысля, он и сам давно знал.
— И какая же мысля пришла? — спросил он осторожно. Катричу понравилось, что, рассказывая о том, что они с подругой любят посплетничать о чужих делах (кто из женщин этого не любит!), Таисия Михайловна словно бы каялась в этом.
— В тот день почтальон пришел во второй подъезд в неурочное время.
— Как это понять?
— Обычно рекламу разносили на день раньше и по утрам, а не после обеда.
— Понял, что дальше?
— Мы видели, как в свой подъезд вошел господин Порохов. Простите, назвать товарищем язык не поворачивается.
— Гражданин Порохов, — подсказал Катрич.
— Вот он и вошел. Спустя какое-то время появился тип, который в подъезде пробыл совсем недолго. Причем вошел пустой, а вышел с портфелем.
— Может, с кейсом?
— Мне трудно сказать, что это было. Небольшой такой чемоданчик. Но по-моему, все же портфель.
— Спасибо, Таисия Михайловна, это был кейс.
— Как угодно, — старушка недовольно поджала губы и нахмурилась. — Теперь у нас все не по-русски. Наденет девка колготки, а говорит «слаксы». Спрашиваешь, где купить нитки, могут ответить: «В шопе». Прости, Господи…
— Согласен, Таисия Михайловна, и возмущаюсь вместе с вами. Но мы потеряли из вида почтальона. Он что, из подъезда не выходил?
— Вышел, но из другого. Из третьего. Туда в аккурат входил миллионщик — он не так давно купил в доме квартиру у Малаховых. Так вот, он вошел в дверь, и почти вразу из подъезда вышел письмоносец. Без серого халата, в черных очках, руки в карманах…
— Почему вы обратили на него внимание?
— Потому что, пока миллионщик шел по двору, мы ему косточки перемывали.
Поразившись такой откровенности, Катрич еле сдержал усмешку. Затем спросил:
— Он вам не нравится?
Старушка бросила на него быстрый оценивающий взгляд. Должно быть, старалась понять, на стороне миллионщиков Катрич или нет. Ответила честно:
— С чего бы мне таких любить? Наворовали ворохами, теперь на них молись? Чубайс бессовестный!
— Фамилия миллионщика Чубайс? — Катрич даже удивился роковому сходству фамилий местного дельца и московского политика, но попал впросак.
Таисия Михайловна смерила его негодующим взглядом. Ответила сухо:
— Мы не знакомы с миллионщиком. А Чубайс — это их главный. Шпана. Всех обчистил, обворовал, рыжий бес… Выругав себя за промах, Катрич смущенно спросил:
— В какой квартире жили Малаховы?.
— В шестьдесят пятой. Хорошие были люди. Да вот нужда согнала с места.
— Значит, вы считаете, почтальон может быть в чем-то замешан?
— Это уж вам проверять, разве не так? — Таисия Михаиловна произнесла это энергично, наступательно.-Я вам свои подозрения высказала.
— Спасибо, Таисия Михайловна, мне теперь есть над чем подумать.
Катрич хорошо помнил пачку газет в темном переходе. Ье появление там должно получить разъяснение…
Хозяин шестьдесят пятой квартиры открыл стальную дверь без опаски сразу после звонка. Оглядел Катрича равнодушным взглядом.
— Вам кого?
Узнав о сути дела, пригласил войти. Вслед за хозяином Катрич прошел в просторную, блестевшую чистотой гостиную. Хозяин — Василий Ефимович Ловковский — не скрывал неудовольствия.
— У нас, — бурчал он раздраженно, — следствие начинается, когда человека убьют. А пока тебя не ухлопали, живи и трясись.
Милиционера не дозовешься.
— Вы правы, — без возражения согласился Катрич. — Только, если честно, не одна милиция виновата. Представьте, я сейчас начну задавать вам вопрос о доходах, об их источниках, о наличке, которая не показывается в отчетных документах, о тех, кто на вас, возможно, наезжал или наезжает… Вы станете беседовать на эту тему?
Ловковский промолчал.
— Вот видите. Тайны коммерции начинают открываться после того, как начинают допрашивать бизнесмена, которого киллер по случайности не успел добить.
Ловковский задумчиво погладил лоб.
— Вам приходилось допрашивать умиравших?
— Так точно. И, замечу, на смертном одре они становятся предельно откровенными, охотно сотрудничают со следствием.
— Хорошо, допрашивайте живого.
Ловковский прошел к серванту. Взял из ряда бутылок с красочными этикетками обычную, уже початую склянку «Столичной». Вернулся к столу. Пояснил:
— «Столичную» держу для себя. А вся пестрота, — он показал рукой на сервант, — для любителей попижонить. Как же, они были в гостях у Ловковского и пили «Смирновскую», «Абсолют» и «Уайт игл»! А по мне, лучше «Столичной» не сыщешь. Вам налить?
— Спасибо, нет.
— А я тяпну. Для храбрости. Катрич достал диктофон.
— В день убийства Порохова, когда вы возвращались домой, вам никто не встретился в подъезде?
Ловковский одним глотком опорожнил рюмку, крякнул. Кивнул в сторону диктофона:
— А без записи можно?
— Что вас пугает?
— Не дай Бог попадет в руки тех…
— Не попадет, но если боитесь…
— Да, боюсь.
Катрич убрал диктофон.
— Я буду кое-что записывать для памяти.
— Хорошо, но подписи я не поставлю.
— Этого не потребуется.
— Да, действительно, в подъезде я столкнулся с мужчиной. Но он не был похож на бандита.
— На кого же он был похож?
— На приличного гражданина. В наш дом приходят разные люди. Чаще на четвертый этаж.
— Почему именно на четвертый?
— Не хочу выглядеть трепачом, но, на мой взгляд, там живет дама… Немного вольная в поведении…
— Расшифруйте слово «вольная».
— По-моему, она проститутка. Обслуживание на дому…
— Вы сделали заключение по ее внешнему виду?
— Я ее видел всего один раз. Зато в «Придонском вестнике» среди объявлений об услугах встретил телефон…
— Почему вы решили, что он ее?
— Дедукция. От моего номера он отличается двумя последними цифрами.
