— Час от часу не легче! — раздраженно сплюнул Борис. — Куда она могла деться?
— А вы не думаете, — голос Ирины задрожал, — что и ее…
— Стоп! — Вадим поднял руку, предупреждая очередной приступ истерики. — Давайте сначала попробуем вызвать милицию, а пока она будет ехать, вместе восстановим события вчерашнего вечера. Потому что я лично ничего не помню с того момента, как мы вышли из избы.
— Странно, — нахмурился Борис. — Я тоже. Вот мы выходим оттуда, все разозлились на Тарского, Ленка что‑то говорит, я вроде ответил и — все. Пусто. Проснулся утром, на берегу… А вот, кстати, вы обратили внимание, как по‑дурацки мы отправились на ночлег? Словно отрубились там, где стояли.
— И я ничего не помню, — прошептала Ирина. — Вот только…
— Что, что только? — склонился к ней муж. — Ты что‑то вспомнила?
— Нет, вчерашний вечер — нет, но в голове вертятся какие‑то странные слова на совершенно незнакомом языке. Полная белиберда, если честно, но в то же время я знаю, что в них есть какой‑то смысл.
— Допрыгались мы с вашей дурацкой затеей! — Борис опустился на землю и сжал руками голову, словно пытаясь выдавить оттуда хоть какие‑то воспоминания. — Колдовства вам захотелось? Следы Гипербореи найти? Вот и нашли, похоже! Только милиции все это объяснить будет ох как сложно! Где Ленка? Кто убил Антона? Почему мы ничего не помним? Может, это мы их, а?
— Да ты что?! — отшатнулась от него Ирина. — Что ты говоришь такое?
— А ничего. Сами посудите — никто из нас не помнит, что происходило вчера вечером, а теперь мы имеем труп Тарского с перерезанным горлом и без глаз и исчезнувшую Осеневу.
— …! — высказал, похоже, общее мнение Путырчик, подходя ближе. — Причем полный. И ментов мы вызвать не сможем.
— Это еще почему? — поднял брови Вадим.
— Потому что мобильники у всех давно разрядились, вот почему. Электричества здесь нет, зарядить негде. Придется кому‑то идти в ближайшую деревню.
— Вот ты и сходи, как самый бесполезный, — проворчал Борис.
— Это почему я самый бесполезный?
— Потому. Кто только что блевал за избой, вместо того чтобы помочь с Динкой? А с минуты на минуту она придет в себя, и тут такое начнется! Ты готов взять на себя это?
— Ладно, — тяжело вздохнул архивариус, мысленно содрогнувшись от нарисованной приятелем перспективы, — схожу. А что говорить‑то?
— Говори как есть. Проснулись утром и нашли в избе труп. Ничего не трогали, к телу не подходили. И еще пропала девушка из нашей группы. На поиски пока тоже не ходили, поэтому пусть приезжают побыстрее, надо найти Ленку.
Путырчик кивнул, еще раз посмотрел в сторону избушки, передернул плечами, словно от холода, и ушел.
Ближайший населенный пункт, где имелись хоть какие‑то признаки цивилизации в виде почты и магазина, находился относительно недалеко, полчаса медленным шагом, минут двадцать — быстрым.
Венечка пошел быстрым. Значит, через двадцать минут он позвонит в милицию, и приедут они… а кто их знает, когда они приедут.
Ждать и догонять, как известно, довольно нудное занятие, но в данном случае мучительного ожидания не случилось, поскольку почти одновременно очнулись Нелли и Дина. И если импульсивная Нелли выражала потрясение громогласно и бурно, то с Квятковской дела обстояли совсем худо. Похоже, ей стало плохо с сердцем, она задыхалась и периодически теряла сознание. И вконец измученные туристы надеялись только на то, что Венечка догадается вызвать вместе с милицией и «Скорую».
Само собой, ни Нелли, ни Дина тоже не смогли вспомнить события вчерашнего вечера. У всех было одно и то же: они выходят из дома и — пустота. Потом наступило утро.
Время от времени все оглядывались, надеясь увидеть Осеневу. Ее не было. Нигде. Неужели… неужели и она… и ее…
Думать об этом не хотелось, ведь мысли материальны! Нельзя притягивать плохое, Ленка жива, с ней все будет хорошо! А то, что ее нет — ну и что, мало ли куда забрела ночью. Они вон на берегу бревнами дрыхли, а Осенева…
Вадим вдруг вскочил, сбросил с себя джинсы и майку и молча направился к озеру. Он заплыл подальше и нырнул. Долго не показывался, затем вынырнул, вдохнул побольше воздуха и снова исчез под водой. Так он плавал минут десять, обшарив, похоже, почти все дно у берега.
Вышел только тогда, когда мышцы начали атаковать судороги. На молчаливый вопрос жены отрицательно покачал головой. Ирина облегченно вздохнула и снова занялась Квятковской.
Которой становилось все хуже — губы посинели, глаза практически не фокусировались, закатываясь под лоб, дыхание было сиплым, затрудненным.
— Венечка, миленький, сообрази вызвать «Скорую»!
Сообразил, не такой уж он все‑таки бесполезный. Причем машина с красным крестом подъехала к избушке туристов раньше милицейской, и на момент прибытия опергруппы врачи уже занимались Диной.
Так что остальные могли свободно отвечать на вопросы оперативников. Хотя отвечать, собственно, было нечего. Никто ничего не видел, не слышал, не знает. И, что самое подозрительное, не помнит.
Доблестные представители правоохранительных органов хмурились все сильнее, судя по их сосредоточенным лицам, они лихорадочно подсчитывали, хватит ли на всех наручников и поместятся ли эти подозрительные туристы в одну машину.
До чего же надоело возиться с придурками, из года в год припирающимися в эти места! И чего им дома не сидится! То лавиной их накроет, то утонет кто, то отравится. Но такой жути, как сейчас, никогда раньше не было. Изуродованный труп и пропавшая девушка. Вот она, кстати, и станет первой подозреваемой.
Черт, похоже, не станет.
Когда бригада «Скорой», погрузив Дину в машину, уже собиралась уезжать, на берегу появилась медленно бредущая, шатающаяся из стороны в сторону фигура.
— Ленка! — ахнула Нелли и бросилась навстречу девушке.
Вадим и Борис опередили ее и, подбежав ближе, едва смогли удержаться от дружного матерного залпа. Потому что узнать в измученном, грязном, одетом в лохмотья и исполосованном кровавыми узорами существе гибкую, сильную, красивую Лену Осеневу было практически невозможно.
Она брела вдоль берега, глядя вперед сухо поблескивающими глазами, губы запеклись, рана на руке выглядела ужасно, вокруг нее уже вилась мошкара.
Увидев ребят, девушка вздрогнула, попыталась что‑то сказать, но не смогла. Ноги словно переломились, и Лена упала. Вернее, упала бы, не подхвати ее сильные мужские руки. Непонятно, как вообще она смогла дойти в таком состоянии.
В общем, в больницу увезли двух девушек вместо одной.
— А еще мартини есть?
Это, вероятно, должен был означать скомканный набор букв и объедков слов, выданный на‑гора тщетно пытавшейся сфокусировать взгляд Осеневой. Безмятежная улыбка ласкового кретина, взлохмаченные волосы, глаза камбалы (о‑о‑очень далеко разъехались) — Лена могла смело стать рекламным лицом «Алказельцера». Демонстрируя братьям по бокалу, что бывает ДО принятия чудодейственного средства.
— А еще кефир есть, — проворчала Лана, разглядывая счастливую и наконец спокойную подругу.
Тяжеловато, конечно, будет волочь эту пьянчужку в гостевую комнату, зато Ленка больше не станет трястись от ужаса, изображая при этом крутую пофигистку.
Словно у пофигисток бывает такой образцово‑показательный тремор конечностей, при котором удержать бокал с мартини удается с большим трудом, «незаметно» помогая себе другой рукой.
Лане едва удалось отвлечь и более‑менее привести Осеневу в адекватное состояние в прошлый раз, когда Лена вернулась из кошмарной поездки «по шаманским местам русского Севера».
Жуткая смерть Антона Тарского, непонятная ситуация с выпавшим из памяти вечером, загадочное исчезновение Лены надолго выбили всех участников того путешествия из нормальной жизни.
Что уж говорить о самой Ленке! Она очнулась утром от боли во всем теле и, с трудом разлепив глаза, поняла, что лежит ничком на земле, в совершенно незнакомом месте, возле какой‑то скалы. Одежда изорвана, на руке — глубокая болезненная рана с запекшейся кровью. От движения рана открылась, и кровь с дурным энтузиазмом снова рванулась на волю, лишая девушку последних сил. Помимо этого, на теле множество ссадин, царапин и странных порезов, словно кто‑то развлекался, чиркая ножиком где придется.
Но самое ужасное, что Лена ничего, абсолютно ничего не помнила! Вчера они хорошо посидели с ребятами, потом выпендрился Тарский, они решили переночевать на свежем воздухе… Все, дальше сплошная пустота.
Вот и переночевали.
Как она смогла добрести до лагеря, девушка до сих пор не понимала. Она помнила, что неудержимо, до слез, хотелось остаться на месте и ждать, пока ее найдут, но… А если некому искать? Если то, что произошло с ней, — самое безобидное, а другим еще хуже, и им нужна помощь? Вдруг сейчас, в этот момент, кто‑то из друзей умирает?
