И Перхуров написал приказ выдать два с половиной миллиона рублей на «внутренние нужды» — выплату денежного пособия офицерам Северной Добровольческой армии. А чтобы управляющий опять не вздумал водить за нос и перечить, за деньгами послал начальника контрразведки, которого побаивались даже члены штаба.
В большом кожаном бауле Сурепов принес эти деньги в кабинет «главноначальствующего». Тяжело отдуваясь, сел в кресло, поставил баул в ногах, грязным фуляровым платком вытер пот со лба.
Перхурову такое бесцеремонное поведение начальника контрразведки не понравилось:
— Порядков не знаете?! Деньги под расписку надо сдать начальнику интендантской службы. Какого дьявола вы таскаетесь с ними?
Вытянувшись к Перхурову всем своим коротким и грузным телом, Сурепов сказал вполголоса:
— А стоит ли, Александр Петрович, швырять деньги на пьянку господам офицерам? Этим миллионам, — начальник контрразведки сапогом постучал по баулу, — можно найти более достойное применение.
— Что вы имеете в виду? — насторожился Перхуров.
— Наши людские и огневые ресурсы истощаются — у красных растут день ото дня. Союзников после потери моста сюда никаким калачом не заманишь. Так что победа будет явно не за нами, мы — в мышеловке.
Перхуров вскочил с места, обеими руками уперся в стол:
— За такие речи по законам военного времени я могу вас расстрелять!
— Можете, но зачем, Александр Петрович? — глазом не моргнул Сурепов, откинулся на спинку кресла.
Трудно предположить, чем бы закончился этот разговор, если бы в эту минуту начальник контрразведки не сказал фразу, которая как нельзя лучше отражала мысли самого «главноначальствующего»:
— Сейчас надо думать о том, как продолжить борьбу с большевиками после падения города. На эти деньги, — Сурепов опять постучал сапогом по баулу, — можно поднять еще один мятеж, более успешный.
Перхуров медленно, словно бы через силу, опустился в кресло и вымолвил тихо, уже без угрозы в голосе:
— Говорите яснее, полковник.
Сурепов уловил перемену в поведении «главноначальствующего» и выложил без обиняков:
— Надо уходить из города, Александр Петрович.
— Каким образом?
— Есть один путь — Волгой. Пароход я уже приглядел.
Перхуров пробарабанил тяжелыми пальцами по краешку стола, уставился Сурепову в глаза:
— Одним пароходом всех участников восстания не вывезешь. Или вы намерены снарядить целую флотилию? — добавил он с иронией.
Начальник контрразведки выдержал пронизывающий взгляд Перхурова и сказал рассудительно, не торопясь:
— С собой нужно взять человек пятьдесят, не больше. Лишние люди — только обуза.
— А как эту операцию объяснить оставшимся? — рука на столе сжалась в кулак, на загорелой коже выступили синие вены.
— Как попытку прорвать кольцо окружения ударом с тыла, — не сразу выдавил из себя Сурепов.
Перхуров задумался, прошелся по кабинету, остановился у карты Ярославля с пригородами. Начальник контрразведки едва заметно усмехнулся у него за спиной — он уже догадывался, что сейчас скажет «главноначальствующий».
— Мы не можем оставить на произвол судьбы защитников города. Надо любой ценой хотя бы в одном месте с тыла прорвать линию фронта и вывести наших людей из-под огня красной артиллерии.
— С этой задачей может справиться только очень опытный офицер. Например, вы, Александр Петрович, — убежденно произнес Сурепов и, понизив голос: — Я готов сопровождать вас в качестве заместителя.
Они прекрасно поняли друг друга, но продолжали играть роль благородных спасителей.
— Вопрос о командире отряда и его заместителе будет решать Военный совет, — твердо заявил Перхуров. — Разработкой этой операции займусь я сам.
— А как быть с деньгами?
— Пусть пока будут у меня, — решил «главноначальствующий».
Сурепов уже взялся за дверную ручку, когда Перхуров предупредил его:
— Этот разговор, полковник, должен остаться между нами.
— Разумеется, Александр Петрович, — искренне заверил его начальник контрразведки.
Прошел день, другой. Перхуров медлил, откладывал задуманное совещание Военного совета. Может, все еще надеялся на чудо.
И тут в городе появился штабс-капитан Бусыгин, доложил о событиях в Рыбинске, об отряде в усадьбе, а самое главное — о последнем наказе Савинкова: если положение безвыходное, то немедленно уходить в Казань.
Перхуров понял: решительный час настал, штабс-капитана послала к нему сама судьба. И он тут же приказал созвать членов Военного совета.
Собрались не все — одни были на позициях, другие ужа погибли под обстрелом, третьи пропали неизвестно куда. Меньшевик Савинов потел от волнения, нервно облизывал мокрые губы. Эсер Лаптев поглядывал на всех с презрением, но левая щека его, выдавая взвинченное состояние, то и дело подергивалась. Актриса Барановская, с темным меховым боа на плечах, была бледной как смерть, в больших черных глазах ее застыли страх и растерянность.
Офицеры до открытия совещания переговаривались между собой вполголоса, словно на похоронах, от некоторых устойчиво пахло спиртом.
Кратко доложив обстановку, Перхуров так закончил свое выступление:
— По среднему расчету боеприпасов хватит не более как на неделю. Значит, в этот срок нужно принять и привести в исполнение определенное боевое решение. Кто может предложить таковое? — резко спросил он и обвел членов Военного совета требовательным взглядом.
Собравшиеся поежились, как на сквозняке. Отчаянность их положения видели все, но «главноначальствующий» впервые сказал об этом без оговорок. Тревожно ждали, кто ответит Перхурову.
Наконец слово взял генерал Маслов, грузный, лысоватый, выражение лица важное и значительное. Долго, нудно и с пафосом говорил о несчастной России, об узурпаторах большевиках, о священном знамени свободы, поднятом в Ярославле.
Когда он полез в историю и вспомнил князя Пожарского, Перхуров не выдержал и перебил его:
— Господин генерал, о князе Пожарском и нижегородском ополчении поговорим как-нибудь в другой раз. Сейчас большевики на пороге! Ближе к делу. Что вы предлагаете?
— В нашем положении лучше всего перейти исключительно к инженерной обороне, — обидевшись, что прервали его красноречие, многозначительно заявил Маслов.
— Мудрено сказано, — ухмыльнулся Сурепов. — Растолкуйте, генерал, что это такое?
— Устроить ряд опорных пунктов, оплестись проволокой и держаться, — снисходительно, как специалист дилетанту, объяснил Маслов, шевеля толстыми, короткими пальцами.
— Держаться?.. И до каких пор? — все так же язвительно поинтересовался начальник контрразведки.
— Пока не подойдут союзники.
«Господи, и такой болван дослужился до генерала!» — со злостью подумал Перхуров, но возразил Маслову довольно-таки вежливо:
— Без патронов, господин генерал, нам не поможет никакая проволока.
— Как же тогда быть? — оторопело посмотрел Маслов на полковника Иванцова, с которым был в приятельских отношениях — на Военных советах они всегда поддерживали один другого, предварительно договорившись с глазу на глаз.
Сегодня Иванцов ничего не сказал, только пенсне поправил. Сидел он на стуле неловко, вполоборота, опустив голову и обхватив себя руками, словно его знобило.
— Если нет других предложений, позвольте мне высказать свое, — поднялся Перхуров, со скрежетом, от которого Иванцова передернуло, отодвинул от стола кресло. — Только что я имел беседу со штабс-капитаном Бусыгиным — командиром партизанского отряда, действующего в тылу красных. Ценой огромных усилий ему удалось проникнуть в город и сообщить следующее…
Перхуров подошел к карте на стене. Краем глаза заметил, как мелькнувшая надежда оживила сумрачные лица членов Военного совета: вскинул понурую голову Иванцов, выпятил квадратную челюсть генерал Маслов, вытянули шеи Лаптев и Савинов, напудренные щеки Барановской прожгло неровным чахоточным румянцем.
— Отряд Бусыгина действует на левом берегу Волги, — карандашом обвел Перхуров кружок на карте. — Численность отряда — около полусотни человек. Вооружение — пять пулеметов, винтовки, гранаты. Командование отряда предлагает одновременно ударить по расположению красных с тыла и фронта в районе железнодорожного моста, отбить его и тем самым облегчить наше положение, положение Заволжского боевого участка.
