буквально закрывались от усталости.
— Элла? Да, это верно. Она хотела танцевать в «Лебедином озере» в первый день гастролей в Метрополитен-опера… вместо того чтобы танцевать на утреннем спектакле в среду и каждый вечер во всех крупных городах. И она бы этого добилась.
— Она была настолько хороша как балерина?
Безнадежное дело спрашивать одну балерину о таланте другой, но сейчас я думал о другом и не обращал внимания на собственные слова. Моя рука легла ей на плечо, и я сидел так близко, что ощущал всем телом частые удары ее сердца.
Джейн на полном серьезе ответила, что Элла была хорошей и весьма техничной танцовщицей, но ужасно немузыкальной, и, не выйди она замуж за дирижера, никогда не стала бы примой.
— У нее что-то было с Луи? — спросил я. Мои губы были так близко от ее щеки, что я ощущал тепло собственного дыхания.
— Не думаю, что он бы ее пропустил. Он не менее тщеславен, только в более приятном смысле. Все любят Луи. Понимаешь, он странный… и кладет подкладки…
— Что он делает?
— Ну, говорят, что когда он надевает трико, то подкладывает подушечку.
— Это, пожалуй, вряд ли, — протянул я, вспоминая нашу стычку.
— И вы тоже? — она села и выпрямилась.
— Что я?
— Он и к вам… приставал, да?
— Ну, признаюсь, он попытался… но я его отшил, — и я рассказал, как мне удалось отстоять свою честь.
Она отнеслась к моим словам довольно скептически.
— Он уже проделал это со всеми юношами в труппе… даже с теми, которым нравятся девушки… Мне кажется, перед ним невозможно устоять.
— Я устоял.
— Ну, знаешь…
Тут и началось…
— Джейн!
Ответа не последовало. В комнате было светло, на ней была черная маска и ничего больше. Скомканные простыни бесформенной кучей валялись на полу возле кровати. Я мог только сказать, что предстоит еще один жаркий день.
Зевнув, я сел в постели и посмотрел на часы, которые положил на ночной столик. Я всегда их снимаю, особенно после того, как одна девушка пожаловалась, что они царапаются. Половина одиннадцатого.
Я закурил и посмотрел на женщину, раскинувшуюся рядом в такой позе, которая любую другую сделала бы весьма непривлекательной. Но в данном случае ее можно было подвесить к люстре — она и там смотрелась бы весьма неплохо.
Я наклонился и пощекотал ее гладкий живот, напоминавший розовый алебастр, или, если уж оставаться на этой лирической ноте, то теплый розовый алебастр мягкой и изящной формы, крепкие бедра без всяких признаков жира и очень милые груди, которые не торчали ни вверх, ни вниз и не свисали в стороны, а были расположены точно по центру. Это была работа первоклассного скульптора, а не те небрежные поделки, с которыми так часто приходится сталкиваться в этой жизни.
Она вздохнула и немного отодвинулась, но все еще не просыпалась. Тогда я пощекотал ту грудь, что была ближе ко мне, и Джейн очень четко произнесла:
— Убирайся.
— Не слишком романтично начинать утро подобным образом, — заметил я.
Она сняла маску и сощурилась от яркого солнечного света, согревавшего комнату с высоким потолком. Потом увидела меня и улыбнулась.
— Совсем забыла, — вздохнула она и потянулась.
— Я просто боюсь заглянуть в газеты, — заметил я. Она застонала.
— Я-то думала, сегодня будет хороший день. Хотя так жарко, — как-то не к месту добавила она и села.
Я отметил ее беззаботность. Впервые после тех, кого я знал, мне встретилась такая милая и нежная девушка… И это даже если ничего не говорить насчет любви. Я пришел к выводу, что балет мне очень нравится.
— У меня болит голова, — заявила она, поморгав и сжимая виски руками.
— Сейчас я попробую ее полечить, — сказал я, подкатываясь к ней.
Она пыталась отодвинуться:
— Не сейчас. Слишком жарко…
Однако ее голосу недоставало убежденности, и наши тела встретились, и мы с еще большим жаром повторили то, чем занимались прошлой ночью, воздух короткими толчками вырывался из наших легких и, пока мы не достигли вершины наслаждения, на свете не было никого, кроме нас двоих, этой постели, солнечного света, врывавшегося в окна, скрипящих пружин и наших тел, потевших и хлюпавших, когда мы прижимались животами.
Когда все кончилось, Джейн отправилась в ванную, а я лежал, закрыв глаза. Пот медленно обсыхал на теле, и я испытывал такое же блаженство, как юноша с картины Микеланджело. Но в самый разгар этой эйфории мне пришло в голову, что следует позвонить мистеру Уошберну и получить от него указания на сегодняшний день. Конечно, для наших дел было слишком рано, в разгар сезона в этот час никто не стал бы даже шевелиться, но вчера нам пришлось столкнуться с убийством…
Убийством…
Только сейчас, в постели этой милой девушки, довольный и измученный, я понял, что произошло, что может для всех нас, включая и меня, новичка-дурачка, нашедшего пару ножниц, означать неожиданная смерть Эллы Саттон…
Я дозвонился мистеру Уошберну.
— Я вас пытался разыскать, — уже по голосу я мог определить, как он встревожен. — Подъезжайте в Метрополитен-опера к одиннадцати, сможете? Полиция собирается поговорить с нами и ведущими солистами.
— Я буду, сэр.
— Видели утренние газеты?
— Кое-какие, — сказал я, хотя на самом деле ничего не видел.
— Все попало на первые страницы… даже в «Таймс», — сказал мой босс почти веселым тоном. — Нам нужно будет изменить стратегию… но обо всем при встрече.
Теперь я позвонил мисс Флин.
— Мистер Саржент, я пыталась разыскать вас дома, но там никто не ответил…
Мисс Флин была, пожалуй, единственным известным мне человеком, который был способен говорить курсивом; но временами она умудрялась сделать так, что даже ее молчание звучало столь же значительно, как строчка многоточий.
— Я всю ночь работал, — неубедительно соврал я.
— Надеюсь, мистер Саржент, вы сумеете отдохнуть сегодня днем.
— Я тоже на это надеюсь. Однако вы знаете, что случилось.
— Да, я прочла в «Таймс». Убили одну из балерин.
— Да, и нас собираются допросить. Это важная работа для агента по связям с прессой.
Многозначительная пауза.
— Возможно, сегодня мне не удастся попасть в офис, так что переадресуйте звонки в оперу.
— Хорошо, мистер Саржент.
Я оставил ей очередные инструкции насчет вечерней школы, компании по производству шляп и актрисы телевидения, которую мне рекомендовала «Мисс Мандарин Центральной Калифорнии», моя старинная приятельница из торговой палаты Мерисвилла.
К тому времени, когда я закончил, Джейн была уже одета. Как и все театральные девушки, она умела очень быстро одеваться — при желании. Я сообщил, что должен отправляться в оперу к мистеру Уошберну и другим
