не было — официально дело только-только начало раскручиваться. В прессу информация пока не просочилась. Было у меня такое подозрение, что подробности этой запутанной аферы не скоро и не все станут достоянием просвещенной публики, благо придержать их есть кому. Оченно уж скользкая история.
Накануне мне пришлось еще раз побывать в прокуратуре — потребовалось уточнить кое-какие показания. Обращались и общались со мной бережно, как с тухлым яйцом. Следователю я передала отчет «старухи на проценте» (тот лист, который в бандероли был особняком), а так же собранные Нарчаковой аудиозаписи. Дубликат компьютерного диска, поразмыслив, я оставила себе. На всякий случай.
А вот с письмом Елизаветы Федоровны мне я не рассталась. Следователю пришлось довольствоваться только ксерокопией, да и то лишь части этого письма — той, где Нарчакова объясняет свои действия. Всё остальное — личное — касается меня, моей семьи, однако же не следствия. Настоять следачка не смогла.
Удивительно, но мне вернули «раскидайчик». Он же вроде бы вещдок, орудие убийства… тем не менее. Если честно, у меня сложилось впечатление, что на прокурорских сверху крепенько наехали. И не одна Контора: не исключено, что фатер тоже подключил свои отнюдь не маленькие связи. Пока об этом я могла только гадать. При случае спрошу, мне всё же интересно…
Так вот, о следствии по «делу о квартирах». Одним из его главных фигурантов являлся, очевидно, доктор Рудас. Теперь Альберт Михайлович помалу обживался в изоляторе. Держался он (во всяком случае, пока) весьма самонадеянно, успел обзавестись солидным адвокатом. Ни в чем виновным он себя не признавал, всё отрицал, включая очевидное. Кажется, достойный эскулап всерьез намерен был добиться оправдания. Что занятно, его призрачные шансы при ближайшем рассмотрении не казались вовсе безнадежными. Не хотелось бы впадать в грех публицистики, но в нашем небогоспасаемом отечестве и не такие преступления иным сходили с рук [31]…
В результате не вполне понятного мне выверта прокурорской мысли была задержана и склочница Цуцко. Через трое суток — забегу вперед — старшую сестру благополучно отпустили. Хочется надеяться, что камерные впечатления госпоже Цуцко запомнятся надолго; по крайней мере, с этой стороны я могла себя почувствовать отмщенной. Хоть и мелочь, а приятно всё-таки.
Отделение «неотложной помощи» (да и вся поликлиника) пребывало в шоке. Достоверной информацией никто не обладал, зато сплетен было больше чем достаточно. Особо изощренные умы говорили чуть ли не о государственной программе по зачистке «бесполезных членов общества» — надо полагать, что с целью экономии пенсионных средств в бюджете государства, а заодно и ради разрешения извечного жилищного вопроса. Короче говоря, маразм крепчал. На таком нервозном фоне работа некогда вполне пристойного коллектива «неотложной помощи» шла наперекосяк, пациентам оставалось только посочувствовать. Но это к слову.
Зарина, безутешная вдова, в чьей причастности к квартирным махинациям никто не сомневался, слегла в больницу якобы с инфарктом. Для следствия она была пока что недоступна — гуманизм-с. Отлеживаться госпожа Басмаева могла довольно долго, благо главврачом помянутой больницы был опять-таки м-м… нерусский человек. Такое вот, простите, совпадение… но это тоже к слову.
Грустно жить на этом свете, господа.
Кстати, да: еще о совпадениях. Во всей нашей запутанной истории многие из этих совпадений при кажущейся их многозначительности оказались просто совпадениями. Невнятно изложила? Поясню. Взять хотя бы как пример автец с Калугиным. Он показался очень «своевременным». Вы, надеюсь, злополучный ложный вызов помните? Так вот, Калуга мог бы подтвердить, что ларек в ту ночь, во-первых, не работал, а во-вторых, что я приехала на отделение не в два, как показала госпожа Цуцко, а почти за полтора часа до этого. В итоге Лешка бы легко мне обеспечил алиби, возникни в нем необходимость. Даже и Тесалов признавал, что при желании на показаниях ларечника и старшей медсестры меня можно было бы связать со смертью Соловец — если бы та смерть была квалифицирована как убийство. А отчего бы (при желании, опять-таки) ее и не переквалифицировать?
Всё так, однако же в конечном счете оказалось, что разбился Лешка по своей вине, в общем-то, действительно случайно, без чьего-то умысла. Он банально пьяным сел за руль — сначала крепко вмазал, в результате вмазался. Из комы, как я слышала, Калуга уже вышел, всё вроде худо-бедно обошлось. Я рада за него.
Еще один пример. Возьмем опять события той ночи. Потом никто же ведь силком не заставлял Алису утверждать, что я тогда отсутствовала черт-те сколько времени. Обычная подлянка склочной женщины, по существу не более того. Иначе говоря, никаких осмысленных, с конкретной перспективой целей Алиса не преследовала, однако при определенных обстоятельствах ее тупая ложь могла бы обернуться для меня изрядной неприятностью. Но прицельно подставлять меня она не подставляла.
Если кто и втягивал меня тогда прицельно в криминал, так это господин Басмаев. К моему тогдашнему аресту покойный Руслан Ибрагимович прямого отношения не имел. Однако же, узнав об этом инциденте, Басмаев поспешил воспользоваться ситуацией. Связи в местном (и не только) отделении милиции почтенный бизнесмен, естественно, имел, причем весьма серьезные. По нашим временам сфабриковать на человека дело при таком раскладе — дело плевое. Ежу понятно, что помимо показаний наркаша-ларечника (и по случаю совпавшей с ними лжи мадам Цуцко) к нужному Басмаеву моменту на меня бы непременно отыскалось что-нибудь еще. Не по этому, так по другому поводу.
Нет, за решеткой я была ему неинтересна. Скорее г-н Басмаев для меня готовил поводок — или крючок, кому что больше нравится. Руслан хотел добиться, чтобы я от него всерьез и накрепко зависела. Подмять он под себя меня хотел, в том числе — в буквальном смысле слова.
Навряд ли лично я при прочих равных стоила бы всех этих хлопот. Вопрос тут даже не зачем это было ему, а почему. Вероятнее всего, Басмаев не простил мне унижения — того нелепого нокаута. Непроизвольного нокаута, еще раз подтвержу. И крепенько ж его, должно быть, зацепило: ну как же, гордый горский человек, мужчина, вах! На части рвать таких. Что в конечном счете я и сделала.
Впрочем, планы в отношении меня у него могли быть в самом деле далеко идущие. Хотя бы и с прицелом на отца: банальнейший шантаж, простой и ненавязчивый, как тот советский сервис. Басмаев человеком был самоуверенным, элементарно мог не сознавать, что подобный номер с Кейном-старшим — дело гиблое. Теперь, я повторюсь, как жизнь спустя, вспоминая свои умозаключения в камере, я склонна видеть в них рациональное зерно. Заблуждалась я настолько же тогда, насколько в чем-то приближалась к истине…
